Такой освобожденный дух с радостным и доверчивым фатализмом пребывает среди Вселенной, веруя, что отвергать следует лишь индивидуальное, а все остальное искупается и утверждается, – он не отрицает более…»
«Сумерки идолов, или Как философствуют молотом», 1889
Человек, которым вы восхищаетесь, стоит «выше» вас – и вызывает восхищение, а порой и зависть.
Ницше не просто смотрит на своего героя с безмолвным восхищением и преклонением. Он хочет постичь тайну Гете. Он хочет понять, как этот замечательный человек стал именно таким. И в этом заключен самый важный вопрос: как добиться впечатляющих достижений? Недостаточно просто смотреть. Мы сами хотим стать достойными восхищения.
«Поклонение гению из тщеславия. Так как мы высокого мнения о самих себе, но вовсе не ожидаем, что могли бы написать хотя бы подготовительный эскиз к картине Рафаэля или сцену, подобную сценам из драмы Шекспира, то мы убеждаем себя, что способность к этому есть нечто необыкновенное и прекрасное, нечто совершенно исключительное, или, если мы религиозны, некая высшая благодать. Так наше тщеславие и себялюбие развивает поклонение гению. И поклонение это не причиняет боли только в том случае, если мы воспринимаем его чем-то далеким, недостижимым, как чудо (даже Гете, которому чужда была зависть, назвал Шекспира своей «звездой далекой высоты»; причем можно вспомнить о стихе: «die Sterne, die begehrt man nicht»).
Но если оставить в стороне эти измышления нашего тщеславия, то деятельность гения не будет существенно отличаться от деятельности механика-изобретателя, астронома, историка или мастера тактики. Все эти занятия можно объяснить, если представить людей, мышление которых направлено в одну сторону; которые употребляют все как материал; которые постоянно внимательно изучают свою внутреннюю жизнь и жизнь других людей; которые везде видят образцы для подражания и стимулы для разума; которые неустанно сочетают и используют эти средства.
Гений действует точно так же. Он сначала учится класть камни, потом строить из них; он всегда ищет материал и постоянно обрабатывает его. Каждая человеческая деятельность поразительно сложна, а не только деятельность гения; но никакая деятельность не есть «чудо».
Откуда же тогда берется убеждение в том, что только художник, оратор или философ обладают гением? Что только у них есть «интуиция» (в силу чего им приписываются некие волшебные очки, с помощью которых они смотрят прямо в «суть» вещей)? Очевидно, что люди говорят о гении только там, где действия мощного интеллекта для них наиболее приемлемы, и где, с другой стороны, им не хочется испытывать зависть. Назвать кого-нибудь «божественным» – все равно что сказать: «В этом нам не нужно состязаться». Более того: все полное и совершенное вызывает восхищение, а то, что еще только делается, недооценивается. Глядя на произведение искусства, никто не может увидеть того, как оно создавалось; и в этом его преимущество, так как наблюдение за процессом создания охлаждает восторг».
«Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов», 1878
Но «охлаждение» – это хорошо, поскольку оно приближает нас к ощущению, что мы тоже в состоянии стремиться к величию, но вовсе не посредством некоего великого достижения, как нам казалось раньше, а сосредоточением всех усилий, повышением уровня мастерства, постепенным накоплением полезных знаний, отделением зерен от плевел, практикой и неустанным повторением.
Как это ни парадоксально, Ницше предостерегал: подобное понимание опасно и неприятно. Если величия можно достичь, то мы должны за него бороться. Великие дела перестают быть «божественными», перестают быть недостижимо далекими.
По сути, Ницше говорит нам следующее: все, чего мы мечтаем добиться и достичь (какими хотим стать), вполне достижимо и возможно. Но путь к достижению каждой такой цели не прост. На этом пути нас ждут страдания, недовольство самими собой, разочарования, зависть и подавленность. Ницше говорит, что все хорошее рождается только через боль. Нельзя рассчитывать на случайную удачу. Глядя со стороны на тех, кем восхищаемся, то есть на успешных людей, мы видим, чего можно добиться. Но при этом редко доводится наблюдать весь путь, который приводит к желанной цели. Мы не знаем о бессонных ночах, страхах, неуверенности. Но подобное знание удивительным образом утешительно. Оно помогает нам понять, что страдание – это вовсе не признак неспособности стать лучше, а неотъемлемая часть процесса становления такими, какими мы хотим – и должны! – быть.
2
Как использовать возможности
Жизнь показывает нам множество великолепных, интереснейших вещей. Можно, к примеру, поехать к пирамидам (или пойти играть, или оказаться за столом рядом с интересным собеседником, или прочесть биографию…)
Но часто подобный опыт этот не оставляет прочного и долгого воспоминания. Нам приятно, но событие не меняет нас, не оставляет глубокого и прочного следа. Обычно нас это не тревожит – таково привычное течение жизни. Но, возможно, следует об этом задуматься. Ницше советует очень серьезно относиться к таким возможностям. Он считает, что мы не получаем от них пользы, потому что не задаем важнейшего вопроса: для чего нам этот опыт? Чего мы хотим от него? Какое влияние он должен оказать на нашу жизнь?
Ницше рассматривает историю и спрашивает: для чего нам эта наука? Такой вопрос может показаться странным. Обычно мы не задаемся подобными вопросами относительно таких великих категорий, как история. Как правило, они предназначаются для самых простых ситуаций – мы смотрим на приборную панель новой машины и думаем: «А для чего эта кнопка?».
«Тот факт, что жизнь нуждается в услугах истории, должен быть понят так же ясно, как и то, что избыток истории вредит жизни; и это будет доказано далее.
История необходима живущему человеку в трех аспектах: для действий и борьбы, для сохранения и почитания, для страданий и жажды освобождения.
Этой тройственности соответствует тройственность родов истории (насколько их можно различать). Можно выделить монументальный, антикварный и критический род истории.
История необходима прежде всего человеку деятельному и сильному, кто ведет великую борьбу и нуждается в примерах, учителях и утешителях; он не может найти таких среди своих современников. Так необходима была история поэту, философу и драматургу Шиллеру; наше время, по словам Гете, так плохо, что поэт не находит в окружающих его людях нужной ему натуры. Греческий историк Полибий мыслил именно об активных людях, когда называл политическую историю подлинной школой подготовки к управлению государством: это великий учитель, который помогает нам мужественно переносить удары судьбы, напоминая о том, что перенесли другие люди. Кто научился видеть смысл истории именно в этом, тому отвратительно видеть, как любопытные туристы или педантичные микрологи карабкаются по великим пирамидам античности. Он не хочет видеть ленивого туриста, который фланирует по картинной галерее прошлого в поисках новых развлечений или сенсаций, тогда как он сам ищет там совета и поддержки. Чтобы не раздражаться на слабых и безнадежных бездельников и тех, чья деятельность абсолютно невротична, он оглядывается назад и прерывает движение к поставленной цели, чтобы перевести дух. Цель его – счастье, собственное или счастье целого народа, или даже всего человечества. Ему чужд покой, и историю он использует как оружие против покоя. Чаще всего он не надеется ни на какую награду, кроме славы, т. е. права на почетное место в храме истории, где он, в свою очередь, может стать утешителем и учителем следующих поколений. Ибо его заповедь гласит: то, что однажды помогло развернуть и наполнить еще более прекрасным содержанием понятие «человек», то должно быть сохранено навеки, чтобы вечно выполнять это назначение.
Великие моменты в борьбе личностей за обогащение природы человечества образуют одну цепь, и цепь эта – высокая дорога, ведущая человечество через века, что для меня вершина подобного давно минувшего момента сохраняется во всей своей живости, яркости и величии, – в этом именно и находит свое выражение основная мысль той веры в человечество, которая вызывает требование «монументальной истории».
Но именно вокруг требования, чтобы великое было вечным, и разгорается самая жестокая борьба. Потому что все живущее громко протестует против этого. «Прочь монументы!» – вот главный лозунг. Тупые обычаи заполняют все уголки мира своей бессмысленностью и окутывают густым туманом все великое, становятся на пути к бессмертию, ослепляя и удушая все великое. И путь этот проходит через мозг людей! Через головы больных и недолговечных животных, которые поднимаются на поверхность, чтобы сделать вдох, и с трудом поддерживают некоторое время свое существование. Больше всего они хотят одного: жить во что бы то ни стало. Кто мог бы предположить, что между ними происходит то упорное состязание в беге с факелами, устраиваемое «монументальной историей», которым только и может жить дальше великое? И все-таки всегда появляются люди, которые обретают силу и счастье, оглядываясь на прошлое величие, словно человеческая жизнь – это нечто прекрасное и божественное; а самым дивным плодом этого горького древа является сознание, что некогда люди, совершая круг своего существования, кто – гордо и мощно, кто – глубокомысленно, кто – полный сострадания и готовности помочь другим, – все завещали потомству одно учение: наиболее прекрасна жизнь того, кто не думает о сиюминутных радостях жизни. Обыкновенный человек относится к отведенному ему сроку существования с алчностью и трагической страстностью, но те, кто устремлен к монументальной истории и бессмертию, умеют приветствовать жизнь с олимпийским смехом или, по крайней мере, со снисходительным презрением; они нередко сходили в могилу с иронической улыбкой, ибо, в самом деле, что могло быть в них похоронено? Только то, что они всегда считали пылью, тщетой и грязью, что осуждено теперь на забвение, будучи уже давно заклеймено их собственным презрением.
