Perpetuum mobile
Корнелиус Дреббель был славным ученым и изобретателем, хотя коллеги и относились к нему сдержанно, подозревая его в недостаточной серьезности. Действительно, он всегда был более склонен к эффектной демонстрации своих достижений, нежели к систематической исследовательской работе. Видимо, поэтому ни один из университетов не предложил ему кафедры.
В 1604 году он появился в Англии. За короткий срок сумел завоевать симпатию высших сфер и самого монарха, доказательством чего явился годичный пенсион, выплачиваемый из королевской казны, и проживание во дворце Элтам{103}. Теперь Дреббель сделался, так сказать, штатным постановщиком необыкновенных явлений и зрелищ, поставщиком чудес, виновником головокружения и ошеломления многих зрителей.
По свидетельствам современников, два события (среди множества иных) вызвали настоящую сенсацию и надолго остались в памяти: первым была демонстрация погружения подводной лодки, сконструированной ученым, которая, не подымаясь на поверхность Темзы, проплыла от Вестминстера до Гринвича. Вторым был большой метеорологический фестиваль, состоявшийся в Вестминстерском зале приемов в присутствии короля, его двора и приглашенных гостей. На этом фестивале машины Дреббеля испускали громы и молнии; потом вдруг среди лета сделалось так холодно, что стены покрылись инеем, а присутствующих охватила дрожь; ну а в конце пролился обильный теплый ливень, — тут все просто зашлись от восторга. Не было конца овациям в честь того, кто мощью своего гения сумел подчинить себе природные силы.
Голова Дреббеля была переполнена замыслами — большими и малыми, серьезными и смешными, мудрыми и очевидно завиральными. Он сконструировал специальную лесенку, которая должна была помочь людям, обладавшим излишним весом, садиться на коня; разработал новую систему осушения болотистой местности; строил летательные машины (злые языки называли их падательными машинами); изобрел молоточек для уничтожения паразитов на голове, соединенный со щипчиками для вытаскивания жертв из прически; придумал небывалый технологический процесс окрашивания тканей, а также скульптуру, которая на ветру издавала пронзительные крики и стоны. И это только небольшая часть того, что создал этот чрезвычайно изобретательный человек Кем он, собственно, был — шарлатаном или ученым? Поскольку мы не можем заглянуть вглубь его души, давно уже пребывающей на том свете, нам придется сосредоточить внимание на том, что осталось на земле. В особенности библиотека Дреббеля — поистине странная — могла бы дать ценные указания тем, кто пожелал бы исследовать природу его интеллекта, плодовитого, с проблесками гениальности, хотя в то же время и недостаточно дисциплинированного.
Уже сам способ расстановки книг позволяет сделать вывод, что Дреббель читал научные труды вперемежку с трактатами алхимиков. Книги Бэкона{104}, Леонардо да Винчи, Джордано Бруно стояли рядом с Парацельсом, «Седьмым покрывалом Изиды», «Святыней Хирама» и «Амфитеатром вечной мудрости». В саду естественных наук процветали травы Гностики. На полях исследований в области механики, химии или баталистики Дреббель рисовал эзотерические диаграммы и выписывал звучные термины каббалы{105} — Binah, Geburah, Kether, что означает Ум, Силу и Корону Познания. Дреббель считал, что мир нельзя объяснить в строго научных категориях, а неизменные законы природы иногда перестают действовать, предоставляя место чудесам и ослепительной необыкновенности. Видимо, поэтому (хотя и понимая, что с точки зрения физики это дело представлялось совершенно безнадежным) он всю свою жизнь строил и совершенствовал perpetuum mobile. И следует признать, что на этом безумном пути он достиг определенных результатов. Его маятники, ветряные мельницы, шарики из легкого металла, обвешанные гирьками, двигались действительно долго, а когда движение прекращалось, изобретатель снова давал им в ход движением пальца, как Демиург, пробуждавший ото сна неподвижную материю.
Когда по прошествии веков мои кости рассыплются в прах, рассуждал Дреббель, и даже мое имя исчезнет, кто-нибудь найдет мои вечно идущие часы. Я рассчитываю не на людскую память, а на память Вселенной. Я хочу, чтобы доказательством моего бытия, так же как и существования Бога — безошибочным и неопровержимым, — было бы ех motu[45].
С определенным, хотя и небольшим, преувеличением можно сказать, что, прежде чем началось путешествие, существовала карта, так же как вначале был неясный и безличный набросок поэмы, который долго носился в воздухе, прежде чем кто-то отважился спустить его на землю и придать ему форму, понятную для людей. Итак, карты — партитуры пения сирен, вызов, брошенный смельчакам, — подсказали голландцам дерзкий план путешествия в Китай по Северному морскому пути — темному, узкому, покрытому льдом коридору, а не вдоль повсеместно используемой дороги через тропики, полной смертоносных корсаров и столь же смертоносных конкурентов.
К этому делу должны были отнестись с полной серьезностью, поскольку Генеральные Штаты назначили награду в двадцать пять тысяч флоринов тем, кому удастся реализовать это граничащее с безумием намерение. Два опытных морских волка, капитан Якоб ван Хеемскерк и штурман Виллем Баренц, с командой и двумя кораблями отправляются на Великую разведку. Май 1597 года. Зеленая линия суши быстро исчезает из глаз, и через три неполные недели мореходов окружает неведомый полярный мир. 5 июня кто-то из матросов кричит с неистовой силой, что заметил на горизонте стаю белых лебедей. На самом деле это были ледяные горы. Ошибка моряка свидетельствовала не столько о его поэтическом воображении, сколько о ничтожных познаниях, касающихся полярного ада.
После многих драматических событий и препон, творимых природой и судьбой, после борьбы со все более непонятным окружением (удивительное нарастает постепенно, что дает возможность частичной адаптации), спустя неполные четыре месяца после отплытия из Голландии дальнейшее плавание стало невозможным. Корабли попали в плен осенних льдов у побережья Новой Земли. Принимается решение зазимовать. Для этого необходимо построить дом.
К счастью, находятся на острове куски дерева, принесенные течением из сибирских лесов, твердые как камень, однако с этим неподатливым материалом удается управиться. В самом начале строительства умирает корабельный плотник, которого хоронят в ледяной расщелине; замерзшая земля не пожелала принять его бренных останков. Время торопит. Дни становятся все короче, температура угрожающе падает. Работающие на строительстве жалуются, что гвозди, взятые в рот по плотницкому обычаю, примерзают к губам, так что приходится отдирать их вместе с кожей.
Наконец 3 ноября оказывается прибитой последняя доска крыши. Обрадованные моряки увенчивают свой дом башенкой из снега.
Итак, есть дом — миниатюрная родина; защита от мороза и полярных медведей, которые устраивают настоящую охоту на голландцев. Почти не проходит дня без того, чтобы не встретиться с ними лицом к лицу, и тогда в ход идут флинты{106}, мушкеты, алебарды и факелы, однако это не очень помогает. Упорство и непреклонность этих зверей почти равны человеческим, они появляются внезапно, как белые кровожадные привидения, влезают на крышу, пытаются пролезть через трубу, все обнюхивают и грозно сопят у дверей дома.
Хроникер этой экспедиции, редко позволяющий себе эмоциональные акценты — не считая набожных вздохов, обращенных к Создателю, — начиная с некоторого места своего повествования перестает употреблять слово «медведь», заменяя его более эмоциональным «бестия». Им он будет пользоваться до конца своих записок В самой середине полярной ночи медвежья осада заканчивается и появляются полярные лисицы, для которых хроникер находит более мягкое и теплое определение «зверьки», поскольку они не представляют опасности, послушно влезают в расставленные ловушки и доставляют людям мясо (имеющее вкус кроличьего) и шкуры. Еще раз выяснилось, что мифическое братство человека с четвероногими существами приправлено изрядной дозой лицемерия.
На земле, которая в планах Божьих вовсе не предназначалась для жизни людей, на жесткой, ослепительно-белой и ослепительно-черной шахматной доске судьбы — встал дом. Огонь в печи давал больше дыма, чем тепла. В щелях, затыкаемых мхом, гулял ледяной ветер. На подвешенных к стене нарах лежали больные цингой и страдающие от лихорадки; снег засыпал маленькую усадьбу вместе с трубой. Полярная ночь спутала меры времени и реальности. В конце января путешественники подверглись массовой галлюцинации — подобно тому, как странникам пустыни являются в видениях оазисы, они увидели над горизонтом несуществующее солнце. Однако траурный мрак полярной ночи должен был длиться еще долго.
