освобождаемых украинских территориях, попытки поставить задачи управляемости выше задачи эффективности.
3. Формирование гибких и надежных инструментов обратной связи на низовых армейских уровнях.
Соответственно, до начала операции жизненно необходимо было устранить эти проблемы.
Следующая ошибка недооценки противника — попытка реализации умозрительных заключений о «сетецентрических гибких ударах», не требующих полнокровной поддержки и защиты колонн снабжения и обеспечения достаточного боевого охранения. По сути, в совершенно недопустимых условиях был поставлен эксперимент по реализации теоретических разработок и волюнтаристических предположений. Подобные процессы, несомненно, возможны, но в совершенно иных локальных обстоятельствах и с меньшей ставкой.
Поэтому катастрофические последствия можно и нужно было избежать традиционными подходами к военному управлению.
В этот же период одна из главных задач — массовая дестабилизация в лагере противника. Однако российское руководство после объявления СВО допустило чрезмерную организованность и логистическую связанность Украины.
Необходимость массового шокирующего поражения инфраструктурных объектов (электростанций, телекоммуникаций, мостов, железнодорожных узлов, пунктов управления, дислокации командования, личного состава и т. п.) была в тот момент особенно острой. Именно массированный шокирующий эффект должен был стать усилителем СВО, но и этого не произошло.
В Интернете присутствуют рассказы отдельных бизнесменов, с которыми сразу же после объявления СВО взаимодействовали неназванные представители власти на предмет «дележки и закрепления» экономических, промышленных и прочих объектов и ресурсов после взятия территории Украины под контроль. Возможно, здесь кроется отгадка этого феномена.
Хотя ситуация могла объясняться желанием сохранить позитивный имидж в глазах местного населения. Как мы уже уяснили, такие расчеты являются глубоко ошибочными.
Очевидна серьезная проблема, связанная, вероятно, со спецификой вовлеченного Россией в заговор украинского контингента, представляющего собой «сборную солянку» из бывших сотрудников спецслужб, лукавых коммерсантов и не менее лукавых политиков.
В такой компании главной проблемой является то, что каждый хочет, чтобы публичные, а, значит, наиболее рискованные функции, выполнял кто-то другой. Он же, столь умный, хитрый и познавший жизнь, должен до решающего момента оставаться в тени, откуда выходил бы в момент кульминации, а не быть инструментом накачки обстановки.
Но тут уже возникает вопрос известного соотношения стимулов и мотивов, где стимулом в Древнем Риме, как известно. изначально являлась острая палка, которой погоняли строптивых ослов и буйволов.
И если таких стимулов не хватает, а степень управляемости контрагентами столь низка — то лучше и не браться. Поэтому вопрос принуждения украинских заговорщиков к публичному участию считаем вопросом риторическим и, скорее, технологичным. Ну, или поиску более удачной альтернативы и дублеров.
С учетом, как ранее было озвучено, наличия в числе заговорщиков высокопоставленных представителей спецслужб Украины, крайне важным было бы упредительное заявление ими в таком случае о вскрытии заговора со стороны высшего украинского руководства и публичное обвинение команды Зеленского в государственной измене. Это должно было стать основанием к неподчинению и провозглашению местных автономий, хотя бы и декларативных. На слова о том, что это было бы слишком опасным, напоминаем, что все эти изощренные руководители украинских спецслужб сейчас арестованы и в крайне тяжелых условиях ожидают многолетнего заключения.
Суть обвинения — например, выявленные кулуарные договоренности правительства Зеленского о передаче западных земель Польше в обмен на План вступления в НАТО и личный бонус Зеленскому в виде Нобелевской премии мира.
Для этого необходимо было подготовить соответствующие материалы.
Таким образом, в итоге мы получали колоду из трех мотивов, каждый из которых был бы приемлемым для определенных страт, и не противоречил бы, а усиливал остальные.
Сразу после попыток поставить Киеву вооружения со стороны западных союзников было необходимо немедленно уничтожать колоны и логистические узлы. Как показал опыт — попытки сохранения «дипломатического паритета» были ошибочными и привели к ужесточению ситуации.
С момента начала операции главными задачами должны были стать:
1. Изоляция ключевых ресурсов противника и купирование возможности массовой внешней ресурсной поддержки.
2. Максимальная административная фрагментация и разобщение всех его ресурсов, в том числе, административных, телекоммуникационных, топливных, логистических и военных, локализация театра военных действий.
3. Дестабилизация обстановки, инфраструктуры.
4. Делигитимация и делегализация противника в глазах местного населения.
Нужно было твердо зафиксировать правило — ни одного, и тем более первого, шага в формате СВО не должно совершаться субъектом СВО (в нашем случае Россией), до инициирования ситуации на месте, в Украине. Не хотят, не могут, боятся, не получается? Значит, так будет и впредь. Не хватает идейности и решительности? Покупайте.
Хорошо работают спецслужбы противника? Такой вывод — гарантированный повод задуматься об изменениях в своих.
Привлекаем армию? Тогда не рассчитываем на доклады по итогам парадов или значительно меньших по масштабам операций. Нужно изучить реальной климат, настрой, обстановку в коллективах и готовность воевать. Не готовы на момент начала операции? Не будут и в дальнейшем.
Сделали ставку на ЧВК? Привязываем эти ЧВК не к армии, а к лидерам восстаний на местах. Они должны были стать партизанскими отрядами, тем более что значительная часть их состава представляла или уроженцев Украины, или бойцов с украинским опытом. Вместо этого они, судя по многочисленным сообщениям в соцсетях, стали армейскими штурмовиками.
Тут следует также отметить, что в планировании СВО важно было излишне не мельчить.
Ответственные за организацию, желая охватить слишком много сфер, на самом деле вторичных, продемонстрировать участие и вписать интересы, вероятно, упускали необходимость концентрации на двух-трех главных задачах.
В итоге, как видится сейчас, было всё и больше, чем нужно: в обозах армии ехало «правительство в изгнании», задействование оперативных возможностей в криминальной среде лишь нацеливало заинтересованных активистов на ожидание наживы и тому подобное. Много лишней суеты без совокупного сконцентрированного эффекта.
Все подобные действия, несомненно, проводить было необходимо, но исключительно в режиме сопутствующей подготовки, не забывая о последовательности и главенстве ранее определённых базовых задач.
При оценке перспектив и динамики СВО, помимо расчетов по объективным ресурсам, военным и политическим законам, не нужно забывать про верхнеуровневый элитарнопсихологический фактор. Представления Парето и Моска вполне коррелируются с обстоятельствами СВО. Анализ политического пространства позволяет сделать вывод о том, что динамика чисто военной составляющей мало радовало стержневую российскую элиту, понимающую, что изначальный план был «не про войну». Отсюда разговоры про переговоры, поиски компромиссов.
Но есть процессы, попадание в колею которых ограничивает или ликвидирует альтернативные варианты. В этом смысле рефлексивная модель российской власти, вероятно, при всяческой возможности будет искать выход из этой колеи. Крайне маловероятно, однако, что ей это удастся. Но выход таких попыток в паблик будет создавать информационнопсихологические турбулентности.
Работает правило, согласно которому любая проблема может разрешить сама себя, либо под влиянием новых обстоятельств потерять свою остроту. Любая, кроме системной. При этом доминирует принцип
