Есть версия о том, что все оружие отбили у трусливых москалей. Но в своей массе боевики УПА были вооружены немецкими винтовками и карабинами, автоматами МП-38 и пулеметами МГ, к тому же, по данным нынешних историков, под знаменами ОУН воевало до 100 тысяч человек и все были вооружены. О захвате оуновцамй огромных арсеналов также ничего не известно, а потому логично напрашивается вывод о взаимовыгодных контактах между родственными политическими движениями».
На первый взгляд, звучит это действительно логично. Однако при этом не учитываются некоторые нюансы. Например, в ОУН никогда не было ста тысяч человек. Во-вторых, те 30–40 тысяч, которые реально составляли УПА, действительно были вооружены преимущественно немецким оружием, которое накапливалось в лесных «схронах» еще с периода 1940–1941 годов. Кроме того, многие бойцы батальонов «Роланд» и «Нахтигаль», покинув ряды этих подразделений, унесли с собой оружие. И в конце концов, захватить оружие у противника всегда есть возможность, ведь и советские партизаны далеко не все были вооружены винтовками Мосина, тем более автоматами ППШ. Наконец, в-третьих, документы той поры, как немецкие, так и советские, свидетельствуют совсем об обратном.
Обращаясь к различным советским документам 1943 года, выясняется, что в донесениях партизан, направленных в Москву, ничего не говорится о каком-либо сотрудничестве бандеровцев с немцами. Указывается только то, что они использовали ими же самими созданную администрацию и легальные военно-полицейские формирования для более успешной деятельности подразделений УПА. В тех же документах проводится мысль о том, что бандеровцы непреложно верили в поражение Германии, поэтому с чем активно пытались установить связи с Англией и другими странами антигитлеровской коалиции, кроме, разумеется, СССР.
Более того, в советских документах признается, что немцы осуществляли широкомасштабные репрессии против бандеровцев. Это, однако, не привело к уменьшению их активности. Например, харьковское гестапо в декабре 1942 года докладывало: «Действия украинских националистов усилились, об этом сообщают со всех сторон. Их лозунг «Свобода без Советов и без немцев» сейчас у многих на языке». Там же указывалось, что «в деле создания самостоятельной Украины оуновцы возлагают большие надежды на активную помощь Англии, не заинтересованной в существовании Советской власти на Украине».
Таким образом, в документах обоих противоборствующих государств — Германии и СССР — говорится об английской помощи. Насколько успешные контакты бандеровцы установили с Англией, сказать трудно, однако уже послевоенная ситуация ясно показала, что англичане и особенно американцы не признавали УПА и ОУН(б), подвергая националистов преследованиям. Но так или иначе, однако на первом этапе деятельности УПА никакой финансовой или другой помощи не имела, в отличие, например, от тех же советских партизан или поляков из Армии Крайовой, финансировавшейся эмигрантским польским правительством в Лондоне.
Позднее, конечно, многие представители эмигрантских украинских кругов уповали на помощь западных держав делу национально-освободительной борьбы. Степан Бандера, неоднократно выступая против подобных ожиданий, писал: «Есть политические круги, которые независимо от своих теоретических деклараций не верят в то, что борьба собственными силами может быть успешной или иметь большое значение. Желая, однако, также национального освобождения из большевистской неволи, они все надежды возлагают на западные державы. Они видят единственную возможность освобождения в том, что западные державы разобьют большевиков в военном конфликте и дадут угнетенным народам независимость или другим способом заставят Москву сменить ее внутреннюю систему и политику в направлении большей свободы. Собственные силы и собственная борьба угнетенного народа имеют для них вторичное значение.
Для лагеря ориентации на чужие силы главнейшим вопросом, от которого будто бы зависит дело освобождения, является вопрос, насколько западные державы включают украинское дело в свои дальнейшие политические планы. Этот вопрос небезразличен также для фронта независимой революционной борьбы. И с нашей стороны проводится соответствующая внешняя акция с целью, чтобы дело освобождения Украины было надежно оценено и соответственно учитывалось разными державами как важный фактор в современном соревновании двух миров. Но мы говорим о главной существенной роли Украины и неразрывно связанном с этим ее праве. Поэтому включение украинского дела в политические планы Запада в том смысле, что оно стало бы одним из предметов его игры с Москвой, мы не можем считать главной задачей украинской независимой политики. А это как раз стало как бы наивысшей целью некоторых украинских деятелей. Кое-кому кажется, что если бы только удалось хоть как-нибудь привязать украинское дело к возу западной политики, то это уже само собой обеспечило бы освобождение. Вследствие этого вся будто бы независимая деятельность таких деятелей сводится к тому, чтобы возбудить и удержать интерес чужих держав. Каждое напряжение во взаимоотношениях между западными державами и Москвой усиливает их активность, а застой вызывает сильную депрессию».
ОУН — УПА в конце 1942 года обращалась к советским партизанам с предложением о координации боевых действий против немцев, но договориться не удалось. Неприязненные отношения перешли в вооруженные стычки.
Первый бой с немцами отряда УПА сотника Коробки произошел 7 февраля 1943 года. В феврале начались бои УПА и с советскими партизанами. Всю весну шли постоянные стычки с фашистами и большевиками. В отряды УПА стали вступать полещуки[34] и волыняне.
Руководители ОУН не забывали и о своих людях в рядах врага, тех, которые продолжали служить в полицейских частях, и старались использовать их в борьбе с нацистами. Командование УПА даже издало специальную инструкцию для полицейских. В ней разъяснялось: «Полиция и батальоны лишь внешне выглядят украинским войском, в действительности это лагеря, в которых немцы стараются создать тип погромщика. Создается колониальная армия, имеющая задачей уничтожать украинские села, отстреливать свое население и стать пугалом и надзирателем для других покоренных немцами народов». В соответствии с этим полицаям рекомендовалось, например, «не обижать и не запугивать крестьян, а если те не выполняют поставок, то не очень искать у них зерно или искать так, чтобы не найти». При конвоировании «стараться их не поймать, если убегают, и не стрелять, либо стрелять так, чтобы не попасть». «Во время облавы помогать населению, когда село спит — разбудить, когда население убегает — пропустить (…) Во время ареста дать возможность задержанному сбежать еще до ареста. Если тогда не удалось убежать, то во время конвоирования».
Для тех же, кто не внимал увещеваниям, были другие методы убеждения. Боец УПА Сагайдачный (подпольный псевдоним) вспоминал, как их курень захватил в плен одиннадцать полицаев и всех их расстрелял — «сволочей, которые нам никакой пользы не принесут, а только могут навредить, если бы их освободить. Они (…) сильно издевались над узниками и местным населением».
Такие действия приносили свои плоды. Так, еще в 1942 году, когда на борьбу с националистами на Волынь прибыл русский казачий полк, ровенская полиция несколько раз арестовывала и «по ошибке» расстреливала наиболее жестоких казаков, в том числе одного командира роты. Полицаи также предупреждали население и партизан о планируемых нацистами операциях, поэтому русские добровольцы постоянно попадали в засады и несли потери. В результате обложенный со всех сторон полк за полгода службы практически перестал существовать как боевая часть, солдаты начали массово дезертировать, так что к моменту расформирования из восьми сотен в нем осталось три.
К весне 1943 года ситуация на Волыни и Полесье накалилась до предела. Немцы, недовольные саботажем своих мероприятий местной полицией, отвечали все более жестокими репрессиями. В то же время постоянно возрастала роль УПА в регионе. Бывший доброволец германской армии Федор Иванов вспоминал: «Прибывающие из отпусков в полк солдаты — жители Ровенской области — передавали, что в селах разных районов области царит двоевластие. Днем власть осуществляется немцами, а ночью — украинскими националистами».
Наконец в марте нацисты направили в бой против УПА одну из украинских частей. Это был 104-й батальон под командованием польских офицеров, которым немцы доверяли больше. Но это не помогло — в зоне боев в батальоне вспыхнуло восстание, солдаты перебили офицеров и перешли на сторону повстанцев.
Ободренное первым успехом руководство ОУН распространило воззвание к полицаям: «Бросайте немецких бродяг и переходите на сторону УПА». На призыв откликнулось около 15 тыс. солдат и полицейских Волынской, Ровенской и Житомирской областей. К повстанцам переходили целые батальоны — 103-й, 105-й, 106-й. 109-й немцы начали спешно перебрасывать в Минск, но более половины бойцов успели сбежать к повстанцам. Под немецким конвоем в Белоруссию все-таки вывезли 108-й батальон, однако там солдаты восстали и после кровавого боя прорвались к советским партизанам. Два батальона оказались даже во Франции, но и там националисты нашли единомышленников — местных бойцов Сопротивления — и на их стороне выступили против немцев.
