Президент России подписал указ о временном запрете деятельности КПСС на территории РСФСР. В ответ на замечание Горбачева о том, что запрет партии выходит за рамки его полномочий, Ельцин ответил: речь только о приостановлении ее деятельности. Российские депутаты встретили подписание указа аплодисментами. Они продолжили забрасывать вопросами захваченного врасплох президента СССР. Горбачев с трудом выдержал удар: “Ельцин все делал на этой встрече с садистским наслаждением”. Эта черта личности Ельцина прежде была неизвестна публике: российский лидер предстал не политиком, ценящим личную верность, не лидером, поднимающим массы, не человеком, заботящимся о своем окружении, а хищником. Один из наиболее близких к нему людей делился впечатлениями: “Сцена жестокая, злонамеренная, безнравственная”17. Ельцин одержал очередную победу над Горбачевым в борьбе за власть. После отмены назначения министров-силовиков и запрета деятельности КПСС президент СССР лишался почти всех рычагов влияния.
Подписав указ, Ельцин попробовал очаровать жертву. Под конец встречи президент РСФСР публично взял Горбачева под свое покровительство, сообщив депутатам о готовности последнего вести следствие по делу о государственном перевороте. Покончив с формальностями, Ельцин обратился к Горбачеву: “Михаил Сергеевич! Мы столько пережили, такие события, такие потрясения! И вы в Форосе намучались, и мы все не знали, чем этот путч ГКЧП закончится, и домашние наши, и Раиса Максимовна… А что, давайте соберемся семьями! Наина Иосифовна, Раиса Максимовна”. Горбачев в недоумении посмотрел на Ельцина, вероятно, пытаясь понять, серьезно ли тот говорил. Он ответил: “Да нет, сейчас это не стоит. Не надо этого делать”18.
Вечером Джордж Буш и Брент Скоукрофт смотрели трансляцию этой встречи. Скоукрофт заметил: “Все кончено. Горбачев больше не является независимым деятелем. Ельцин говорит ему, что делать. Вряд ли Горбачев понимает, что произошло”. Буш согласился. Запрет партии стал важной вехой в истории идеологического противостояния, и теперь Буш и Скоукрофт имели все причины для радости. Но в этот момент более важным был вопрос политического выживания Горбачева19.
Буш это предвидел. Первые признаки перераспределения сил в Москве стали заметны уже 21 августа, во время первого после путча звонка Ельцина. Тот говорил как победитель. После краткого поздравления президент РСФСР начал: “Как мы и договаривались, хочу сообщить вам о последних событиях”. “Пожалуйста”, – предложил Буш. Ельцин объявил: “Премьер-министр России Силаев и вице-президент Руцкой привезли Горбачева в Москву. Он цел и невредим. Министр обороны Язов, премьер-министр Павлов и председатель КГБ Крючков взяты под стражу”. Силаев пересидел решающую ночь дома, а на следующий день вновь присоединился к своему президенту и оказался в центре событий. Буш приободрил Ельцина, расспросив о некоторых подробностях. Ельцин продолжил: “По моему распоряжению генеральный прокурор Советского Союза открыл уголовное дело против путчистов”.
Государство, в котором союзный генпрокурор выполняет распоряжения президента России, явно не было прежним СССР. Но все списала эйфория победы. Буш обратился к Ельцину: “Мой друг, ваши котировки сейчас достигли небесных высот. Вы показали уважение к закону и выступили в поддержку принципов демократии. Поздравляю вас. Вы были на линии огня, стояли на баррикадах. Мы все болели за вас. Вы вернули Горбачева живым и здоровым, вернули ему власть. Вы приобрели многих друзей по всему миру. Мы поддерживаем вас и восхищаемся вашим мужеством и тем, что вы сделали. Если вы готовы принять небольшой совет друга – отдохните, поспите”20.
Однако сон был последним, о чем думал Ельцин. В Кеннебанкпорте (штат Мэн) в это время было 21.20, а в Москве – раннее утро. Только что Ельцин объявил о провале путча и обратился со словами благодарности к защитникам российского Белого дома. Начинался новый день, который президент РСФСР хотел использовать для укрепления собственной власти. Теперь его противником были не путчисты, а Горбачев. Полем боя была не только Москва, Россия,
Советский Союз. Сражаться предстояло и в столицах западных держав, и в международных организациях. Сторонники Ельцина поставили перед гражданами России и всего Союза, а также западными лидерами вопрос ребром: нужно ли поддержать выступавшего за радикальные реформы демократически избранного лидера в лице Ельцина или стоит сохранить лояльность нерешительному Горбачеву, попрощавшись как с демократией, так и с реформами?
В этот день министр иностранных дел России Андрей Козырев по приглашению Совета Европы прибыл в Страсбург. Он донес до европейских лидеров мысль о том, что “в советской политике пришло время отделить агнцев от козлищ”. За несколько дней ситуация радикально переменилась. Козырев не сделал ни одного жеста вежливости по отношению к Горбачеву. Напротив, по сообщению американского дипломата, министр “критиковал ‘некоторых лиц’ во власти за отсутствие приверженности демократическим идеалам и нелегитимность, поскольку они не были избраны”. (Горбачев, в отличие от Ельцина, был избран парламентом, а не всеобщим голосованием.) Кроме того, глава МИД РСФСР сомневался в наличии у президента Советского Союза “психологических ресурсов для проведения действительно радикальных реформ”. Горбачев, по словам Козырева, “находился в плену ‘синдрома страха’”. Российский дипломат уверял, что глава СССР ничего не сделает ради реформ, поскольку сам является элементом системы: “Он боится, что он и его семья станут никем, перестанут существовать, если… система рухнет”21.
Окончательное падение Горбачева произошло 24 августа. Субботним утром он вместе с Ельциным участвовал в похоронах трех молодых людей, погибших в ночь на 20 августа при защите Белого дома. Это было первое со дня возвращения из Крыма выступление президента СССР перед москвичами. Горбачев попытался использовать этот повод для того, чтобы выразить благодарность защитникам демократии. Он заявил о посмертном присвоении погибшим звания Героя Советского Союза. Собравшиеся оценили жест, но Ельцин, настоящий герой сопротивления путчу, перехватил инициативу. РСФСР не имела собственных наград. Поэтому он просто попросил у матерей погибших парней прощения за то, что не смог их уберечь. Победа вновь осталась за ним22.
После похорон Горбачев приехал в Кремль, чтобы подписать ряд указов. Одним из них ликвидировался Кабинет Министров, взамен которого формировался комитет под руководством ельцинского премьера Ивана Силаева. В тот же день Горбачев заявил о сложении с себя полномочий генерального секретаря КПСС, сославшись на поведение ее руководства при ГКЧП. Он посоветовал бывшим однопартийцам распустить ЦК и принять решение о целесообразности дальнейшего существования партийных организаций. Как президент СССР Горбачев подписал декрет о передаче партийной собственности под управление местных советов. Он не имел желания оставаться лидером запрещенной политической организации, которая не представляла угрозы лично для него (по его мнению, ранее такая угроза существовала) и не могла быть использована как оружие в конфликте с Ельциным. В будущем экс-президент Советского Союза посвятит целую главу воспоминаний попытке доказать, что его предал партийный аппарат, а не наоборот23.
Во время переворота аппаратчики сыграли роль нерядовых участников, но вряд ли стоит считать их движущей силой путча. Летом 1991 года они уже были дезорганизованы и деморализованы. В обращении ГКЧП к народу не было упоминаний ни о партии, ни о ее политике и идеалах. Переворот возглавляли военные и КГБ. Однако в случае успеха заговорщиков партаппарат оставался в выигрыше, поскольку мог рассчитывать и на отмену указа президента РСФСР о ликвидации партийных ячеек на госпредприятиях. Во время совещания членов ЦК 13 августа 1991 года, за пять дней до путча, руководители партии обсуждали план действий в связи с этим актом.
Переворот был единственным способом сохранить монополию партии на власть. Но после его поражения и отставки Горбачева с поста главы КПСС политическая сила, которая руководила страной жесткими, даже кровавыми методами, мирно сошла с арены. Точнее, кровь пролилась, но то была кровь представителей партийного аппарата, покончивших с собой, чтобы избежать суда24. Первым был министр внутренних дел Борис Пуго. Подчиненные ему органы милиции приняли непосредственное участие в перевороте. Утром 22 августа представители властей РСФСР позвонили ему и договорились о встрече. Когда группа из четырех человек (одним из них был советник Горбачева Григорий Явлинский) появилась у его квартиры, им открыл пожилой человек с отчетливыми признаками умственного расстройства. Это был тесть Пуго. Пришедшие нашли на кровати в спальне труп пятидесятичетырехлетнего министра. Он решил не ждать ареста и покончил с собой. Возле кровати сидела смертельно раненная жена Пуго. Рассказать она ничего не могла. Через сутки Валентина Пуго умерла в больнице. В написанной тем утром записке министр просил прощения у семьи: “Все это ошибка! Жил я честно – всю жизнь”.
