Этим «Дом родной» П.Вершигоры отличается от беллетристической популяции советских романов и фильмов на темы о счастливом безоблачном «возращении» и переходе к мирной жизни, вроде «Счастья» П.Павленко, «От всего сердца» Е.Мальцева, «Кавалера Золотой звезды» и прочей бабаевщины типа «Кубанских казаков», запущенных в оборот, правда, значительно раньше.
Писатель-партизан и на сей раз не убоялся касаться болезненных и кровоточащих тем. В этой книге, как замечает Вольфганг Казак, Вершигора «показал человека послевоенного времени в противоречии между картиной общества, создаваемой пропагандой, и действительностью». Наверное, поэтому отклики на его роман «появлялись в печати в течение четверти века»?
Конечно, «обжитая география» Вершигоры как часть его биографии обширна. Он много ездил, видел, знал. Но местом действия будущего романа, по какому-то наитию, избрал именно эти места — партизанской молодости, Брянщину, и «малую родину» своего безрукого друга Володи Зеболова — поселок Малый Вышков, в 18 километрах от Новозыбкова. Возможно, пейзажи и типажи здешних мест больше всего отвечали мрачному выплеску скопившихся наблюдений, чувств и духовного опыта.
С тех пор все это и затеялось. Вершигора несколько раз приезжал в Новозыбков, а Зеболов с женой постоянно бывали у него в Москве, с неизменными свежими рассказами.
Елизавета Григорьевна отмечает в своих воспоминаниях: «Для сбора материала и изучения среды, обстоятельств социальной и частной жизни периода немецкой оккупации, нравственных понятий, бытующих в народе, он (Вершигора. — Ю.О.) из Новозыбкова приезжал неоднократно в поселок Малый Вышков на «малую родину» Володи, где жили его родители, соседи, учителя, школьные товарищи. Петра Петровича интересовала послевоенная жизнь в местах собственной партизанской молодости».
В Новозыбков шли такие письма:
«Здравствуйте Зеболовы! Большие и маленькие…
Посылаю первую главу своего романа, которая вместила в себя только один день жизни моего героя. А весь роман должен будет показать примерно шесть-семь послевоенных лет. Эти 4–5 листов читали несколько писателей, которым я доверяю: Каверин, Тарасенков, Твардовский и др. Говорят, работать стоит… Жду критических замечаний и советов. Думается, что необходима для следующих глав еще поездка на Брянщину. — Не прогоните?».
И дальше идут расспросы по поводу этнографических деталей, быта, характеров и нравов, без которых не может обойтись прозаик: «Володя! Мне нужны: полное топографическое описание окрестностей Вышкова, названия урочищ, полян, сел, деревень, лесниковых хат и т. д.
Нужны слова, словечки, нравы, обычаи и т. д. И анекдоты — случаи, характеры».
Все это Владимир Акимович со всей любознательностью и рвением «накапывал» и поставлял. А вопросы не иссякали. Некоторые реалии и названия в романе лишь слегка изменены. Судьбы главных героев развертываются на фоне жизни в рабочем поселке Подвышково, как он поименован в романе, вокруг спичечной фабрики со старозаветным названием — «Ревпуть». Это тем более обязывало к точности.
«…Последних 200 страниц, надо делать еще один заход, — сообщает Вершигора уже в июне 1960 года, когда над рукописью совершается так называемая редакционная «обкатка». — Опять потерял рецепт спичек — какой состав на головки и какой на терочку. Если у тебя есть или сохранилась старая запись — вышли».
Так Владимир Акимович Зеболов в годы создания «Дома родного» снова обращается в поводыря, на этот раз — писательского воображения. Активно помогает в этом и Елизавета Григорьевна, которой адресованы, например, такие строки уже в письме по поводу начальных глав: «…Лиза! Если не обременю Вас — пожалуйста, прочтите мою мазню и с точки зрения «западника» что-либо посоветуйте! Мне нужны литературные аналогии, ассоциации».
И это пишет уже прославленный к той поре автор!
* * *
Как военный историк Вершигора был энтузиастом партизанских форм боевых действий. Изучал и знал наиболее успешные примеры их ведения в разные века и эпохи. Присоединялся к выводу Маркса, сказавшего, что партизанская война подобна комару, который может до смерти замучить льва; что партизанские способы войны непобедимы, потому что «каждая операция, направленная к уничтожению партизан, кончается тем, что объект этой операции исчезает».
В теоретическом плане он бы охотно соединил Маркса со своим кумиром — Денисом Давыдовым, а живым наполнением каркаса сделал опыт партизанской борьбы на территориях, когда под фашистским сапогом оказалась половина европейской части СССР. Вот было бы здорово!
В письмах Зеболову П.П. иногда подшучивает над собой, что, мол, совсем утонул в нудных своих опусах «историкус — партизанус». Но уникальность данной ему судьбой площадки исследований на самом деле сознавал как никто. Мечтал даже о создании многотомного труда о партизанском движении — от Древней Греции до наших дней.
Но прежде требовалось разделаться с тем, что еще не отболело, — с опытом вчерашнего дня. Ведь он, может быть, — пишет Вершигора Зеболову, — «пригодится таким наивным дуракам, какими мы были 5–6 лет тому назад и какие, к счастью для нашей страны, будут всегда».
Между тем годы идут, и Вершигора продолжает следить за духовным развитием младшего товарища, давая ненавязчивые советы. «Как твоя учеба? — спрашивает он в очередном письме. — Кажется, последний год. Не думаешь об аспирантуре или кандидатской диссертации?»
Или — позже, в другой раз: «Вообще ты правильно делаешь, что остаешься при И-те. Закрепишь знания, поработаешь над собой самостоятельно, почитаешь, поизучаешь не по программе, а по собственному выбору и интересу, по зову сердца и ума».
Почти так оно и происходит. Зеболов становится ассистентом кафедры истории Новозыбковского пединститута.
Жизненные занятия имеют свою логику. Конечно, не прошли бесследно и постоянные участия в вершигоровских «историкус-партизанус». Еще какое-то время спустя Петр Петрович убеждает своего питомца, что необходимо подытожить происходившее и заглянуть в природу партизанских рейдов. На реальном материале, лично пережитом, не только обобщить опыт былого. Но исследовать также боевую сущность этих явлений, их оптимальную стратегию и тактику.
Так возникает сначала работа В.Зеболова — подготовленный им «Дневник — хроника рейда Первой Украинской партизанской дивизии под командованием генерал-майора Вершигоры на польских землях в январе — апреле 1944 года». Содержательная хроника-летопись была переведена на польский язык и опубликована в одном из польских историографических журналов в 1960 году.
А несколько позже рождается совместная с П.П.Вершигорой исследовательски-популярная книжка «Партизанские рейды» (Из истории партизанского движения в годы Великой Отечественной войны…1941–1945 гг.) В издательской аннотации сказано: «Авторы работы — бывшие партизаны… Первая глава брошюры написана П.Вершигорой, третья — В.Зеболовым. Над второй главой авторы работали вместе».
Кандидатскую диссертацию Владимир Акимович защитил в Москве по совокупности опубликованных работ из истории партизанского движения. Рукописный вариант автореферата одним из первых читал и редактировал Петр Петрович. Сохранилось его письмо с подробными замечаниями.
Но вернемся к совместной книге. Вероятно, такова уж горькая участь правдоискателей. Как это уже не раз случалось с партизанскими летописями Вершигоры, начинается долгое и нудное протискивание рукописи сквозь узкие ячейки идеологических сетей. Ловцы душ и их подручные — наизготовку и свое дело знают.
В первых рядах здесь, конечно, неусыпный и бдительный Воениздат. Тема вроде бы их — договор заключен. А дальше? Дальше — началось такое, что Вершигора уведомляет Зеболова в итоге, пуская в ход арсенал партизанской лексики: «Посылаю тебе письмо б… из Воениздата, которые, видя, что возле «Парт. рейдов» не нагреешься, расторгли договор, которым давно надо было ж… подтереть».
С немалыми трудами через свои молдавские связи Петру Петровичу удается пристроить «Партизанские рейды» в издательстве Академии наук Молдавской ССР «Штиинце». Там книга и вышла в 1962 году.
Теперь ее можно доработать, расширить, вставить любое живое и полезное содержание, прикрыв его для блезира всякой казенной стрекотней. Сам он необходимую черновую работу для этого уже проделал. Об этом Вершигора со всей откровенностью и сообщает соавтору:
«Володя!
Что же ты не звонишь даже. Я задержался в Москве на месяц (болел). Теперь я в Голерканах. Работаю. Посылаю тебе рукопись, единственную. Храни как зеницу ока. Бери факты и формулировки. Каждую главу надо увеличить в 1,5 раза, разбавить водой с политсиропом и патриотическими слюнями. Умыли Воениздат здорово.
