и главного врага. И этим врагом является Россия, точнее, Московия, незаконно присвоившая себе не принадлежавшие ей земли. Как видим, он последовательно развивает мысли, сформулированные Ф. Духинским и повторенные Э. Реньо. Мартен пишет: «Никакие изменения в делах не смогут изменить ни нашего убеждения в необходимости создания европейской федерации, ни нашего убеждения в необходимости радикальной оппозиции и неизбежной борьбы между Россией и Европой. Всякая война между европейцами сегодня является злом…»
Размышляя над извечным для европейцев вопросом, является ли Россия частью Европы, Мартен во введении дает четкий ответ: Россия полностью противоположна Европе. Он оперирует давно сформировавшимися образами и стереотипами. Главная особенность России – деспотизм власти. Именно с опорой на деспотизм была основана Россия, и именно деспотизм является «единственной формой ее создания». Если в основании европейского общества лежат идеи личной свободы, семьи и частной собственности и они предшествуют письменным законам, то единство русских, или московитов, «покоится на общности, персонифицированной в лице одного человека, который может произвольно распоряжаться всеми свободами, всеми имуществами и счастьем всех семей и который одним своим словом может уничтожить право собственности в своих новых обширных владениях».
Европа, по словам Мартена, на протяжении своей истории постоянно самоорганизовывалась: «Cначала в Средние века в форме христианской республики, образовавшейся против мусульманского нашествия. Потом, начиная с Ренессанса, под влиянием великих французских политиков, Генриха IV и Ришелье, стремясь сохранить равновесие сил против притязаний Австрийского дома, трансформировалась в европейскую монархию. С началом Французской революции европейская ассоциация постепенно принимает новую, окончательную форму, и необходимо, чтобы она была реализована, иначе Европа растворится и погибнет».
Вслед за Духинским Мартен описывает русских как склонный к деспотизму варварский народ неевропейского (туранского) происхождения, несправедливо присвоивший себе историю Руси. Соответственно, русское, или московитское, единство – это единство туранское, пытающееся, как и европейская ассоциация, реализоваться во многих формах.
Многочисленными «историческими фактами» он обосновывает тезис о том, что русские и европейцы принадлежат к разным историческим расам – арийской и туранской. Во введении он размышляет о расах и национальностях и подчеркивает, что расы формируют первую стадию человеческой истории, нации же составляют вторую стадию.
Туранская раса является посреднической ветвью между белой, по преимуществу, расой, то есть ариями, и желтой расой китайцев и индокитайцев. Московиты, более близкие к европейцам, чем китайцы, по физическому типу гораздо ближе к китайцам, когда речь идет о моральных и социальных тенденциях.
У арийцев гений изобретательный, индивидуалистичный, религиозный, метафизический. Им свойственно стремление к гражданской и политической свободе, собственность воспринимается как проявление индивидуализма, ценятся сильная личность и дух прогресса. Представители туранской расы отличаются неспособностью приобщаться к религиозным ценностям и культурным идеалам, поэтому они и не являются ни создателями мировой религии, ни творцами шедевров мирового искусства. Отсутствие духа изобретательности и инициативы, неспособность сформировать нацию, неготовность к свободному правлению, слепое подчинение власти, неразвитое чувство индивидуальности, способность к заимствованиям и подражание только внешним формам, стремление к кочевой и общинной жизни, подвижное тело и статичный дух, отсутствие всякого спонтанного прогресса – таковы отличительные свойства представителей туранской расы.
Тягу московитов к подчинению Мартен объясняет именно их природой, точнее, их недоразвитостью, подчеркивая, что такое чувство возникает у народов, находящихся на очень низкой ступени культурного развития.
Уже известный читателю Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии» давал ответ в том же духе: рабство – это качество, имманентно присущее русским. «Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе. Ведь по большей части господа перед смертью отпускают иных своих рабов на волю, но эти последние тотчас отдают себя за деньги в рабство другим господам», – писал австрийский дипломат. Как отмечает известный отечественный исследователь О. Ф. Кудрявцев, Герберштейн был первым, кто устанавливал связь типа власти российского правителя с присущими его народу чертами. По мнению А. Мартена, «фанатичное преклонение московитов перед силой, персонифицированной в лице одного человека, есть не что иное, как извращение древней практики почитания патриархальной власти…» Тот факт, что в Европе теории патриархального происхождения королевской власти активно развивались еще в XVII веке в концепциях Роберта Филмера, английского короля Якова I Стюарта, историку Мартену, безусловно, прекрасно известен, однако он предпочитает им пренебречь.
Изначально союз туранских племен, продолжает Мартен, был татарским и ассоциировался у европейцев с именами Аттилы, Чингисхана, Тамерлана и османскими султанами, а в эпоху Петра Великого и его преемников приобрел европейские черты. В результате «московиты стали еще более опасными, потому что они начали притворяться европейцами».
Как видим, Мартен активно развивает глубоко укоренившееся к тому времени в сознании европейцев мнение о русских (в его интерпретации – московитов) как о нации подражателей, которые могут копировать у Европы только внешние формы, не вникая в суть вещей и не в силах их постичь.
Если европейская жизнь, отмечает Мартен, «базируется на трех источниках: христианстве, рыцарстве и современной философии с принципами права, свободы и гуманизма», то Московия, внешне христианская, «так и не впитала в себя вполне подлинный дух христианства, который упорно подменялся суеверием, невежеством и в особенности раболепием клира. Ее высшие сословия не знали рыцарского достоинства. Что касается философии, то обыкновенно они просто повторяют уже существующие идеи без всякой веры в их истинность и выражая чувства, не испытывая их…»
Московия, по словам Мартена, переняла христианство и славянский язык, «однако полностью сохранила обычаи, нравы и идеи, совершенно чуждые славянам, равно как и другим европейцам». При этом даже под игом монгольских владык Московия не прекращала мечтать о завоевании славяно-русских земель. В итоге «московские цари не успели еще отряхнуть с себя пыль монгольских степей, как уже стали мечтать о всемирной монархии».
Русские у Мартена – это самообраз европейцев в негативе, черное зеркало Запада, только еще и с опорой на теорию расового превосходства: «Московитский характер совершенно отличается от славянского или европейского. Основные его качества – сплошь отрицательные: отсутствие индивидуальности, разнообразия, изобретательности и порождаемой ею способности к самосовершенствованию, что сочетается с большой легкостью подражать другим и с необычайной покорностью». Московиты не способны образовать свободные сообщества, они могут создавать только религиозные секты, у них нет традиции совещательных органов и институтов защиты от произвола властей, оппозиция же считается кощунством. Московиты не знакомы с идеей прав человека, они фанатично преклоняются перед грубой силой. Из наиболее выдающихся их качеств – большая хитрость и необычайная мобильность, способность приспосабливаться к переменам. Если славянин и в целом европеец очень привязан к земле, семье и собственности, то московит, как и вообще татары, азиаты Севера, сохраняет кочевой и общинный образ жизни.
Способы угнетения, применяемые московитами,
