Историка Карновича, взявшегося за роман о судьбе Волконских, привлек внимание аспект чисто политический, а не личностный. И в результате Евгений Петрович написал книгу о том, как Аграфена Петровна Волконская (она главная героиня «Придворного кружева») оказалась в водовороте дворцовых интриг и даже в числе вдохновителей заговора против императрицы, за что и понесла суровое наказание.
Перед нами, таким образом, две альтернативные художественные версии, представляющие читателям одну и ту же разыгравшуюся почти триста лет назад драму. Но не будем судить, кто из авторов прав, кто ошибается. Ошибемся, не будем правы безусловно мы, если возьмем на себя такую самонадеянную третейскую миссию, потому что и Карнович, и Волконский, взглянув так очевидно по-разному на частные, неофициальные факты истории, написали о них хорошие книги. И это-то для нас самое привлекательное.
* * *
По мере разраставшегося интереса к восемнадцатому веку Волконский все более отрывался от влияния Карновича и пришел в конце концов к полной самостоятельности и в выборе тем, и в оценке исторических деятелей.
История восемнадцатого столетия представала в романах Волконского вовсе не в той хронологической последовательности, в какой она свершалась на самом деле. Мы можем только предполагать, что книги им создавались в ходе несистематизированного, любительского изучения попадавших в его руки первоисточников, а также по мере проникновения в те или иные исторические эпизоды, почерпнутые из документов.
Некоторые страницы русской истории задерживали внимание писателя не надолго, и читатели получили в результате один-два его романа, как, например, время царствования Елизаветы Петровны (правда, роман о ней «Кольцо императрицы» из числа лучших). Волконский крайне отрицательно откосился к Екатерине II, оттого о ней самой писать всячески избегал. Но были в восемнадцатом веке у Волконского и свои пристрастия, к которым он обращался постоянно в течение всей своей жизни. Это Бирон и бироновщина, граф Калиостро (под разными обличьями) и другие маги, мистики, масоны (о них у Волконского девять романов), наконец, эпоха Павла I, о которой повествуется в семи его книгах.
«Почему так много о Павле?» — без конца задавали вопрос писателю современники. В конце концов он принужден был дать обстоятельное пояснение в предисловии к роману, ставшему последним, — «Слуга императора Павла» (1916). Коротко приведем доводы Волконского, поскольку они помогут нам понять авторскую позицию.
Прежде всего Волконский сожалительно и, может быть, справедливо утверждает, что «до сих пор еще не имеет настоящего серьезного описания кратковременное царствование императора Павла Петровича». Отчего так? Да оттого, считает автор, что, во-первых, «мы слишком близки этому времени и оно не отошло еще для нас в историческую перспективу», а во-вторых, решительно заявляет он затем, «наша историческая наука разрабатывалась до сих пор под углом зрения тех, кто имел основание не любить Павла Петровича».
И далее Волконский обстоятельно рассматривает «наиболее претендующую на полноту» знаменитую в свое время монографию Н. Шильдера «Император Павел Первый», которая, по его мнению, чрезвычайно одностороння и написана с предвзятой целью, чтобы не без налета своего рода суеверия доказать, что преждевременная кончина Павла Петровича была, как говорит Шильдер, как бы логическим следствием «злого дела», совершенного в 1742 году, — лишения престола несчастного малютки Иоанна Антоновича».
«Конечно, в такие фантастические отвлечения не должен вдаваться серьезный историк», — пишет Волконский. Его обязанность — «угадать чутьем научного прозорливца связь разбираемого прошлого с последовавшими и будущими затем событиями. А этого-то и нет, в особенности в труде Шильдера, оказавшегося неспособным снять с себя очки рутины, заведомо предрешающей, что все, что делалось в царствование Екатерины II, было велико и превосходно и потому должно служить мерилом для оценки всех данных русской истории».
Волконский берет на себя смелость выступить в одном ряду с теми историками, которые являются сторонниками критической переоценки всего содеянного Екатериной II как во внутренней, так и во внешней ее политике. Россия была ввергнута в страшные государственные долги, с которыми не удалось рассчитаться и через полтораста лет. Павел I получил в наследство «ту распущенность и тот хаос в государственном управлении, которые существовали при Екатерине». Наш романист здесь не удерживается от восторга тем, какой огромный труд вынужден был нести новый император и какую ломку пришлось ему проделать, чтобы ввести государственный строй в определенное русло. «Чиновники при Екатерине II, — пишет Волконский, — не ходили на службу вовсе, военные одевались в модные кафтаны и с собольими муфточками разъезжали в каретах цугом», ведя разгульную жизнь, манкируя своими воинскими обязанностями.
Павел I потребовал от чиновников являться на службу к шести утра, призвал к порядку офицеров, чем вызвал, конечно же, возмущенный ропот и недовольство и тех, и других. «Этот ропот, — пишет Волконский, — питался сплетнями, и они распространялись по Петербургу, а оттуда разносились по всей России. На Павла Петровича лгали с остервенением, с нескрываемым злорадством».
Своими романами Волконский взялся доказать, что тот государственный порядок, который за короткий срок своего царствования удалось установить Павлу I, «явился настолько прочным и настолько соответствовал нашему духу, что при всех своих недостатках, происшедших от поспешности, с которой был введен, устоял неизменно в главных своих чертах до наших дней и позволил России развиться и укрепиться, остаться великодержавным государством».
Кстати, исторической реабилитацией Павла I занимался не один Волконский. До него, в частности, это блестяще сделал Вс. С. Соловьев в своем романном цикле «Хроника четырех поколений».
* * *
Возвращаясь к характеристике писательской манеры Волконского, следует особо выделить одну сразу бросающуюся в глаза ее особенность: едва ли не во всех его книгах мы постоянно встречаемся с тем, как всего лишь какая-то одна поразившая писателя деталь, какой-то один скромный исторический факт разрастаются и в его воображении и под его пером до размеров романа, становясь его контрапунктом.
Вот мы, до предела заинтригованные, напряженно следим, как один из персонажей Волконского — князь Иван Косой — спасает от разбойного нападения дочь Петра I принцессу Елизавету Петровну. Будущая императрица дарит отважному спасителю золотое кольцо, вокруг которого в дальнейшем завязывается вся приключенческая интрига романа «Кольцо императрицы» (1896). Мальтийская цепь, оказавшаяся в руках героя другой книги Волконского, становится таинственным масонским символом, под знаком которого происходят главные события романа, так и называющегося — «Мальтийская цепь» (1891).
Вся сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» (1903) сконцентрирована вокруг таинственной смерти князя Радовича. Через много лет его повзрослевший сын Денис Радович получил веские основания заподозрить, что соучастницей в убийстве отца могли быть его мать и ее сожитель. В рассмотрение этого загадочного дела оказывается втянутым Павел I: увидев в молодом князе — русском Гамлете — честную, благородную душу, император поддержал его и возвысил, взяв Дениса на придворную службу.
Роман «Брат герцога» (1895) переносит читателей в годы, последовавшие за смертью императрицы Анны Иоанновны, когда регентскую власть в России в 1740 году захватил герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон. Но не эти события избирает для своего романа Волконский — они для него только исторический фон, возвышающий книгу антураж. А в центре увлекательного повествования — брат временщика Густав Бирон, триумф и падение этого удачливого в службе, но несчастливого в любви генерал-аншефа. Роман вырастает опять же из очень частного факта: красавица Наталья Олуньева, чтобы избавиться от докучливых притязаний брата всесильного герцога, вынужденно вступает в фиктивный брак с обнищавшим князем Чарыковым-Ордынским, как оказалось, человеком добропорядочным, отважным и честным. Этот союз после многих испытаний принес молодоженам неожиданное счастье.
Таким образом, если судить по романам Волконского, история восемнадцатого столетия в России в ее неофициальном, личностном воспроизведении словно бы оживает, оказывается несравнимо более впечатляющей и обвораживающе-значительной, нежели судить о ней по скупым на краски документальным сводам и монографиям ученых мужей. Что, кстати, и требовалось доказать, ибо, как и все исторические романисты, Волконский, сочиняя свою беллетризованную историю века, преследовал цели важные, возвышенно-просветительские: увлечь читателей далеким прошлым своего отечества, зажечь в них живой пламень патриотических чувств, а также показать, что и в те давно минувшие времена превыше всего ценились в людях мужество и благородство, доброта и милосердие, умение постоять за свою честь и достоинство.
