Есть ли у вас какая-то проблема, в решении которой может помочь история?
«Человек должен обладать силой разрушать прошлое и порой пользоваться ею, чтобы жить дальше. Он должен привести прошлое на суд истории, подвергнуть его самому безжалостному допросу и, наконец, вынести ему приговор. Всякое прошлое достойно осуждения: таковы все человеческие дела, в которых всегда присутствуют и человеческая сила, и человеческая слабость. Не справедливость здесь творит суд и не милосердие выносит приговор, но только темная, влекущая сила, которая ненасытно желает – саму себя… Ее приговоры всегда немилосердны, всегда несправедливы, они никогда не проистекают из чистого источника знания: но если бы даже приговоры были продиктованы самой справедливостью, то чаще всего они не были бы иными. «Ибо все, что возникает, достойно гибели. Поэтому было бы лучше, если бы ничто не возникало». Нужно очень много силы, чтобы быть в состоянии жить и забывать о том, что жизнь и несправедливость есть одно и то же. Даже Лютер однажды сказал, что мир обязан своим возникновением недосмотру Бога: если бы Бог мог представить себе тяжелую артиллерию, он никогда не сотворил бы мира. Но временами та же самая жизнь, которая нуждается в забвении, порой нуждается в его уничтожении: это происходит, когда необходимо пролить свет на то, сколько несправедливости заключается в существовании какой-нибудь вещи, например известной привилегии, известной касты, известной династии, и насколько эта самая вещь достойна гибели. Тогда прошлое ее подвергается критическому рассмотрению, тогда подступают с ножом к ее корням, тогда жестоко попираются все «святыни».
…Так как мы являемся продуктами прежних поколений, то в той же мере мы являемся результатом и их заблуждений, страстей и ошибок и даже преступлений, и невозможно совершенно оторваться от этой цепи. Если даже мы осуждаем эти заблуждения и считаем себя от них свободными, невозможно освободиться от того, что мы являемся их порождением. В лучшем случае возникает конфликт между нашей врожденной, унаследованной натурой и нашим знанием, между суровой новой дисциплиной и древней традицией; и мы прививаем себе новый образ жизни, новый инстинкт, вторую натуру, которая искореняет первую». «Несвоевременные размышления: О пользе и вреде истории для жизни», 1874
Опасность здесь кроется в том, что мы можем использовать гигантскую силу критической истории без какого бы то ни было результата. Ницше полагает, что эта мысль подвигает к созданию нового, лучшего порядка вещей. Мы отбрасываем прошлое, чтобы создать нечто намного лучшее – и потому что нам это жизненно необходимо. Но при этом можем стать рабами критической привычки. Мы смотрим на прошлое и отрекаемся от него, не потому что нам это действительно необходимо, не потому что это необходимо для построения желанного будущего, но лишь потому, что мы не понимаем, чего хотим от прошлого, – и отказываемся от него как от обычного предрассудка. Так фанатики проклинают все, что им незнакомо или чуждо.
«Так история может служить жизни. Каждый человек и каждый народ в соответствии со своими целями, силами и потребностями нуждается в известном знакомстве с прошлым, в форме монументальной, антикварной или критической истории. Но для этого нужны не чистые мыслители, которые лишь созерцают жизнь, и даже не те немногие, кто желает знания и может удовлетвориться одним лишь знанием. Потребность эта всегда связана с целью жизни и находится под властью и верховным руководством этой жизни. Все это естественным образом связано с отношением эпохи, культуры и народа к истории; голод – его источник, потребность – его норма, внутренняя пластичная сила – это его границы. Знание о прошлом желательно только в том случае, если оно служит будущему и настоящему. Не ослабляя настоящее и не подрывая устоев жизнеспособного будущего».
«Несвоевременные размышления: О пользе и вреде истории для жизни», 1874
Ницше хочет, чтобы мы видели в истории своеобразную терапию, способную помочь стать такими, какими мы хотим быть. Но прежде чем обращаться за помощью, нужно точно определить собственные потребности.
Пытаетесь ли вы осуществить грандиозное предприятие, в котором вам понадобится помощь, – помощь в том, чтобы сохранять жизнерадостность и уверенность перед лицом серьезных трудностей? Являетесь ли вы по природе благочестивым человеком? А может быть, почитаете и любите определенные аспекты прошлого, потому что они стали частью вас самого?
На собственные цели следует обращать гораздо большее внимание. Мы не привыкли спрашивать себя: «Каков истинный смысл посещения мной пирамид (или Эйфелевой башни, или галереи Тэйт)? Какой моей истинной потребности служит этот опыт?» Не достаточно просто ответить: «Я хочу увидеть это собственными глазами», «Это включено в план экскурсии», «Это знаменитые места, где нужно побывать каждому». Такие причины не связаны с истинными потребностями. Ницше призывает воспринимать собственную жизнь как нечто драгоценное: наше внимание и сосредоточенность – это ценные, исчерпываемые ресурсы, которые не следует тратить попусту.
3
Как справиться с конфликтом
Мы не совсем последовательные существа – чуткость и ответственность спокойно уживаются в нас с легкой беззаботностью. Вы можете быть глубоко преданным и консервативным в своих взглядах на отношения – и в то же время ощущать сильнейшую тягу к приключениям и экспериментам.
В такой ситуации естественной была бы попытка устранить этот конфликт путем подавления одной стороны в пользу другой – и установления полного контроля над собой.
Ницше предлагает рассмотреть более радикальную альтернативу. Возможно, нам следует не просто принять этот конфликт, а испытать искреннее восхищение им. Страдания не всегда являются признаком плохой жизни. Если даже хорошая жизнь не избавлена от конфликтов и страданий, может быть, нам следует набраться смелости и силы – и справиться с ними?
«…Поступательное развитие искусства связано с двойственностью аполлонического и дионисийского начал – точно так же, как рождение зависит от двойственности полов при постоянной борьбе и лишь периодически наступающими примирениями.
Названия «аполлонический» и «дионисийский» позаимствованы у греков, которые раскрыли тайны своих воззрений на искусство не только в концепциях, но и в ярких и отчетливых образах своих богов.
С двумя древнегреческими божествами искусств, Аполлоном и Дионисом, связано наше знание о той огромной противоположности в происхождении и целях искусства скульптуры – аполлонического – и непластическим искусством музыки – искусством Диониса, какая существовала в греческом мире.
Две эти различные тенденции действуют параллельно друг другу, чаще всего в открытом раздоре между собой; и они постоянно побуждают друг друга к новым и более мощным порождениям, которые увековечивают этот антагонизм; пока неким чудом греческой воли они не объединятся друг с другом, пока не создадут форму искусства, которая одновременно будет и дионисийской, и аполлонической. И такой формой искусства стала аттическая трагедия.
Чтобы понять обе эти тенденции, представим их сначала как отдельные миры сновидения и опьянения. Именно эти физиологические явления и демонстрируют нам контраст, сходный с контрастом между аполлоническим и дионисийским началами.
В сновидениях, по словам римского поэта Лукреция, впервые явились душам людей величественные образы богов; во сне люди впервые увидели прекрасные тела сверхчеловеческих существ…
Прекрасная иллюзия сновидений, в создании которых каждый человек становится настоящим художником, есть предпосылка всех пластических искусств, а также, как мы увидим, одна из важных сторон поэзии. В снах мы находим наслаждение в мгновенном понимании образов; все формы говорят с нами; нет ничего безразличного и поверхностного. Но при всей жизненности, реальности сновидений у нас все же остается мерцающее ощущение ее иллюзорности, по крайней мере таков мой опыт.
Философы даже предполагали, что реальность, в которой мы живем и существуем, есть лишь иллюзия, под которой скрывается вторая, совершенно иная действительность. Шопенгауэр прямо считает, что способность воспринимать людей и вещи как фантомы и сновидения является признаком философского дарования.
Возможно, многие, подобно мне, вспомнят, как в опасностях и ужасах сна они могли успокоиться, воскликнув: «Ведь это – сон! Я буду грезить дальше!»…
Радостную необходимость сновидения у греков воплощает Аполлон: Аполлон, бог пластической силы, одновременно является и прорицателем судьбы. Сияющий бог, божество света властвует одновременно и над прекрасной иллюзией внутреннего мира фантазии. Высшая истина, совершенство этих состояний в противоположность отрывочной и бессвязной повседневности, затем глубокое сознание врачующей и поддерживающей во сне и сновидениях природы, представляют в то же время символическую аналогию дара предвидения и вообще искусств, делающих жизнь возможной и достойной проживания…
