— Так, эту веточку, пожалуйста, положите сюда, а эту — на нее, а тот прутик просуньте между ними… Во-от, — успокоившись, руководила Нинель процессом строительства, и Борис Арнольдович выполнял команды с увлечением, иногда опережая мысль наставницы, то есть проявляя собственную инициативу и демонстрируя сметливость.
А тут опять неслышно подкрался Мардарий.
— Привет честной компании! — гаркнул он. — Все бросайте, есть дело поважнее!
— Ах, Мардарий, ну куда вы вечно торопитесь, где бы вы ни появились, сразу начинается нездоровая суматоха, не видите, что ли, у нас совсем немного осталось! Еще полчасика — и гнездо готово!..
— Цыц! Молчать! — оборвал женщину Мардарий. — Ишь, разговорилась опять! Я б тебе показал, если бы ты не была женщиной. Пользуется, понимаешь… Раз говорю «бросайте», значит, бросайте. Завтра закончите. Ничего не случится. А сейчас Арнольдыча оберпредседатель требует. Срочно. У него несрочно не бывает.
— Так ведь человек еще не научился толком передвигаться! У него хвост даже не проклюнулся! В прошлый раз, между прочим, Порфирий Абдрахманович сам приходил на него смотреть, и ничего…
— И это говорит взрослая женщина! Ух, Нинель!
Было видно, что Нинель чрезвычайно взволнована и, пожалуй, удручена, ей хочется что-то сказать Борису Арнольдовичу по секрету от Мардария, может быть, напомнить о некоторых опасностях. Но, настроенный легкомысленно, Борис Арнольдович был чрезвычайно рад вызову к высокому начальству, который наверняка сулил большую определенность. То есть Борису Арнольдовичу просто хотелось, чтобы все, намеревающееся с ним случиться, случилось скорее. Кроме, разумеется, смерти.
Он подмигнул Нинели, мол, все советы помню и обязуюсь им неукоснительно следовать, хотя, конечно, понимал, что наставница все равно будет томиться и переживать, пока он благополучно не вернется от высокого начальства. Таков уж вековечный удел женщин в любом мире. Но что он мог еще для ее успокоения сделать?..
— Давай, пошел первым, Арнольдыч! — подтолкнул в спину Мардарий. — А ты, Нинель, не тревожься понапрасну, небось не съест его наш Порфироносный, давно ль сама всех убеждала, какой он распрекрасный человек. Или забыла?..
И Борис Арнольдович сделал первый прыжок в указанном направлении. Потом был второй прыжок, третий. Борис Арнольдович оглядывался и всякий раз встречал страдальческий взгляд Нинели. А потом заросли заслонили трогательную лохматую фигурку…
— Ну, Арнольдыч, должно быть, все, что положено, узнаешь. Полноправным гражданином нашего общества сделаешься. А какой смысл тянуть? Нам, председателям, это даже лучше. Меньше мороки, меньше хлопот. Присмотра особого не требуется. Гражданин, он и есть гражданин. Главное, по поводу технического прогресса выскажись со всей определенностью. Мол, осуждал и осуждаю. От гражданства не отказывайся, благодари. Дескать, клянусь оправдать, и все такое. Будут сразу младшего председателя давать — сам смотри. Если собираешься навсегда у нас обосноваться, тогда, конечно, чин нужен. А не собираешься — другое дело. Человек с повязкой — на виду. Тогда говори — не достоин, и точка!
Но вот что самое главное тебе скажу. Я хоть и посмеиваюсь в открытую: «Порфироносный, Порфироносный!» — а на самом деле думаю, что он, наш Порфирий Абдрахманович, навроде меня председатель. Думает одно, а делать вынужден совсем другое. Когда кого-нибудь нужно наказать за проступок — тянет до последней возможности. Сколько раз замечал. Хотя послушать, как кричит, — зверюга…
Так наставлял Мардарий Бориса Арнольдовича, а тот лишь согласно кивал ему, а сам все внимание сосредоточивал на том, чтобы не свалиться вниз, не свернуть шею. Как-то с утра не было той уверенности, что была накануне. Поэтому он, вполне вероятно, что-то из Мардариевых наставлений и пропустил мимо ушей.
Между тем в направлении, куда они двигались, стал вырисовываться просвет, который все расширялся и расширялся. Пока Борис Арнольдович на ходу гадал, как может выглядеть жилище знатного Порфирия Абдрахмановича — ничего, кроме огромного кокона, увитого светящимися в потемках лоскутками, в голову не приходило, — перед путниками открылась вдруг широкая, поросшая мелким кустарником полоса. Будто просека под ЛЭП. Но, конечно, никаких стальных опор с проводами на этой просеке не было. Лишь чьи-то извилистые тропы, возможно, тропы тигров или еще каких-нибудь крупных хищников различались с высоты. Но самих зверей не было видно ни одного.
— Здесь наше лобное место, — шепнул Мардарий, хотя никого вокруг не было, усмехнулся, кашлянул, сказал во весь голос: — Между прочим, отсюда до того места, где тебя Нинель спасла, всего километра три… Ну, сориентировался? Откуда мы идем?
В этот раз они двигались почти не петляя, но Борис Арнольдович все равно не запомнил дороги. Он растерянно оглянулся по сторонам — нет, стрелка его несовершенного биокомпаса бестолково металась, описывая широкие круги.
— Черт его знает, — честно признался Борис Арнольдович.
— Ничего. Не огорчайся. Придет и это чутье. Все будет со временем…
Отдышавшись, путники двинулись вдоль просеки. Проскакали примерно с километр, и в зарослях ярко-зеленого кустарника стало что-то белеть там и сям. Либо глыбы белого кварца, либо мрамора, либо чьи-то огромные, вылизанные ветром и дождем кости. Почему-то Борису Арнольдовичу наиболее вероятным показалось последнее.
Оказалось, он ошибся во всех предположениях. В самом конце просеки — и теперь становилось совершенно ясным ее происхождение — лежал огромный самолет без крыльев и хвоста, это их обломки попадались на глаза раньше. Самолет лежал, зарывшись носом в невысокий холм, но большая часть фюзеляжа находилась на поверхности и блестела, ничуть не тронутая временем.
— Ну, вот мы и прибыли, — вздохнул Мардарий, — это и есть резиденция оберпредседателей. Спускаемся. Здесь тигры, конечно, тоже порой похаживают, но работает служба дальнего предупреждения, так что в случае чего всегда можно не торопясь залезть наверх или скрыться в резиденции…
Борис Арнольдович опять ощутил большое удовольствие, ступив на твердую землю, где нет нужды иметь нижние конечности, приспособленные для хватания. Он развернул плечи и потянулся, с превосходством поглядев на Мардария, такого ловкого и грациозного среди ветвей и такого неуклюжего, непропорционального и горбатого на земле. Только сейчас стало заметно, что младший председатель и до плеча не достает человеку прямоходящему.
Невольно пришла Борису Арнольдовичу мысль, что если когда-нибудь ему придется сразиться с председателем, то нужно будет делать это на земле. И тогда ему, да еще вооруженному какой-нибудь дубиной, сам черт не брат…
— Вижу, ты рад прогуляться по твердой земле, — словно услышал его мысли Мардарий, — но будь осмотрителен, не позволяй себе лишнего, горячность — не лучший советчик, не допускай, чтобы она тобой руководила, помни — я тебе друг.
Все это Мардарий говорил вполголоса, а сам как-то боком ковылял за Борисом Арнольдовичем, ему было тяжело поспевать, и хвост его бесполезно волочился по траве, собирая на себя какие-то колючки.
— Стой, кто идет! — На тропу из кустов вышел такой же сгорбленный, как и Мардарий, тоже с голубой повязкой на ноге. Сзади появились еще двое. Тут Борис Арнольдович увидел, что повсюду — и справа, и слева, и сзади, и спереди — кусты прямо-таки ходуном ходят. По-видимому, младших председателей вокруг кишело, как нерезаных собак.
— По вызову мы, к Порфирию Абдрахмановичу, — торопливо и как-то заискивающе доложил Мардарий. Таким Борис Арнольдович его еще не видел.
— А, это ты, Мардаша, — осклабился караульщик, или как он там назывался по штатному расписанию, — а с тобой, стало быть, этот…
— Борисом Арнольдовичем его зовут, — счел необходимым сказать Мардарий.
— А я думал, Трезоровичем или Полкановичем! — сострил караульщик и захохотал противным хохотом. Другие тоже. И Мардарий вымученно рассмеялся.
«Ладно, — решил Борис Арнольдович, — при случае — тебя первого зашибу. Я тебя запомнил».
И тут же, неожиданно для себя, тоже заискивающе улыбнулся, чем вызвал новый приступ веселья этих сумчатых.
— Ну что ж, идите, раз по вызову, — продолжая смеяться, разрешил караульщик и моментально исчез в зарослях. Исчезли и остальные.
— Внутренняя служба, — пояснил Мардарий, когда они миновали еще два таких же поста, — псы. Их даже оберпредседатели опасаются. Развели на свою голову. Слава Богу, в джунглях у нас таких служак нет. Здесь только…
Тут тропа сделала еще один зигзаг и уперлась прямо в белую цилиндрическую громаду. Вблизи она была не такая уж белая, не такая уж блестящая, по ней змеились трещины, в трещинах жили какие-то примитивные растения, разбитые иллюминаторы кое-где были заткнуты полимерными лохмотьями.
