Начиная с эпохи эллинизма, киники шокируют обывателя своим экстравагантным поведением, которое вытекало из кинического мировоззрения и было главной формой существования их философии настолько, что многие наблюдатели отказывались видеть в кинизме философию, а принимали его просто как образ жизни, как кинический образ жизни. Киники действительно думали, что сильнее всякого словесного опровержения практическое доказательство и что поэтому все следует доказывать своими делами. Кинизм, как образ мыслей и действий, как бы стоял на трех столпах: аскесис, апайдеусиа и аутаркейа. Стоя на этих трех основах, первые киники еще до гибели суверенного греческого полиса произвели переоценку нравственных и гражданских ценностей классического грека, дискредитировав как их, так и связанных с ними нравственные и гражданские добродетели и, предвосхитив, таким образом, будущее, когда Греции как совокупности суверенных полисов не стало. Эту переоценку начал делать ученик Сократа Антисфен из Афин (ок.435 — ок.370 до н. э.), а продолжил Диоген Синопский (421–323 до н. э.), по прозвищу «Киник».[239]
Аскесис. Древнегреческое слово «аскесис» означало «упражнение, практическое изучение, практика; образ жизни, занятие; образ мыслей, направление», так что здесь до аскетизма как самоистязания /мазохизма/ во имя какой-либо возвышенной цели было далеко. Киники придавали большое значение такой практике: «Тому, кто хочет стать добродетельным человеком, следует укреплять тело гимнастическими упражнениями, а душу — образованием и воспитанием».[240] Киники считали, что без таких упражнений никакой успех в жизни невозможен. Они различали два вида аскесиса: для тела и для души. Кинический аскесис — максимальное опрощение, максимальное ограничение своих элементарных потребностей, бездомность, малоодетость, необутость, привыкание к холоду, голоду, жажде, полный отказ от всех искусственных надуманных потребностей, не говоря уже о роскоши. Весь багаж бродячего киника состоял из котомки и посоха. Ходили они, обычно, босиком. Борода и длинные нечесанные волосы завершали облик киника. Они полагали, что наиболее здоровым образом жизни была жизнь первобытного человека, у которого еще не было и огня.
Так Диоген Синопский, закаляя свою душу, просил подаяние у статуи, чтобы приучить себя к отказам. Закаляя тело, он зимой обнимал ту же самую статую, запорошенную снегом, а летом катался по раскаленному песку. Обратной стороной аскесиса было презрение к наслаждениям, которое, правда, само приняло форму наслаждения. Свой идеал по возможности простой жизни киники пытались прививать через воспитание. Особенно киники презирали богатство. Переоценка ценностей и состояла прежде всего, в том, чтобы бедные перестали стыдиться своей нищеты, киники вознамерились перевернуть эту вечную ситуацию и добиться того, чтобы стыд стал уделом богатых, чтобы взоры бедных стали смелыми. Киники учили, что «богатство не относится к числу необходимых вещей». Богатство аморально — таков основной тезис киников. Они утверждали, что «стяжатель не может быть хорошим человеком», что «ни в богатом государстве, ни в богатом доме не может жить добродетель». Бедность благодетельна! Она самоучка добродетели. Именно бедность влечет людей в философию. Диоген говорил, что бедность сама пролагает путь к философии. То, в чем философия пытается убедить на словах, бедность вынуждает осуществлять на деле».[241]
Ападейдусиа. С бедностью связаны и такие, казалось бы, унизительные и постыдные для человека явления как необразованность, невоспитанность и некультурность. Переоценивая и здесь ценности, киники учили этого не стыдиться. Неграмотность — не такой уж большой недостаток. Это даже скорее достоинство. При неграмотности знание находится и живет в сознании, а не лежит мертвым грузом на полке. Знание надо хранить в душе. Письменность при всех своих достоинствах отчуждает человека от знания, делает его забывчивыми. Знания становятся мертвыми, а души пустыми. Киники почерпнули эту мысль у Сократа (Федр, 274е-275с). Они доказывали далее, что знания не делают людей лучше. Испорченность может так же проистекать от знания, как и от незнания.
Вместе с тем мы находим в кинизме прославление разума. Антисфен учил, что «разумение — незыблемая твердыня; ее не сокрушить силой и не одолеть изменой. Стены ее должны быть сложены из неопровержимых суждений». Тот же киник говорил, что «нужно или обрести разум, или надеть петлю на шею».[242] Он признавал, что образованного и умного человека трудно переносить, так как неразумие — вещь необременительная, а разум непреклонен, непоколебим, тяжесть его неодолима. Разум у киников практический, а не теоретический. Он смыкается с обыденным сознанием, с житейской мудростью.
Логику и физику киники отвергали и оставили от философии одну этику. Задача философа — учить, как надо жить. Для Антисфена философия — умение беседовать с самим собой, умение оставаться наедине с собой. Для Диогена философия дает готовность ко всякому повороту судьбы.
Киники презирали «людей». Диогена удивляло, что люди соревнуются, сталкивая друг друга пинками в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым. Так грамматики выискивают грехи у Одиссея, а своих не видят; музыканты налаживают струны и не способны гармонизировать свой нрав; математики следят за звездами, но не видят, что у них под ногами; риторы вовсю говорят о справедливости, а сами в своих делах ей вовсе не следуют; многим приносят богам жертвоприношения, моля о здоровье, а затем на радостях на пирах объедаются. Ясно, что такие люди не принимались киниками всерьез. Когда Диогена спросили, много ли было людей на Олимпийских играх, откуда он возвращался, тот ответил: «Народу много, а людей немного». Вот отчего он демонстративно среди бела дня бродил с фонарем в руках, объясняя: «Ищу человека». Диоген говорил, что когда он видит правителей, врачей или философов, то ему кажется, будто человек — самое разумное из живых существ, но когда он встречает снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят, также тех, кто чванится славой или богатством, то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека (Диоген Лаэртский, VI,60,41,24).
Киники думали, что предельная цель есть жизнь, согласная с добродетелью, что добро прекрасно, а зло безобразно. Киники думали, что добро прекрасно, а зло безобразно. Киники думали, что добродетели можно научить. Ниспровергая такую ценность, как знатность, они учили, что благородство и добродетель — одно и то же. Диоген добродетельных людей называл подобием богов. Эта добродетель состоит в делах и не нуждается ими как кратчайшая дорога к добродетели. Но что же киники понимали под добродетелью? Кто тот человек, коего искал днем с огнем Диоген и кого называл подобиями богов? Это не кто иной, как «презирающие богатство, славу, удовольствия, жизнь, но почитающие все противоположное — бедность, безвестность, труд, смерть». Антисфен считал, что труд — благо. Такие люди истинные мудрецы.[243]
Аутаркейа, автаркия — независимость, самодостаточность, самоудовлетворенность, умение довольствоваться своими, как бы мало оно ни было, и следующая из нее свобода — цель и кинического аскесиса, и кинической апайдеусии. Они средства. Автаркия — цель. Киник не из мазохизма истязает себя, ограничивая себя во всем. Он не хочет того, что ему не надо. Но даже если такая возможность появится, киник на это решительно не пойдет. Истинный философ не должен ни перед чем пресмыкаться. Он должен довольствоваться тем, что имеет. Мудрец вне государства и вне обыденной жизни: «Мудрец живет не по законам государства, а по законам добродетели». Киники действительно были далеки от государства. Они были полностью «деполисированными» элементами. Они были абсолютно равнодушны к своему местопребыванию. Диоген Синопский был, по-видимому, первым в истории человечества космополитом, — он назвал себя «гражданином мира».
Киники не были абсолютными индивидуалистами и их автаркия не исключала дружбу. Они проповедовали «идиотизм» в первоначальном смысле этого слова («idioteia» — невежество), которое означало не только «невежественность», «необразованность», но и «частный человек, не должностное лицо». Будучи равнодушными к государству, к полису, киники ненавидели тиранию — форму правления, которая всех делает идиотами: «опасно давать безумцу в руки меч, а негодяю власть» (Антисфен). Но киники не идеализировали и демократию, отмечая отдельные ее пороки (в частности, принципы демократических выборов). В целом, элитологические воззрения ранних киников не выходят за рамки антропологической элитологии и в известной мере дополняют «философию избранности» самого Платона, особенно в той ее части, которая говорит о духовной аскезе, как пути духовного совершенства человека. Кинизм и платонизм объединяет именно их элитологические устремления. Но если киники напрочь отрицали политологическую элитологию, то Платон уделял этой стороне своей элитарной теории достаточно внимание, что сближает его и делает практическим единомышленником с еще одним афинским аристократическим политиком того времени Исократом, чьи элитологические воззрения, возможно были в тесном общении с элитологией Академика. Исключать обмен идеями этих двух «великих старцев» у нас нет ни какого основания. Более того, Диоген Лаэртский сообщает о дружбе Исократа и Платона (III,8) и о том, что именно Спевсипп, племянник и наследник Платона, опубликовал некое сочинение Исократа, которое «считалось его тайнами» (IV,2).
