Гриша осторожно положил руку на круглое колено девушки.
- Хорошие ноги, - кивнул он и убрал руку. - Луч.
"А вот мне ни разу не довелось потрогать, - позавидовал я. - Наверное, не так просил".
- Вы не просили, - сказала Катя и поправила юбку.
- Об этом не просят, - вздохнул я. - Но не будем о грустном. Почему ты ещё в Москве?
- Завтра улетаю, - улыбнулась она уголками губ.
- Какое из морей?
- Средиземное.
Екатерина работала редактором в одном из крупных издательств и вполне могла позволить себе отдых в хорошем месте. Но в данном случае, видимо, речь шла о спонсоре.
- Канны? - посмотрел я на неё.
- Сан-Тропе.
- Отель в первой линии?
- Конечно.
- Вы на каком языке говорите? - спросил Григорий. - Ни черта не понимаю.
- Тебе и не надо понимать, - откинулся я на спинку стула. - Вот был я недавно в Геленджике[?]
Я запнулся, потому что именно в этот момент в буфет вошла троица. И я сразу почувствовал, что сейчас что-то произойдёт.
Троица направилась к ближайшему от нас столику и по-хозяйски расположилась за ним.
- Не возражаете? - с едва уловимым акцентом обратился ко мне лощёный господин лет сорока, вероятно, старший в этой компании.
Я пожал плечами. В нижнем буфете не было принято спрашивать разрешение. Катина коленка являлась тем самым исключением, которое подтверждает правило.
- А я никому ничего не разрешала! - дёрнула плечиком Екатерина, и это было не похоже на неё.
- Ладно-ладно, - погладил я её по руке. - Мы пошутили.
- Давненько я не бывал здесь, - сказал господин, оглядываясь по сторонам. - Абсолютно ничего не изменилось.
- В буфете водка дрянная, - поморщился белобрысый молодой человек с брюшком, - да ещё разбавленная.
"Рая действительно разбавляет, - усмехнулся я, - но только перед закрытием".
- Мы водку пить не станем, - неизвестно откуда в руках господина появилась большая глиняная бутылка. - Ничего не имеете против рижского бальзама?
"Как это я сразу не догадался? - с облегчением подумал я. - Такой акцент бывает только у русских из Прибалтики. Водка, разбавленная бальзамом, в Риге называется "кристап".
- Мы никогда ничего не разбавляем, - со стуком поставил на стол бутылку господин. - Вы не против, если мы соединим наши столы?
Второй его спутник, хмурый верзила, очень ловко сдвинул столы, не задев никого из нас.
- Я ухожу, - легко поднялась Катерина, ещё раз продемонстрировав свои изумительные ноги.
Странно, но на них смотрел один я. Григорий, прищурив глаз, приглядывался к бутылке. Алексей следил за манипуляциями верзилы. Лощёный и вовсе отворотился к стене.
- И что ты всё торопишься, - вздохнул я. - Русская женщина должна быть степенной.
- И дородной, - показала мне язык Катерина. - Приятных развлечений.
Я проследил взглядом, как она шла, помахивая сумкой и покачивая бёдрами.
- Сегодня женщины нам не нужны, - сказал господин, придвигаясь вместе со стулом к столу и беря в руки бутылку. - Сегодня мы будем говорить о литературе.
"О литературе как раз лучше беседовать в присутствии женщин, - подумал я. - И желательно хорошеньких".
- Это распространённое заблуждение, - взглянул на меня господин. - Женщины отвлекают от главного.
- И что же главное? - попытался я поймать его плавающий взгляд.
- Главное - это разомлевшая Москва в августе. Мысли о хлебе насущном. Предстоящий отдых в Крыму. Кстати, он пройдёт хорошо, вы останетесь довольны.
- Спасибо.
Я отметил про себя, что ничему не удивлюсь. Червячок тревоги, обычно просыпающийся в любой незнакомой ситуации, безмятежно дремал.
- А что это за бальзам, которого я не знаю? - спросил Григорий. - Как он называется?
- Это очень редкий бальзам, - усмехнулся господин. - Знать его вы не можете, ибо никто из москвичей его никогда не пил. Фридрих, сколько ему лет?
- Сто, - сказал Фридрих, составляя кофейные чашки одна к одной, как пирамиду в бильярде. - А то и все двести. Мы его у одного курфюрста одолжили. Или он не курфюрст?
- Что ты людям голову морочишь? - осклабился господин. - Налей.
- Может, рюмки принести? - сказал я. - Из чашек неудобно.
- Этот бальзам удобно из любой посуды, - повернулся ко мне господин. - Но вы не бойтесь, он настоящий.
Фридрих разлил по чашкам тёмную маслянистую жидкость.
- Прошу отведать, - взял в руки чашку господин. - Николаус, тебе пока нельзя.
Верзила с отсутствующим видом стал изучать потолок. Странно, но в этой компании мне он был симпатичнее остальных. Впрочем, Фридрих тоже не вызывал опасений.
- Здоровье господ писателей!
Лощёный медленно выпил чашку до дна.
"Как же его зовут?" - подумал я, делая глоток.
Бальзам действительно был отменный. Защипало в горле, одеревенел язык, в нос шибанул запах луговых трав, приятно закружилась голова.
- Хорош? - заглянул мне в лицо Лощёный.
"Да у него разные глаза!" - изумился я.
- Это зависит от освещения, - сказал Лощёный. - Но не будем отвлекаться. Итак, о чём вы пишете, господа? Вот вы, например?
Лощёный повернулся к Григорию.
- Обо всём, - сказал Гриша.
И он абсолютно не врал. Григорий действительно писал обо всём. Он был уникум в полном смысле этого слова. Во-первых, Гриша запоминал всё, о чём читал. Во-вторых, прочитывал он в среднем две книги в день. И если ты в разговоре упоминал, например, китайскую династию Хань, Мин или Цинь, Гриша называл годы правления императоров из этой династии и причины, из-за которых она погибла. Так же легко он рассуждал о разрушении Иерусалима, походах викингов, стволовых клетках и мормонских сектах. К последним он проявлял особый интерес. По его мнению, наступала эра мормонского владычества на земле.
- Из-за многожёнства? - спросил я, когда Гриша рассказал мне об этом.
- В том числе, - кивнул он.
Лощёный, однако, об уникальности Гриши ничего не знал.
- Писать обо всём, - усмехнулся он, - значит, писать ни о чём.
- Поэтому, наверное, меня и читают, - пожал плечами Гриша. - У меня больше двадцати книг.
- И все они будут востребованы потомками?
- Об этом, к сожалению, никого не спросишь, - засмеялся Алексей.
Его чашка давно была пуста, и он не возражал бы, если бы её снова наполнили.
- Налей, - разрешил Лощёный.
Белобрысый разлил по чашкам бальзам.
"Кто же они такие? - подумал я. - На писателей не похожи. Тогда почему припёрлись в Дом литератора?"
- А мы и в прошлый раз были неподалёку отсюда, - усмехнулся Лощёный. - Во всяком случае, так написал один из ваших. Как называется это место?
- Патриаршие пруды, - пробурчал верзила.
- Да, пруды, трамвай, подсолнечное масло и прочая ерунда, - поморщился, оглядываясь по сторонам, Лощёный. - Однако мы отвлеклись. Смею вас заверить, Григорий, ни одна из ваших книг интереса у потомков не вызовет.
В принципе он сказал то же самое, что и пьяный Машкута, но Гриша не обиделся. Привык, наверное.
- А моя? - вскинулся Алексей.
Его кофейная чашка опять была пуста.
- Дайте ему стакан, - распорядился Лощёный. - С вами, дорогой, дела обстоят несколько сложнее. У вас сколько книг?
- Четыре прозаических, - стал загибать пальцы Алексей, - две поэтических и две критических. Всего восемь.
Пока он считал свои книги, верзила принёс стакан. А может, он никуда и не ходил, взял стакан прямо из воздуха.
- Ничего из этого не останется, - пренебрежительно махнул рукой Лощёный, - а вот вашу диссертацию по творчеству Фиша один раз прочитают.
- Когда? - разинул рот Алексей.
- Через пятьдесят восемь лет.
- Почему её прочитают только один раз? - заносчиво спросил критик.
- Фиш очень слабый писатель, - хмыкнул Лощёный. - И вы это знаете не хуже меня. Но даже слабые писатели иногда вызывают интерес. Вот и вашим немцем заинтересуются в этом[?]
