— Ради интереса и игры. Я человек не тщеславный, у меня никогда не было чрезмерного честолюбия. Скорее я перфекционист. Мне хочется делать то, что делаю, максимально хорошо. И мне нравится игра сама по себе, ее творческое начало. Я увлекаюсь, но у меня нет спортивной злости. Каспаров, например, не говоря уже о Фишере, всегда был заряжен в первую очередь на выигрыш. Меня больше увлекает процесс.
— На турнире Алехина вы сыграли за сутки две партии по семь часов! При этом оставались поразительно спокойным. Для вас нет разницы между победой и поражением?
— Есть, но она очень краткосрочная. Может, это звучит банально, но мой девиз — делай, что должен, и будь что будет. От везения в игре тоже немало зависит. Это уже что-то с высшей силой связано, а может, просто такой русский фатализм. Может, потому, что у меня никогда не было зацикленности на результат, я всегда играю достаточно спокойно. Когда понимаю, что сделал все, что мог, сильно не расстраиваюсь, даже если проиграл.
— Видимо, поэтому Каспаров и называл ваш стиль игры прагматичным, стойким. А как бы вы определили свой стиль?
— Он так сказал, когда проиграл мне, у него тогда бурлили сильные эмоции. До этого он всегда восторженно отзывался о моей игре. По-моему, каждый игрок прагматичен, потому что использует в игре свои сильные стороны. Мой стиль довольно сложно определить. Шахматы — это же творчество, как живопись и музыка. Можно ли однозначно определить стиль художника или музыканта? Почерк — да, виден, но и он может меняться с годами, а стиль… Я больше тяготею к позиционной игре, стратегической, а не к тактической. И у меня это с детства. Каспаров по стилю блестящий тактик, он играет агрессивно, силен в атаке. Но он так играет не потому, что лишь хочет порадовать зрителей, а из того же прагматизма, потому что хочет выиграть. Моя сила — в позиционной игре, в неторопливом переигрывании соперника.
— Кто вас вырастил как шахматиста?
— Самую первую книгу по шахматам, которую я прочитал, написал Анатолий Карпов — он тогда был чемпионом мира, гремел по всей стране. У нас в Туапсе в книжном магазине по шахматам ничего, кроме его книги, не продавалось. Отец мне ее купил. Потом я был в школе Ботвинника — Каспарова. Наверное, мой стиль — что-то среднее между Карповым и Каспаровым, понемногу есть от обоих. В общем, микс получился.
— Правда, что вы бегали на улицу играть со взрослыми в шахматы?
— Да, в парке играл изредка. У нас в Туапсе и климат к этому располагает — тепло, море. Но я быстро перерос этот уровень, мне такие игры были уже неинтересны. А когда исполнилось 18 лет, пришлось переехать в Москву, потому что из Туапсе постоянно ездить по турнирам непросто, ближайший аэропорт в четырех часах езды, зимой из-за туманов часто отменялись рейсы.
— Почему не окончили вуз?
— Я его даже не начинал. К окончанию школы я уже входил в сборную страны и в топ-10 в мире. Совмещать шахматы на таком уровне с учебой в вузе невозможно. Для галочки можно было поступить, но я все равно не смог бы нормально учиться. Оканчивать вуз просто ради диплома неинтересно, а образование, которое я мог бы получить, например, в институте физкультуры, у меня, по сути, и так есть.
— Возраст влияет на качество игры?
— Влияет. Сейчас у меня качество игры совсем не хуже, чем раньше, но с годами чуть ухудшается быстродействие. По-моему, это чистая физиология, какие-то вещи с возрастом теряются безвозвратно. Но наука о мозге пока находится, на мой взгляд, на первобытном уровне, и регулировать эти процессы со стороны невозможно. Появляется проблема восстановления после игры — сейчас мне нужно на это больше времени, тем более что есть семья, дети, которые требуют внимания и времени. Например, мы играем девять дней подряд, девять партий: чтобы компенсировать разницу в возрасте с большинством моих конкурентов, мне надо больше работать, быть более профессиональным в питании, в физических нагрузках. Это раньше, когда были другие скорости, не было компьютеров и можно было отложить партию на следующий день, тогда шахматисты играли до солидного возраста — Марк Тайманов, Михаил Ботвинник, Виктор Корчной. Сейчас все решается в один присест, и партия может длиться семь часов.
— Хоккей и фигурное катание собирают стадионы, потому что это зрелищно. А шахматы — это красиво?
— Ценить красоту шахмат начинаешь, только достигнув определенного уровня игры. И вообще — должна быть какая-то предрасположенность к интеллектуальным занятиям. Может, я какой-то извращенец в этом смысле, но интеллектуальная нагрузка доставляет мне огромное удовольствие. Мне нужно занимать голову — я люблю решать математические задачи. Kогда выпадает свободное время, лучшее занятие для меня — поискать в Интернете какие-то статьи по экономике, по науке. Я думаю, если бы не шахматы, то в моей жизни была бы наука, математика, экономика. Мне это нравится. В отличие от многих людей, у которых существует проблема включить голову, у меня, наоборот, проблема — отключить голову, как у всех шахматистов.
— Как вы расслабляетесь?
— Во время турнира — никак, это очень жесткий режим, сплошное напряжение. После турнира я неделю просто отсыпаюсь, если есть такая возможность. Для меня дом — самый лучший отдых, никаких поездок на курорт. Дети, которых я нечасто вижу, — это огромное удовольствие. А если они дадут поспать, тогда вообще отлично. И поменьше общения, особенно в первые дни после турнира: лучше всего залечь в берлогу, и никаких планов на день.
— У шахматистов есть какая-то специальная диета?
— Культура питания для шахматиста важна, за ней необходимо следить. Например, сахар — он, конечно, очень нужен, мы во время игры его сжигаем много. Белый сахар дает быстрый всплеск энергии, но этот пик вскоре спадает, а это опасно во время длительных партий. Полезнее сахар, который находится в сухофруктах — в кураге, изюме. Если уверен, что партия скоро закончится, можно для быстрого эффекта съесть белый сахар или выпить кофе. Минут 15 продержался, потом идет спад, и если партия к этому времени не закончится, уровень концентрации будет понижаться.
— В последнее время много говорят о том, что суперкомпьютеры похоронят шахматы. Неужели шахматы конечны?
— Наверное, конечны, но это число с 27 или 28 нулями — для человеческого разума оно все-таки бесконечно. Вот шашки, особенно русские, действительно высушены компьютерами, если можно так выразиться. Шахматы слишком сложны: даже самые мощные компьютеры, с которыми мы тренируемся, анализируют позиции максимум ходов на 30 вперед. А партии иногда тянутся и 200 ходов. Да, компьютер силен, но он не просчитывает игру до конца и иногда ошибается.
— Вы же состязались с компьютером и первую часть игры вели, но потом вышли на ничью. А Каспаров в свое время проиграл!
— Он проиграл скорее по неосторожности, в тот момент компьютеры были намного слабее. Он тогда просто сорвался, ему начало мерещиться, что кто-то помогает компьютерам. Тогда он явно был сильнее машины и, если бы психологически оказался устойчивее, одолел бы компьютер. Я играл несколько лет спустя с намного более сильной машиной. После первой половины матча опережал ее на два очка, но потом уступил две партии подряд. Наверное, устал: когда играешь с машиной, нужно держать фантастическую концентрацию, намного выше, чем в игре с человеком, — машина никогда не устает! В итоге получилась ничья 4 : 4. В 2006 году у машин почти нельзя было выиграть, они уже были очень мощные. Максимум, что мог сделать, свести вничью, к чему был близок. С тех пор компьютеры ушли далеко вперед, такой матч уже не имеет спортивной интриги, потому что человек обречен на проигрыш.
— Вас однажды обвинили в том, что вы использовали подсказку компьютера. Помните, тот матч 2006 года в Элисте?
— Эти обвинения — полный абсурд! В Элисте был жесточайший антикомпьютерный контроль — нас перед партиями полностью сканировали, как при посадке в самолет. Там даже поставили глушилку, которая подавляла радиосигналы в радиусе километра. Просто мой соперник Веселин Топалов после неудачного начала попробовал спровоцировать скандал и сорвать матч. К счастью, ему это не удалось.
— Вы можете играть, не глядя на доску?
— Все профессионалы могут. У нас даже такой турнир проводился много лет. Это как музыканты — они же на ноты могут не смотрeть. А вот одновременно играть много партий, больше десяти, тут специальная тренировка требуется — рекорд был 62 партии одновременно. До десяти — это любой топовый игрок может. В начале прошлого века сеансы одновременной игры были очень популярны, на них можно было заработать. Тот же Алехин часто участвовал в таких играх, за них, видимо, неплохо платили. Но это очень серьезная нагрузка для нервной системы.
