Зулусы и дагомейцы свершают ритуал «собирания души», которая по их мнению, рассредоточена по организму: «Преемник умершего отрезает с трупа часть его половых органов, разрезает на куски левую руку, рассекает нижнюю губу и вырезает с середины лба кусок кожи. Все это он коптит на огне, а потом зашивает в мешочки разной величины» (Б. Оля). Отметим что собирают только души жрецов; процедура занимает несколько дней и требует постоянного вокального сопровождения и барабанного боя. Если в период копчения ритм барабанов был выдержан правильно, то душе обеспечен практически неограниченный срок хранения.
Касательно цвета и запаха души данных нет, а вот ее вес — долгое время был предметом весьма серьезного обсуждения.
В 1901–1907 гг. в Дорчестере, некто Дуглас МакДугалл (вполне респектабельный гомеопат) взвешивал своих пациентов в момент их смерти (и соответственно, исхода души). Разница меж предсмертным и посмертным весом пациентов равнялась примерно 21 грамму. В 2000 году в Орегоне овцевод Льюис Холландер из чисто научного интереса умертвил на весах несколько овец. В этом случае разница составила от 300 до 780 граммов, причем посмертный вес был больше предсмертного.
В 1998 году Дональд Карпентер предпринял исследование, результатом которого стал труд «Physically weigning the soul». В нем подробно описаны эксперименты с множеством собачьих и мышиных смертей, размещено множество графиков и таблиц, но все выводы по неведомой причине касаются веса души у эльфов. Последнее обстоятельство чуть-чуть обесценило научную ценность работы Карпентера, но разумеется, только для грубых материалистов.
Множественность версий о цвете, форме, количестве и дислокации «сверхъестественного начала» легко объясняется разным уровнем развитости религиозного знания.
Подлинное состояние дел в этом деликатном вопросе остается до сих пор неведомым.
Нам трудно судить, кто именно понимает его лучше. Эскимосы и Платон, или тасманийские колдуны и Бердяев.
Впрочем, это не так важно.
Важно то, что людей в перьях, тогах, цилиндрах, кухлянках, митрах, зипунах и белых халатах — объединяет твердая уверенность в наличии души.
Мы можем наблюдать парадоксальное сходство взглядов.
Оно роднит папуаса, чьи ноздри украшены продетой сквозь них костью казуара и русского философа в лакированных штиблетах с двадцатью пуговками.
Несомненно, это впечатляет.
Но основные аргументы религиозного знания находятся в еще более эффектной плоскости, там, где паранормальное, презрев все законы физики, окончательно прорывается сквозь «тленные оболочки».
В истории есть множество фигур, блеснувших демонстрацией своих паранормальных способностей, но наилучшим примером будет персона основателя христианского культа.
Почему?
Дело даже не в том, что на использовании этого бренда были сделаны самые значительные состояния и создана самая масштабная тоталитарная идеология, заставившая миллионы homo на протяжении двадцати веков «засыпать и просыпаться с именем Иисуса Христа».
Для выбора именно этого имени есть более веская причина.
А именно — удобство.
Во всей фиксированной истории невозможно найти образ, который был бы столь же вторичным и собирательным.
Дело в том, что евангельский миф целиком и полностью слеплен из черт, свойств, событий, трагедий, обрывков «биографий» множества богов античного мира (самого плодовитого по части богопроизводства).
Исключительная ценность Евангелий — в их абсолютной компилятивности.
В судьбе Иисуса (как в матрешке) заключены драмы и судьбы Озириса, Таммуза, Диониса, Адониса, Мардука, Аттиса, Кришны, Митры и множества других божеств и духов.
Беззастенчивость, с которой «биография» христианского бога сшивалась из обрывков полузадушенных магий и мертвых культов можно извинить, как поспешностью, с которой создавалось новое верование, так и необходимостью набрать хоть какую-нибудь биографическую фактуру для нового божества.
Присмотримся.
От ассиро-вавилонского Мардука евангельскому Иисусу досталась шутовская коронация, багряница, избиения, терновый венец, казнь, спасение своего народа от гнева злых духов ценой своей жизни, стражники при гробнице, разбегающиеся в ужасе при виде воскресшего мертвеца и даже въезд в город на ослике.
От финикийского Адониса и фракийского Диониса — вся история со сброшенными погребальными пеленами, хождение по воде, пещера-гроб, а также некоторые нюансы воскресения.
От фригийского Аттиса — водяное «крещение», превращение воды в вино, трехдневный срок пребывания в смерти перед воскресением, прощальная «тайная» вечеря с учениками и «причастие».
От греческого Асклепия — способы исцеления слепца при помощи намазывания ему век слюной.
От Гора, Диониса и Гермеса — рождение в хлеву.
От Митры, Гора и Кришны — пастухи или звездочеты — волхвы, навестившие новорожденного бога в «вертепе», рождественская «звезда», преподнесение ему «звездочетами» неких пророческих подарков, история с избиением младенцев и бегством.
(Известно, что когда Кришна родился, его дядя Канса, боящийся за свой престол, повелел убить вообще всех недавно родившихся мальчиков.)
У евангельской истории про избиение младенцев и бегство есть множество ранних двойников: это история о матери Апполона — Латоне, скрывавшей сына от Пифона; миф об Изиде, вынужденной бежать с новорожденным Гором, спасаясь от Сета; легенды о Саргоне, Персее, Ромуле и Реме, маленьком Кире, и т. д. Вероятно, именно этот мотив был одним из самых конъюнктурных в ту эпоху.
Отметим, что все без исключения упомянутые боги были непорочно зачаты, родились в пещере или в хлеву от матерей девственниц; всем им демон или злой дух предлагал богатство и власть; все умели ходить по воде, летать и исцелять; все умерли во «искупление» чего-нибудь, (а не просто так), и все, разумеется, воскресли.
Некоторые мелкие нюансы и подробности евангельского сюжета заимствованы из мрачных повествований об Озирисе и Таммузе, а также из историй богов и героев как греческого, так и других пантеонов.
Отметим, что в повествования о Христе искусно вплетены и реалистические детали, заимствованные из крайне популярных свидетельств о принесении отцами в жертву собственных сыновей. Древняя история была богата такого рода прецедентами. Достаточно вспомнить очаровавшие драматизмом античную публику поступки карфагенца Малея, повесившего своего сына Карталона во имя военной удачи; Гамилькара, заклавшего сына (тоже во имя победы); осажденных в Трите финикиян, приносивших во имя искупления своего народа лучшего из мальчиков и т. д.
Вполне возможно, что необходимость вживить новое божество в экзотическую древнееврейскую среду заставила снабдить легенду об Иисусе несколькими оригинальными «местными» эпизодами, припудрить колоритом конкретной эпохи и дополнить текстами, связывающими ее с более ранним фольклорным пластом Ветхого Завета.
Маловероятно то, что в евангельский текст были врезаны какие-то совсем новационные мотивы.
Мы знаем, что даже ее «моральная» часть целиком плагиатирована из египетских и митраистских источников, а факт «вознесения» это всего лишь апофеоз старой доброй левитации, описанной еще Лукианом в его рассказе о «гиперборейских фокусниках».
В новациях, кстати, никакой необходимости и не было.
На примере сравнений текстов Ветхого Завета с другими фольклорными памятниками того времени Дж. Фрезер в своем труде «Фольклор в Ветхом Завете» доказал, что практически все тексты Библии не являются самостоятельными и оригинальными.
В начале уже нашего столетия был сделан фундаментальный и весьма современный анализ библейских и евангельских текстов. Несмотря на то, что основной его целью было доказательство подлогов авторства текста, он в общем и целом подтверждает и часть выводов Фрезера о заимствованной сюжетике. Я имею в виду работу Барта Эрмана «Великий обман, научный взгляд на авторство священных текстов» (2011)
Более того, Фрезер очень понятно объяснил, что оригинальность ценилась значительно меньше, чем хорошая аранжировка «бродячих сюжетов».
Нет никаких оснований предполагать, что и компиляторы евангелий были склонны к лишнему фантазерству.
Они тоже, судя по всему, неплохо знали рынок религиозных текстов и вкусы публики, которая легче усваивала знакомые с детства фольклорные мотивы, чем какие-либо новации.
Даже само название «евангелия» — пример типичной конъюнктуры. Именно так именовались в Риме очень понятные и популярные сообщения о днях рождения императоров.* (OGIS,458,II,40 сл), а ходовым этот термин являлся еще с Гомера (Одиссея, XIV — 152 и 156)
