Помнят таверны и рынки россказни той поры,
Стыд и гнев мучат саксов, коль похвальбы стары.
Одни будут пить, отрицая; другие — молиться за всех;
Но большая часть, опамятовав, признают свой собственный грех.
Почему, прорвав окруженье, к Витану вдруг пришли,
И взяли щиты на плечи, как совесть своей земли;
(Такова ответственность саксов, издревле воспета столь),
И они говорили в Витане, и выслушал их Король:
"Эдвард, Владыка саксов, от предков дошло к Тебе —
Едины король и войско — в удаче или в беде.
Потери сочтем мы вместе. Со страхом поймем поздней:
Нас одолели дурни — пусть через много дней.
Потери сочтем мы вместе. Маги мешали нам.
Опутаны злыми чарами, мы поддались врагам.
Когда мы рванулись в битву, то не по нашей вине
Глаза наши были закрыты; мы бились, словно во сне —
Люди метались, потея, слепцами без поводыря;
Слабенькие удары воздух месили зазря.
Нам изменило зренье; что ж, смелыми делает ложь;
Владеть тем, чего не видим, зовет нас рассудок: итожь.
Щит нам давал прикрытье, но меч лишь подарит власть —
Щит сорвут в потасовке, рукоятка не даст пропасть:
В богатстве не будет защиты, в силе одной — оплот;
И если предали Боги, то все же пойдем вперед.
Сполна потрудились маги, черный выдался день,
Но наши враги — мы сами; зовут их Гордость и Лень.
Гордость была до битвы, Лень лишь держала копье,
В сердце народа таились неверие и нытье;
Так лихорадка в болоте прячется до поры,
Но жар борьбы поднимается, надо точить топоры.
Мы от болезни очистимся — зря ль что ль пускали кровь;
Тело к борьбе воспрянет — мужество вспыхнет вновь.
Люди вернутся к пашням, выкорчуют сорняк,
Счет подведут сраженьям и господин, и батрак;
В храмах беседуя громко, затронут богов войны;
Пускай они тоже примут немалую часть вины.
Служители жезлами, рясами тоже свершали грех;
Кичились неверием, смехом; стыдом обернулся смех.
Люди на войнах состарились, шатаясь туда-сюда;
Смех и презренье спаялись и ждут твоего суда;
Следует злым или добрым быть — чья важнее роль?
Нас лишь Король научит. Слово тебе, о, Король!"
ЗАКОН ПОСЕЙДОНА
("Оковы дисциплины" — "Странствующие и путешествующие")
Как только дерзкий Человек на плотике поплыл,
То засмеялся Посейдон: "Моряк, умерь свой пыл;
Смотри, надеюсь на тебя, не преступай Закон,
Чтобы никто и никогда не колебал мой трон.
Позволь, чтоб Зевс приговорил тебя к земле; замри,
Пускай забвенье для греха предложат алтари;
Но если, море полюбив, ты не сойдешь с пути,
То помни — Парки начеку, ты с ними не шути.
Забудешь греческий язык, пройдешь, оторопев,
Сквозь радужные стаи рыб и бездны мрачный гнев;
Пусть дует ветер в паруса несломленной судьбы,
Пусть будут хороши во всем и снасть, и похвальбы.
Старайся истово служить всегда, не до поры;
Тебя спасет жестокий Бог, прими мои дары —
Напор и силу щедрых рук, отвагу острых глаз
И душу, что не терпит лжи — все по тебе как раз!"
Что ж, этот искренний наказ и праведный Закон
Воспринял сердцем Человек, да оступился Он;
На отмель судно посадив, сошел он с корабля,
Переманила миражом цветущая земля…
Трирема, спальня, низ и верх, чья четче правота?
Три сотни лезвий промелькнут за оборот винта.
Что ж, оклик Бога, киля хруст сражаются с судьбой,
Да только дерзкий Человек остался сам собой!
Вернувшись из различных мест, понавидавшись звезд,
В таверне около огня он прочно занял пост;
Хлебнул Фалернского, курнул покрепче табаку…
А все же дерзкий Человек не сляжет на боку!
КОРОЛЬ И МОРЕ
(17 июля 1935)
Помимо Царств и Государств
Любви к Нему поднялся пласт;
В почтенье, в преданности, мол, Король, не обессудьте;
Призналась Бурная Волна
Всем жаждущим, искавшим дна:
"Как много Человеку дал Я, Океан, по сути!
Не столько Шар или Венец,
Когда рундук сыскал конец;
Иль в рубке рулевой, отважась
Печальный способ предпочесть,
Не Благосклонность или Лесть,
А нечто личностное, пусть балласт и тяжесть.
Не по рожденью иль чинам
Я дарован ничтожным вам
Возможность бултыхаться в трюме;
Оно, конечно, не трюмо,
Но отсвет на лице прямой —
И длится постиженье в сумме.
Итак. Я научил его
Искать в молчанье торжество,
Усвоить и разлук урок (помимо прочих);
Понять, что честь, да и хвала
На вкус порою не халва, —
Глоток упрека жив. Так я упрочил.
Освободил его от сна.
Чтоб приоткрылась глубина,
Чтоб, наблюдая, понимал он все, как надо;
Когда ж я гнал его в сердцах,
Чтоб он, ослепший, не зачах,
То и, оглохший, ладил он с моей досадой.
Открыл ему обман морей, —
Их мрачный и дурной хорей, —
Где выбор просто умереть или — со смехом.
Я Цену Глупости назвал
И трещину в душе признал
(Уроки прежние — нам в дар, а не помеха).
Я дал ему шальную Власть
Охулки на руку не класть —
Чтоб не осмелился никто противоречить.
Есть Середина, и Конец,
И Слово, двигатель сердец,
И Океан, что за бортом, а не далече.
Зачем, когда он стал увенчан.
То Силу посчитал Увечьем,
И Власть отверг, и голубой покой — мечтой храним.
Он борется с собой изрядней, чем Океан порою спорит с ним!"
.. . . . . . . . . . . . . .
В Его Поместьях, кроме Слуг,
Имея только Пару рук,
И корабли, что не нуждаются в опеке,
Все та же Бурная Волна
Говаривала, солона:
"Знай, Человек, что дал тебе Я, Океан, навеки!"
НАСЛЕДСТВО
Что ж, наши Предки в давний час,
Не рохли, не тетери,
Наследство припасли для нас,
Несокрушимо веря,
Что мы, их выучив пароль,
Избегнув вероломства,
Сыграть сумеем ту же роль
Для нашего потомства.
Они недаром тыщу лет
Все возводили Стены
Своих отчаянных побед,
Как ни вздувались вены:
Они, Король или слуга,
