«Дорогие, любимые, родные, чудесные наши дети, еще сегодня утром все шло к тому, что мы опять сможем быть вместе… Но этого не произойдет… Есть возможность нами гать лишь несколько строк — всему остальному научит вас жизнь. Сначала, конечно, будет очень горько, но горе это разделят с вами многие. И это утешает нас… Так хотелось бы жить вместе — радостно и благодарно… Всегда помните, что мы не были ни в чем виноваты и не могли пойти на сделку с совестью. Обнимаем вас крепко-крепко, цел у ем, ваши любящие папа Джули и мама Этель».
Родственники и друзья Розенбергов со страхом, но еще не утраченной надеждой на чудо смотрели на часы. В некоторых домах их перевернули циферблатами к стене. В 7.30 вечера поступило сообщение, что Эйзенхауэр с очередным прошением ознакомился, но прежнего своего мнения не изменил.
За десять минут до этого, в 7,20, Этель и Джулиуса развели по камерам. Роберта в тот день спать уложили рано. Майкл почти с обеда играл на улице с детьми Бахов. Домой он идти не хотел, да никто и не решался его позвать. Когда совсем стемнело и он все-таки пришел, телевизор уже выключили, утешали его как могли. Роберту решили пока ничего не говорить.
…Осенью директор школы в Нью-Джерси, где учились Майкл и Роберт, видимо под нажимом родителей их сверстников, предложил мальчикам покинуть школу на том формальном основании, что они проживают у Бахов временно. В декабре их перевезли в Нью-Йорк. Но прошел целый год, пока детям, которых решили усыновить Энн и Абель Миерополь. разрешили жить с ними. А окончательные документы об усыновлении были получены лишь в 1957 году. До этого развернули целую кампанию, чтобы отнять детей: власти хотели, чтобы они воспитывались не у друзей Розенбергов, а в «приличном детском доме» или «патриотической американской семье». Мальчикам пришлось пройти через новый кошмар судебных слушаний и специальных бесед, похожих на допросы. Все это сохранилось в памяти…
«В феврале 1974 года был создан национальный комитет для пересмотра дела Розенбергов. Через 21 год после казни и Карнеги-холл состоялся вечер, посвященный памяти наших родителей, — писали выросшие дети. Зал был заполнен до отказа. Борьба за пересмотр дела Розенбергов это не наша личная забота и это не только борьба за восстановление исторической справедливости. Родители завещали нам чтобы верить в себя как человека, необходимо рука об руку с другими бороться за лучшую жизнь. Эта мудрость давала им силы отстаивать правду даже перед лицом смерти. И эта же вера помогла нам пережить кошмары, мучившие нас в детстве, и вырасти нормаль ними людьми. Мы сами, наши родители, американцы — не единственные жертвы «холодной войны» Жертвы все до единого человека. Правительственные учреждения… хотели уверить американских граждан и том, что им угрожает коммунизм, они на каждом углу кричали о необходимости сверхсекретности, слежки, процессов против государственных преступников. Затем они подкинули общественности идею гонки вооружений, огромных расходов на военные нужды… Мы все погибнем, если не станем бороться за правду «Вот и все об Этели и Джулиусе Розенберг, людях умерших с мыслью о бессмысленной жестокости жизненных обстоятельств. Волею слепой судьбы и вполне конкретных политических интриг они оказались в водовороте событий, составлявших часть большой государственной игры «холодной войны».
Из воспоминаний Н. С. Хрущева (магнитофонные записи): «Я слышал и от Сталина, и от Молотова являвшегося тогда министром иностранных дел что Розенберги оказали очень важную помощь в ускорении создания нашей атомной бомбы… «
Такое время приходит, настает рано или поздно, в той или иной стране, сейчас и давным-давно (и кто знает, может, так случится и в будущем) в этом мире или-того не ведаем даже в другом (в чем то вероятно, параллельном) измерении Печальная ситуация возникает постепенно, инстинкты толпы поражают индивидуальность, и один движимый стадным чувством боится высказать собственное мнение и выделиться на фоне молчаливого большинства бессловесной массы. Истерия охватывает миллионы, бациллы страха передаются от человека к человеку, личности становятся отражениями кривых зеркал, самосохранение заставляет изолироваться, и любое откровенное выражение мысли признается проказой. Так рождался фашизм, так надвигался 1937 год, так появлялся в Америке маккартизм. Разные по сути своей и масштабности, несоизмеримые в целом явления (как трудно сравнимые времена Нерона и абсолютизм, опричнина и инквизиция), эти исторические события охватывали огромные территории и несчетное число людей, одни из которых передвигались, яростно вопя, в том направлении, куда несся бешеный поток, другие молча созерцали, мрачно пророчествуя время от времени, третьи гибли, не понимая, что творится вокруг, и все обреченно вздыхали, опускали руки, переставали сопротивляться, ибо совладать с собой и другими, с распространением эпидемии, были не в состоянии.
Годы маккартизма в Соединенных Штатах — этот период отделяют от сегодняшней Америки десятилетия. Мы следим за тем, что происходит в США сегодня (как американцы наблюдают за событиями у нас в стране), и мы должны знать то, что было вчера. Это важно, ибо сопряжено с нашей собственной историей, к которой так вырос интерес, это важно, ибо необходимо хорошо знать историю не только свою, потому что параллели, схожие ситуации, неожиданные или неизбежные, одинаковые случайности, трагедийные и фарсовые, сведенные вместе, — потрясающи, удивительны и, возможно, закономерны.
Передо мной две книги. Одна — «Антиамериканцы». написанная Фрэнком Доннером, вышла в 1961 году. Другая — «Время негодяев», автор которой Лиллинн Хелман (1906–1984), известная американская писательница, драматург, сценарист, увидела свет 15 лет спустя. Обе они — о том периоде, который Хелман назвала «временем негодяев»…
В 1952 году, рассказывает Хелман, она получила повестку явиться для дачи показаний в комиссию Конгресса, занимавшуюся, как тогда говорили, «поддержанием американского духа в американских гражданах». Это был тот самый год, когда особенно витийствовал небезызвестный Джозеф Маккарти, сенатор, возглавивший очередной «крестовый поход» против «красных» и до сих пор остающийся для американцев символом борьбы с коммунистами. Но Лиллиан Хелман вызвали не его помощники: писательница должна была предстать перед комиссией палаты представителей, существовавшей к тому времени почти 15 лет и известной под официальной вывеской — комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Да, маккартизм без названия, ставшего впоследствии одиозным, существовал в США и до появления на политической сцене самого Маккарти. Уже в 1938 году в палате представителей Конгресса было создано специальное подразделение — действовало оно, правда, лишь как временный орган, но цели преследовало «постоянные и важные»: комиссия взяла па себя труд «обращать внимание общественности на подрывную деятельность отдельных элементов». За дело взялись безотлагательно и круто. Первые же «свидетели от комиссии» (термин этот па долгие годы войдет в лексикон американцев) принялись давать обличающие показания с такой яростью и силой убеждения, что бывалые конгрессмены и наивные обыватели только диву давались: как же жили они раньше — в полном неведении, что творится вокруг.
По мнению свидетеля Уолтера Стила, председателя так называемого Американского коалиционного комитета за национальную безопасность, в стране насчитывалось ни мало ни много 6,5 миллионов подрывных элементов. Стил, возглавлявший комитет, в который входило 114 «патриотических» объединений, отстаивавших «чистоту американской нации», 641 организацию характеризовал как «прокоммунистическую». Веером подозрений, походя, обмахнули многих: в число «вредителей» попали даже бойскауты, а всех и не перечислишь. С самого начала деятельности комиссии проявили с ней полную солидарность такие объединения, как Американский легион, Общество Джона Берча, организации «Ветераны зарубежных войн», «Христианский антикоммунистический поход», «Дочери американской революции», «Серебряные рубашки». Они оказывали комиссии политическую поддержку и представляли всю необходимую информацию. Их агенты, осведомители, провокаторы получили новое особое задание — разоблачать. Как доносчики они работали с полной нагрузкой. Контакт с комиссией постоянный: перед войной, во время нее и в послевоенные годы.
Уже в одном из первых своих документов, опубликованных в 1939 году, комиссия охотно объяснила, с кем ведет борьбу. Оказывается, ее сотрудники видели себя в роли «общественных обвинителей», а обвиняли они всех, кого можно заподозрить в «либерализме». В 1943 году, например, предается гласности список 503 правительственных чиновников, которым предъявили обвинение в том, что в свое время они были членами Американской лиги за мир и демократию: слова в названии организации вдруг оказались крамольными. Следует отметить, что демократы, находившиеся в эти годы у власти, не без оснований стали считать, что подпольно комиссия подыгрывает республиканцам. В Конгрессе был поднят вопрос об ее упразднении. Однако дебаты по этому поводу развернулись нешуточные, кипучую деятельность развил конгрессмен Джон Ранкин. Он заявил, что сам факт появления идеи о роспуске комиссии — акция несомненно подрывная, ибо это означает уничтожение всей «бесценной информации», ранее собранной, всех досье на подозрительных («Нация будет отдана им на растерзание»). Значительная часть членов палаты представителей относилась к деятельности комиссии негативно, и все полагали, что дни этого органа сочтены, но Ранкин и его сторонники прибегли к нехитрому приему, они попросили провести поименное голосование. Эффект оказался разительным: комиссию не только сохранили, в 1945 году она получила статус постоянного органа — в «красные» попадать никому из политических деятелей не хотелось. В последующие годы члены комиссии при необходимости открыто шантажировали тех конгрессменов, кто сомневался в полезности их работы. В результате комиссия обрела полную самостоятельность, независимость, она могла собираться и проводить слушания в любое время и в любом месте (так называемые выездные сессии), при этом давать показания могли заставить кого угодно и когда заблагорассудится.
