Нет, такого романа Борис Арнольдович не читал.
— Ага, попались! — с этим воплем свалился откуда-то веселый, бесцеремонный Мардарий.
Он свалился, громко шурша листвой, но до этого подкрадывался тихо, иначе его бы давно услышали.
Особый, мечтательно-предвкушающий настрой, как бывает при чтении вслух, моментально разрушился. Нинель досадливо поморщилась, отрывая глаза от букв.
— Носит вас тут, — сказала она, не скрывая недовольства, — занимались бы лучше выявлением нарушителей одиннадцатой заповеди и не пугали мирных граждан!
— Но-но, я без тебя знаю, чем мне нужно заниматься, советует, понимаешь, учит, а может, вы и есть нарушители одиннадцатой, как мне вас выявить, если время от времени не пугать? Ишь, цаца какая, не напугай ее. А я, может, тоже хотел хорошую книгу послушать. Ну, как там?
И Нинель, беззвучно шевеля губами, очевидно, таким образом она выпускала на волю наиболее крепкие слова в адрес младшего председателя, снова склонилась над книгой.
— Ага, вот, — сказала она, отыскав место, на котором остановилась, но далеко не сразу ее голос обрел прежний бархатисто-назидательный тембр, каким полагается читать вслух длинные поучительные повествования.
Потом, когда Нинель устала, книгу взял Мардарий. Он читал громко, прямо-таки выкрикивая слова, яростно отделяя их друг от друга, слушать его было не так приятно, зато сам Мардарий испытывал от чтения явное наслаждение.
Но со временем устал и он. И тогда черед дошел до Бориса Арнольдовича. И Мардарий, и Нинель глядели испытующе. Да и сам он не был твердо уверен в себе. Однако все сомнения оказались напрасными. Один и тот же язык изображался на бумаге одними и теми же символами.
Борис Арнольдович начал читать, слегка спотыкаясь и заикаясь, но скоро разошелся, стал делать это с выражением, причем разными голосами. Женские реплики — тонким голосом, мужские, соответственно, — толстым. Заслушаться можно. И Нинель с Мардарием заслушались. Так что, когда закончилась глава, слушатели не двинулись с места. Несколько мгновений продолжали находиться под впечатлением книжных приключений. Потом уже вернулись к действительности.
— Ну, ты молодец, Арнольдыч! Верно я говорю, а? — Мардарий даже глядел на Бориса Арнольдовича как-то иначе, может быть, несколько восторженно или, по крайней мере, с возросшим уважением. — В тебе же артист пропадает! Беру свои вчерашние слова обратно. Не надо тебе выходить в председатели, пускай другие блюдут порядок и будут за это всеми тайно презираемы, правильно я говорю, Нинель, а? Ты, Арнольдыч, пробивайся на сцену и пленяй нас оттуда своим искусством! Значит, инженером был… Надо же, что жизнь с человеком делает!
«Вот Мардарий, — думал в это время Борис Арнольдович, ощущая размягченность души, — какой нюх на людей! Ведь действительно, не об инженерстве ж я мечтал с пеленок, получилось так…» Тут впервые за дни пребывания на Острове его стремление вернуться домой несколько угасло.
— Ой, ну ладно, побегу я, мне ж кое-что поделать надо, забыла совсем, вы, надеюсь, обойдетесь без меня! — вдруг как-то сразу заспешила, заторопилась Нинель, сунула книгу в карман и тотчас исчезла. Только ее и видели.
Борис Арнольдович даже спросить ничего не успел, растерялся как-то.
— Ну, — хлопнул его по плечу младший председатель, — очнись! Или я для тебя совсем уже не интересен? И ты не хочешь ничего мне рассказать?
— Как это не хочу? Хочу! — сразу оживился Борис Арнольдович. — Похвастаться хочу! Сегодня гнездо начал строить, может, скоро закончу, в него переберусь. И вот еще…
Он отыскал глазами нужную лиану, решительно подавил вернувшуюся было неуверенность и прыгнул. Тут-то и проявилась реакция младшего председателя на чрезвычайные обстоятельства, его высокий профессионализм. Мардарий полетел следом, причем задом наперед, потому что сидел лицом к лицу с подопечным.
Мардарий в воздухе сгруппировался, развернулся на сто восемьдесят градусов и, в конце концов, оказался висящим на той же лиане, только ниже. Соответственно, на дереве он тоже оказался рядом, вытянув для подстраховки руку.
— Ну, ты, конечно, молодец, Арнольдыч, успехи делаешь бешеные, однако в другой раз таких резких движений без предупреждения не делай. А то я прямо обмер весь! — сказал младший председатель, отирая пот со лба.
Между тем до захода солнца было еще далеко, еще огромные тропические бабочки, перелетая с цветка на цветок, и не думали искать ночлега.
— Ну так что? — Борис Арнольдович вопросительно посмотрел на младшего председателя. — Почему сидим без дела и молчим?
— А действительно, почему? — довольно натурально удивился Мардарий. — Я, например, жду, когда ты мне еще какие-нибудь достижения продемонстрируешь, а ты чего ждешь?
— А я — когда ты подашь очередную команду! — парировал Борис Арнольдович.
— Ну ладно! — сказал тогда решительно Мардарий. — Кто тебе поможет, если не я. Заодно потренируешься. Прыгай теперь вон туда!
— Вообще-то мне Нинель не велела… — начал неуверенно Борис Арнольдович.
— Ладно, я говорю прыгай, стало быть, я и отвечаю за все. О тебе же забочусь. Мне ведь доложили, что ты утром во всеуслышание мечтал умыться!
— Так мы туда? — обрадовался Борис Арнольдович.
— Тихо! — оборвал его младший председатель. — Не принято об этом, не понял, что ли, еще!
Борис Арнольдович испуганно прикрыл рот ладонью. А потом сразу прыгнул. И еще, и еще.
Они двигались зигзагами, не напрямки, потому что Борис Арнольдович пока еще не очень владел новым способом покорения расстояний и слишком широкие пропасти приходилось огибать стороной. Горький пот заливал ему глаза, руки и ноги мерзко дрожали, когда внезапно среди сплошных зарослей оказался широкий прогал, а в прогале блеснуло что-то голубовато-зеленое. Вода! Борис Арнольдович остановился в нерешительности, хотя, конечно, вода притягивала сильнее магнита.
— Давай осмотримся, нет ли поблизости тигров, — вполголоса сказал Мардарий, — не хватало еще погибнуть в такой некрасивый момент, они, конечно, здесь редко охотятся, но мало ли… Еще змей берегись… И недолго! Одна нога здесь — другая там! Ну — пошел!
Борис Арнольдович не заставил себя долго уговаривать, скользнул вниз, до крови царапая живот и ноги о шершавую кору.
Какое это было блаженство — стать на плоскую твердую землю! Боже, какое блаженство! Остаться бы здесь, построить хижину и жить, жить! В конце концов он ничего этим обезьянам не должен… Да лучше погибнуть в пасти тигра сразу или в море утонуть тоже сразу, чем всю жизнь просидеть на дереве!..
— Не теряй времени! — донеслось сверху. — Поспеши, Арнольдыч, как друга прошу!
Борис Арнольдович бросился к воде. Вода оказалась холодной, колючей и прозрачной. «Эх, мыла бы!» — шевельнулось в голове несбыточное. Однако мысль о несбыточном принесла свои плоды. Речка имела небольшую округлую заводь, поросшую редкой и острой земноводной травой, дно заводи было илистым.
Борис Арнольдович мазался донной грязью с ног до головы, Мардарий с ужасом наблюдал за его действиями, забыв о том, что должен держать под контролем обстановку. После грязь была смыта, и наступило еще большее блаженство. Второе блаженство за несколько минут! Господи, есть ли повод обижаться на Тебя!
Через минуту Борис Арнольдович снова сидел на дереве.
— Позволь совет дружеский дать, — сказал ему Мардарий будничным голосом, будто и не волновался за друга только что, — скинь эту свою набедренную повязку, легче будет. По себе знаю. Сам должен носить, правда, на ноге. Под ней и чешется, и потеет, и блохи заводятся. То ли дело — без ничего! Но я же председатель, хоть младший. Должен отличаться. А тебе — на фига лишние мучения? Скинь, сразу желание каждый день мыться исчезнет, вот увидишь!
— Понимаешь, друг, моя повязка вовсе не для того, чтобы отличаться, а, как бы тебе объяснить…
— Чтобы срам, что ли, прикрыть?
— Во-во! А ты откуда знаешь?
— Да из книг, откуда еще, только ты вникни, здесь другая ситуация. Ты для нас — существо иного порядка, твой срам для нас — не срам, наш для тебя — тоже. Выкинь и все! Чего мучиться!
— Логично, ничего не скажешь, но я прямо не знаю, может, потом как-нибудь.
— Нет, Арнольдыч, именно сейчас, здесь! В Город придем — никто ничего не заметит. Клянусь тебе!
Борис Арнольдович неуверенно снял плавки. Прислушался к ощущениям. Приятно обдувало… Но как появиться на людях без ничего? Он в спальне, перед родной женой и то никогда не решался…
— Да выбрось ты это! — торопил Мардарий.
Однако выбросить плавки Борис Арнольдович отказался наотрез. Он думал о будущем, когда одежда ему вновь пригодится.
Потом они возвращались в Город, опять много петляли, но Борис Арнольдович не следил за дорогой, он даже о прыжках с дерева на дерево почти не думал, словно уже освоил это дело в совершенстве, он думал лишь о своей наготе и ужасался. То больше, то меньше.
