Но Кеннеди-старший не ограничился «призывом». Первую политическую кампанию сына он провел так, как будто избираться в конгресс предстояло ему самому. Джону была отведена роль сугубо пассивная. От него требовалось улыбаться, пожимать руки, говорить милые банальности.
Дело происходило осенью 1946 года. Трамплином, с которого Джон Кеннеди в соответствии с решением своего отца должен был прыгнуть в Вашингтон, стал Бостон. К тому времени семейство Кеннеди давно уже не имело ничего общего с этим городом. После того как Кеннеди-старший перебрался в Нью-Йорк, поближе к фондовой бирже, члены кеннедиевского семейства бывали в Бостоне лишь короткими наездами. Почему именно Бостон был избран Кеннеди-старшим, сказать трудно. Возможно, потому, что восьмидесятидевятилетний Фитцджеральд — «милашка Фитц» — был еще жив и пользовался влиянием у бостонской знати.
Так или иначе, летом 1946 года в лучшем отеле города «Ритц-Карлтон» главой семейства был снят дорогой многокомнатный номер, в котором обосновался штаб первой из предвыборных кампаний Джона Кеннеди. На себя папаша взял все дела с городскими политиканами, боссами машины демократической партии. Не доверяя способностям и опыту сына, старик приставил к нему в качестве ментора-наставника своего старинного приятеля и дальнего родственника, большого мастака по части обделывания политических делишек некоего Кейна. Впоследствии Джон Кеннеди так вспоминал о первом политическом уроке, преподанном ему этим махинатором. «В политике, — витийствовал Кейн, — нет друзей, есть только сообщники... Политика подобна войне. Чтобы победить, нужны только три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги».
Впрочем, чего-чего, а этих трех вещей у Джона Кеннеди с первых шагов его на политическом поприще было предостаточно. Старик не скупился. В порыве откровенности он даже брякнул фразу, о которой не раз потом пожалел. «С теми деньгами, — сказал он, — которые я потратил в 1946 году, я мог избрать в конгресс не только Джона Кеннеди, но даже и собственного дворника». По самым скромным подсчетам, в тот раз Кеннеди-старший выложил четверть миллиона. Это по самым скромным.
Уже тогда определилась и еще одна характерная для всех последующих предвыборных кампаний Кеннеди черта. В них самое активное участие принимали не только отец, но и все остальные члены «клана Кеннеди»: братья, сестры, мужья сестер и даже мать. Хотя, пожалуй, «принимать участие» — это не вполне точно. Мадам Роза Кеннеди играла ключевые роли во всех важнейших политических кампаниях сына. Когда впервые политиканы из штаба Кеннеди предложили, чтобы мадам Кеннеди приняла участие в кампании, засомневался было сам старик. «Помилуйте, — сказал он, — да ведь она уже бабушка, какой из нее политик!» Но когда ему объяснили, что появление на предвыборных собраниях пожилой женщины с золотой звездой на платье (золотая звезда — отличительный знак, который носят в Америке матери, потерявшие сыновей на войне) будет играть важную роль, Джозеф Кеннеди поддержал идею.
Именно с тех пор пошли в ход знаменитые «чаепития» Розы Кеннеди — нечто новое в деле обработки американских избирателей и прежде всего избирательниц. Десятки, а затем и сотни удивленных и немало польщенных жительниц Бостона (исключительно жительниц), мужья которых играли в городе определенную роль или пользовались влиянием в тех или иных кругах, получали по почте отпечатанные на бристольском картоне приглашения, в которых значилось, что госпожа Роза Кеннеди и ее сын Джон Кеннеди будут чрезвычайно рады видеть у себя имярек.
Имярек, естественно, являлась на чаепитие. Во время чая гостьям представляли Джона Кеннеди, но не как политического деятеля, а просто как человека с изысканными манерами и обаятельной улыбкой. Разговоры о политике были сведены до минимума, и все носило очаровательно неофициальный характер. Правда, иногда предвыборная речь все-таки произносилась, но в светски непринужденной, вполне чайной манере.
Вот один из образчиков, дошедших до нас в подлинном виде со времен кампании 1952 года, когда семейство Кеннеди бросило вызов могущественному Генри Кэботу Лоджу.
«Во-первых, — говорил Кеннеди разомлевшим дамочкам, — по странной причине в штате Массачусетс больше женщин, нежели мужчин. Во-вторых, мой дед, Джон Фитцджеральд, боролся за место в сенате США 36 лет тому назад с дедом моего нынешнего противника Генри Кэботом Лоджем-старшим. Тогда мой дед проиграл, его противник получил на 30 тысяч голосов больше. Это случилось в то время, когда женщины на выборах не имели права голоса. Теперь надеюсь, что, апеллируя к вам, милые женщины-избирательницы, я сумею с лихвой наверстать упущенное в тот раз». Женщины были в восторге — «ах, как он мил, как очарователен»; а Джон с мамашей торопились на следующее чаепитие.
Надо сказать, что мать семейства проявляла во время избирательных чаепитий незаурядную политическую ловкость. Когда в гостях у нее оказывались женщины попроще — аптекарши, жены мелких торговцев, домашние хозяйки, — она выходила к ним в самом скромном платье, изображая из себя «простую ирландку, выбившуюся из низов». Затем она ехала на чаепитие в общество дам из высшего света. Прямо в машине, дабы не терять время, она переодевалась и перед избранной аудиторией появлялась в норковой накидке и платье, усеянном драгоценностями. Расписав достоинства своего сына и неназойливо попросив дам оказать ему поддержку, она со светской ловкостью и изяществом переходила к щебетанию о «последних модах, которые видела в Париже месяц назад».
Дальше высказанной с улыбкой просьбы поддержать сына на рауте дело не шло. Однако имя каждой женщины, посетившей чаепитие — а таких за предвыборные недели набралось несколько десятков тысяч, — заносилось в специальный «вахтенный журнал».
Через несколько дней особа, удостоенная чаепития, получала от матери, а также от сестер Кеннеди письмо, в котором в самых изысканных выражениях и вежливой форме излагалась просьба: во-первых, самой проголосовать за Джона Кеннеди, а во-вторых, завербовать для него среди своих знакомых не менее десяти сторонников.
Результатом этой «чайной кампании» было то, что молодой претендент выбил из седла одного из зубров республиканской партии, Генри Кэбота Лоджа, отняв у него место сенатора с сенсационным для Бостона большинством в 70 тысяч голосов. Как писала не без ехидства американская печать, «в пересчете на чай, поглощенный сторонниками молодого Кеннеди женского пола, это составляет один галлон чая на каждого избирателя».
Так закладывалась тактика и метода предвыборной семейной машины, исправно действующей и по сей день. Избирательные кампании Джона, Роберта и Эдварда Кеннеди в последующие годы с теми или иными вариациями развивались по канонам, заложенным кеннедиевским кланом вскоре после войны.
Поначалу тактика эта вызвала насмешки и была излюбленной мишенью записных острословов и карикатуристов. Но с течением времени желание острить на сей счет, особенно у тех политиков, которым судьба выбрасывала нелегкий жребий соперничества с кем-либо из Кеннеди, иссякало.
Само появление в 1947 году долговязого, вихрастого, непривычного для Капитолия молодого Джона Кеннеди в здании американского конгресса на первых порах было встречено как забавная несуразица. В баре палаты представителей конгрессмены с ухмылкой рассказывали друг другу о различных чудачествах своего нового коллеги. То он сбежал с важного голосования, и кто-то видел его на зеленой лужайке недалеко от Капитолия гоняющим с мальчишками футбольный мяч, то молодой конгрессмен заснул во время важного выступления лидера своей партии, то еще что-нибудь в этом роде.
Сам Кеннеди в один из первых месяцев своего пребывания в палате представителей со смехом рассказывал, как только что, войдя в лифт, старый сенатор обратился к нему повелительно: «Ну-ка, мальчик, подними меня на шестой этаж». И действительно, моложавого Кеннеди в те дни легче было принять за юношу лифтера, нежели за парламентария.
Но за всей этой, как впоследствии стало очевидным, тщательно продуманной буффонадой крылись трезвый и холодный расчет, железная воля и тщательная организация «клана Кеннеди».
Уже очень скоро вашингтонские остряки поняли, что они попали впросак. Первой жертвой оказался, как уже сказано, Генри Кэбот Лодж — отпрыск богатейшей и знатнейшей фамилии Бостона, одна из ведущих фигур республиканской партии, самоуверенный и могущественный, воображавший, что пост сенатора от Массачусетса так же неотделим от него, как его собственное, известное всей Америке имя. Подобно грому среди ясного неба летом 1952 года прозвучала для него весть, что старший из братьев Кеннеди бросает ему вызов, выставив свою кандидатуру на то сенаторское место, которое Лодж привык считать своей личной собственностью.
