Через несколько дней в кремлевском кабинете покончил с собой маршал Сергей Ахромеев. В первый день путча шестидесятивосьмилетний маршал (в тот момент советник Горбачева по военным делам и участник переговоров с американцами о разоружении) прервал отпуск и приехал из Сочи в Москву, чтобы встретиться со своим новым руководителем Геннадием Янаевым. Ахромеев заявил, что разделяет цели ГКЧП и готов помочь их осуществить. Ему доверили сбор и анализ информации о положении в регионах. Кроме того, Янаев попросил Ахромеева подготовить проект обращения к Верховному Совету СССР. Маршал с энтузиазмом взялся за оба задания.
Перед тем как покончить с собой, маршал написал письмо Горбачеву и объяснил причины, побудившие его поддержать переворот:.начиная с 1990 года я был убежден,
как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вскоре она окажется расчлененной. Я искал способ громко заявить об этом. Мне понятно, что как Маршал Советского Союза я нарушил Военную Присягу и совершил воинское преступление. Ничего другого, как нести ответственность за содеянное, мне теперь не осталось”. К письму Ахромеев приложил пятидесятирублевую банкноту – столько он задолжал за обеды в кремлевской столовой25.
Соратник Горбачева Вадим Медведев был хорошо знаком и с Пуго, и с Ахромеевым. Позднее он писал: “Их трагедия мне понятна – хорошо знал Бориса Карловича, как по-своему цельного, преданного определенной идее человека, чуждого политиканства и карьеризма. Нет у меня сомнений в честности и в отношении Сергея Федоровича”. Они оба верили в коммунистические идеалы и нерушимость советского государства. Ахромеев воевал за него во время Второй мировой войны. Пуго был сыном фанатично преданного революции латышского стрелка. Много лет он возглавлял сначала КГБ Латвийской ССР, а после – Компартию Латвии и боролся с националистами. Для таких людей, как Пуго и Ахромеев, неудача ГКЧП была и личным поражением, и крахом всего, во что они верили. Самоубийство избавляло их от необходимости жить в мире, в котором они из героев превращались в преступников26.
Воскресным вечером 25 августа, через день после отставки Горбачева с поста генсека КПСС и его указа о передаче партийной собственности, в день подписания Ельциным указа о принятии этого имущества на баланс РСФСР, на свое бывшее место работы пришел шестидесятитрехлетний управляющий делами ЦК КПСС Николай Кручина. Он должен был обсудить с представителями московской мэрии передачу собственности. Встреча закончилась после девяти вечера. Обычно аппаратчик был приветлив, но в тот раз, вернувшись домой, он не поздоровался с телохранителями из КГБ. Кручина был подавлен. Он поднялся в свою квартиру на пятом этаже дома в центре Москвы. Пожелал спокойной ночи жене и сказал, что ему нужно сделать кое-какую работу. Около пяти часов утра 26 августа он вышел на балкон и выбросился вниз.
Причиной самоубийства стало не разочарование в идеалах и практике КПСС. Он, насколько можно судить, боялся расследования. Вечерний разговор с городскими чиновниками закончился очень тревожно. Будучи ответственным за партийные деньги, Кручина ставил подпись на всех основных документах о переводе крупных сумм отечественным и зарубежным коммерческим предприятиям. Когда сотрудник городской администрации сказал, что нужно обсудить вопрос финансов, управделами ЦК побледнел. Он прервал разговор, пообещав вернуться к этой теме на следующий день. Этот день для него не наступил.
Кручина не был готов обсуждать судьбу денег. Как показало расследование, часть санкционированных его подписью зарубежных переводов предназначалась на “чистые” цели: негласную поддержку коммунистического движения от США до Афганистана. Но большинство переводов шли на счета коммерческих банков и теневых предприятий, созданных аппаратчиками и их деловыми партнерами в последние два года. Боясь потерять власть, партийные боссы пытались конвертировать свое политическое влияние в деньги. Эта стратегия обеспечила им комфортную жизнь и позволила обществу избежать кровавой конфронтации с озлобленной верхушкой, которая в противном случае рисковала бы всем. Тем не менее совершить переход бескровно не удалось. Кручина стал одной из первых жертв борьбы за “золото партии”27.
Глава 8
Независимая Украина
Никто не знает, сколько собралось людей: тысячи, десятки, сотни тысяч? Проходившие сквозь толпу депутаты Верховного Совета УССР не могли их сосчитать. Утром 24 августа Ельцин затмил Горбачева на шествии в память погибших защитников Белого дома. Тогда же президент СССР подал в отставку с поста генсека КПСС. Однако резонанс киевских событий значительно превзошел реакцию на московские: вторая по значению советская республика провозгласила независимость от Союза.
В отличие от событий несколькими днями ранее в Москве, съехавшиеся в центр Киева 24 августа люди собирались не защищать парламент, а осудить коммунистическое большинство за скрытую поддержку путча. За день до этого Ельцин на глазах у загнанного в тупик Горбачева и миллионов телезрителей подписал указ о запрете деятельности партии. Многие в Киеве были уверены, что здесь произойдет то же самое. В листовках, призывавших граждан прийти к зданию парламента, правящую партию называли “преступной антиконституционной организацией, деятельности которой следует положить конец”. Аудитория сочувственно слушала. Под стенами парламента было множество сине-желтых национальных флагов и плакаты с призывами организовать суд над КПУ по образцу Нюрнбергского трибунала1.
Но митингующих беспокоило не только будущее партии. Если бы они переживали лишь о ней, они пришли бы к находившемуся по соседству с Верховным Советом зданию ЦК КПУ. Однако партия уже не имела полномочий выполнить их требования или отказать. Люди с плакатами “Украина выходит из СССР” требовали независимости. Право провозгласить ее имел только парламент. Большинство присутствующих были сторонниками украинских оппозиционных партий.
Несколькими неделями ранее многие из них приветствовали Джорджа Буша на площади перед Верховным Советом или на киевских улицах. В тот день они держали плакаты с теми же требованиями. Однако теперь митингующие обращались не к гостю из США, которому безоговорочно доверяли, а к местной Немезиде – партаппаратчикам, которым они совершенно не верили.
Принимавший непосредственное участие в подготовке визита Буша Джон Степанчук, занимавший тогда должность поверенного в делах США в Киеве, с трудом пробрался сквозь толпу к Верховному Совету: “Здание окружали тысячи сердитых людей. Они были сердиты на коммунистов, на всех. Я был в костюме, поэтому они и меня считали коммунистом. Какая-то женщина начала дергать меня за пиджак и кричать ‘Ганьба!’ (‘Позор!’). Эти люди считали меня одним из преступников”.
Коммунистическое большинство в парламенте внезапно почувствовало себя в осаде. Сидя в ложе для дипломатов, Степанчук видел, “как коммунисты липли к окнам, наблюдая, как толпы подходили все ближе. Они мечтали уйти из здания живыми”. Депутаты-коммунисты “нервничали, курили на ходу. Атмосфера была натянутой. Все знали, что Кравчук выступит с речью, но никто не знал, как далеко он зайдет”.
За несколько недель до этого спикер украинского парламента Леонид Кравчук произвел приятное впечатление на Джорджа Буша. Тогда казалось, что Кравчук полностью контролирует Верховный Совет. Но в этот день он явно перешел в оборону. Обсуждались не только деятельность компартии во время путча, но и его личное участие в событиях. Будущее самого Кравчука, последствия для парламента, города и всей страны зависели от его позиции. Толпа на улице кричала: “Позор Кравчуку!” Председатель Верховного Совета боролся за свою жизнь в политике2.
Московские события 19 августа 1991 года застали Кравчука врасплох. Они стали серьезным вызовом его власти на Украине и движению Украины к суверенитету, а именно с этим Кравчук связал свою политическую судьбу. Утром 19 августа его главный соперник, первый секретарь КПУ Станислав Гуренко, сообщил ему о свержении Горбачева. Гуренко позвонил на загородную дачу Кравчука, чтобы вызвать его в ЦК партии. Там должен был состояться жесткий разговор с влиятельным членом ГКЧП генералом Валентином Варенниковым, прибывшим в Киев после встречи с Горбачевым в Крыму.
Кравчук отказался приехать: “Я сразу же понял, куда переходит власть… Говорю: ‘Станислав Иванович, дело в том, что государство олицетворяется Верховным Советом, а я председатель Верховного Совета. Если Варенников хочет встретиться, то встретимся в моем кабинете в Верховном Совете’”. Гуренко согласился. Это было первой скромной победой Кравчука. Всего годом ранее пятидесятипятилетний первый секретарь ЦК Гуренко стоял на ступень выше Кравчука в республиканской иерархии. Но после провозглашения суверенитета УССР в июле 1990 года роль парламента и его спикера (председателя Президиума Верховного Совета) значительно увеличилась. Кравчук стал первым лицом в республике. Эта тенденция была общей для всех союзных республик, хотя в Средней Азии она оказалась не настолько выраженной: там должности глав парламентов заняли сами лидеры местных партийных организаций.
