Лощёный заглянул в записную книжечку, которая появилась в его руках, как и стакан, неизвестно откуда.
- В Юго-Восточном штате, - прочитал он и закрыл книжечку.
- Это что же, наша земля будет поделена на штаты? - удивился Григорий. - Как Америка?
- Увы, - постучал пальцем по книжечке Лощёный. - Тринадцать штатов. Исходя, так сказать, из законов целесообразности.
"Интересно, а обо мне в этой книжечке написано?" - подумал я.
- Здесь написано обо всех, кто этого заслуживает, - повернулся ко мне Лощёный.
Я увидел, что глаза у него опять стали разными: один чёрный, второй зелёный.
- А кто у вас вместо кота? - неожиданно для себя спросил я. - Того, что в трамвае ездил?
- Кот остался дома, - ответил Лощёный. - С животными сейчас путешествовать сложно.
- Ему билет в трамвае не продают! - захихикал Фридрих.
- Трамвай, осетрина второй свежести и представление с голыми барышнями - это писательские штучки, - одёрнул его Лощёный. - Господа писатели лучше нашего знают.
- А сумасшедший дом? - хрипло спросил Алексей.
- Дома для умалишённых, к сожалению, существуют, - придвинул к нему стакан с тёмной жидкостью Лощёный.
- Да надоел мне этот бальзам!
Алексей вместе со стулом отодвинулся от стола, поднял с пола ободранную сумку, водрузил её на стол и достал початую бутылку водки.
- Кому налить? - обвёл он присутствующих грозным взглядом.
- Я по принуждению не пью, - накрыл свою чашку рукой Григорий.
Мне после бальзама водки тоже не хотелось.
- Николаус, помоги господину критику, - распорядился Лощёный.
Верзила, не вставая, взял бутылку из рук Алексея, двумя круговыми движениями раскрутил её, запрокинул голову и дугообразной струёй влил содержимое бутылки себе в рот.
- Чистая работа! - восхитился Фридрих.
- А мне? - побагровел Алексей.
- Вам мы нальём хорошую водку, - сказал Лощёный. - Какую предпочитаете: "Абсолют", "Белуга", "Смирновская"?
- "Рябчик"! - стукнул по столу кулаком Алексей.
В последнее время в московских магазинах появилась водка "Рябчик", и мы её иногда употребляли.
На столе рядом с сумкой Алексея возник налитый всклень стакан.
- "Рябчик"? - недоверчиво спросил Алексей.
- Рябчик-рябчик, - кивнул Лощёный.
Алексей осторожно взял двумя пальцами стакан, поднёс ко рту и большими глотками осушил его.
- Браво! - зааплодировали Лощёный, Фридрих и Николаус.
Мы с Гришей не хлопали, потому что знали, на что способен наш товарищ.
- А ты мог бы отличить "Рябчик" от "Абсолюта"? - наклонился ко мне Григорий.
- Нет.
- Я тоже.
- А это был и не "Рябчик", - подмигнул нам Лощёный. - Чистая сивуха.
"Не похож он на Воланда, - подумал я. - Доморощенный фокусник из Риги".
- Я бывал в тех краях, - с серьёзным видом подтвердил фокусник. - Генриха Латвийского сопровождал.
"Крестовый поход начала тринадцатого века? - вспомнил я. - Как раз Генрих и основал Ригу".
- Огнём и мечом крестили? - осведомился я. - И много народу угробили?
- Не так уж и много, - осклабился Лощёный. - Историкам свойственно преувеличивать. Но сегодня нас интересуют не историки, а писатели. Николаус, как твоё мнение?
- Писатель здесь один, но и он не Достоевский, - Николаус прикрыл ладонью зевок. - Так себе писатель. Можно даже сказать, посредственность.
Я, Григорий и Алексей переглянулись. Конечно, можно было прикинуться в стельку пьяным, ничего не видеть и не слышать, но сейчас прозвучало оскорбление в чистом виде. Во-первых, кто этот единственный писатель? Во-вторых, не Николаусу объявлять его посредственностью. И в-третьих, кто в доме хозяин?
Алексей потянулся к пустой бутылке, но её на столе уже не было. Исчезла.
- Бальзаму, немедленно налить бальзаму! - распорядился Лощёный. - Он отрезвляет.
"А ведь действительно отрезвляет, - подумал я, сделав глоток. - Но что за сволочь играет с нами в кошки-мышки? Я, положим, вполне трезв и ни на какие провокации не поддамся, а вот ребята[?]"
С ребятами делалось что-то непонятное. Алексей, сложив руки на животе, упёрся подбородком в грудь и уснул. С ним это бывало довольно часто. Только что разговаривал вполне здраво и убедительно, а через секунду спит, и тоже вполне правдоподобно.
Григорий ушёл к Рае за очередной чашкой кофе и застрял там. Он вообще любил общаться с народом - водителями такси, дворниками и даже полицейскими. С Раей он обсуждал политическую ситуацию в стране. Кто победит - демонстранты с Поклонной горы или Болотной площади? Рая стояла за Поклонную гору, Григорий для поддержки интриги держал сторону Болотной.
- У вас там одни олигархи! - громко сказала Рая.
- Неужели я похож на олигарха? - изумился Гриша.
- Вы не похожи, а остальные олигархи.
- "Олигархия" в переводе с греческого - это "кучка власти". У нас на Болотной никакой власти, одна кучка. Кучка протестующей интеллигенции.
- Это Собчак интеллигенция? - легла грудью на стойку Рая. - Или Немцов? Американские прихвостни!
Гриша ушёл от одних оскорблений и пришёл к другим. Но писателю того и надобно. Кстати, кого имел в виду Николаус, объявляя одного из нас посредственностью?
- Он пошутил, - потрепал меня по плечу Лощёный. - Николаус вообще шутник. Как он бутылку водки выдул?
- Классно, - согласился я. - У вас в Риге все такие?
- Я никогда не был в Риге, - отодвинулся от меня Лощёный. - Вы меня с кем-то путаете.
- Сами только что говорили о Генрихе Латвийском.
- Это они свою образованность хочут показать, - захихикал Фридрих. - Дрянь человечишко. Но и писатели, конечно, г[?]о.
- Не все, не все, - положил ему руку на плечо Лощёный. - И кто тебе дал право обзываться? Сейчас в Ригу отправлю.
- Не надо! - испугался Фридрих, из его глаз покатились крупные слёзы. - Я больше не буду!
"Перепились", - сказал я себе.
Я скосил глаза и стал смотреть на кончик собственного носа. Это было проверенное средство для отрезвления. На собутыльников оно тоже действовало безотказно.
- А у меня так не получается, - пожаловался Фридрих. - Мессир, я тоже хочу выглядеть идиотом!..
- Как малые дети, - вздохнул Лощёный. - Николаус, с высунутым языком ты похож на удавленника. Господам писателям можно, а тебе нельзя. Взрослый ведь человек.
Николаус принял нормальный вид. Фридрих по-прежнему сидел с перекошенной рожей.
- Налей бальзаму, - сказал Лощёный.
- Кончился, - пожал плечами Фридрих.
- Тогда водки.
- И водка кончилась.
- Водка никогда не кончается! - проснулся Алексей. - Она не может кончиться по определению. Без водки жизнь лишена смысла. Даже самого малого.
Он опять уронил голову на грудь.
- Хорошо сказал, - усмехнулся Лощёный. - Если б ещё и писал хорошо[?]
Я хотел сказать, что это действительно дано не каждому, но вместо этого выпрямился на стуле и троекратно перекрестился. Ей-богу, это произошло само по себе.
- До чего в вас сильны предрассудки! - посмотрел на меня Лощёный.
Вместе со стулом он отодвинулся от стола. Лицо его враз осунулось, по нему пролегли глубокие морщины, и глаза стали одинаково чёрного цвета. Я, впрочем, старался в них не смотреть.
- Как у вас пишут, в воздухе распространился сильный запах серы, и чёрные всадники унеслись вскачь по серебристой дороге к звёздам, - Лощёный тяжело вздохнул. - Никогда не пишите ерунды, милейший, это вас не оправдает перед потомками, даже если вам заплатят. Всё кончилось, Фридрих?
- Так точно, мессир.
- Тогда мы уходим. Единственное, что здесь было настоящим, это бальзам. Напиток высшего качества. А всё остальное[?]
В буфете вдруг погас свет, стало темно, как в склепе. Впрочем, нижний буфет и был склепом, в котором ещё можно узреть мощи странноватых субъектов, когда-то называвшихся писателями. К всегдашним запахам растворимого кофе и несвежего люля-кебаба примешался запах перегоревшей электропроводки.
