восточным мистицизмом. К середине XX века ряд восточных мистических текстов были переведены на западные языки. В 1950 году вышел английский «И-цзин», переведенный с немецкой версии Ричарда Вильгельма (1924), а в 1960 году после переиздания перевода, выполненного в 1929 году американским антропологом Уолтером Эвансом-Венцем, широкую известность получил трактат «Бардо Тхёдол», более известный как Тибетская книга мертвых. В этих книгах описана жизнь духа, заметно отличная от той, которую предлагают иерархические монотеистические религии вроде иудаизма и христианства с их рабской преданностью «Господу». Они говорили о божественном как о чем-то внутреннем, а не внешнем. Духовность в них представала продуктом индивидуального осмысления мира.
Определения таких слов, как сатори, блаженство, просветление, благодать, упоение, пик осознанности или состояние потока, в чем-то расходятся, но имеют и много общего. Все они описывают состояние ума, достижимое здесь и сейчас, а не в гипотетическом будущем. Все они предполагают отказ от эго и осознание связи человека с чем-то бо́льшим, чем его собственная личность. Все они гласят, что ценность жизни самоочевидна. И тем самым противостоят волне индивидуализма, прокатившейся через XX столетие и закономерно породившей асоциальных наркоманов и экзистенциальный нигилизм.
Но не многие интересовались этими состояниями, тем более – переживали их. Как продукт контркультуры и какой-то мутной маргинальной науки, они вызывали подозрения, а то и открытую враждебность. Идеология индивидуализма разжигала жажду личной свободы, а эта жажда не могла просто так исчезнуть, особенно у поколения, которое столь многим пожертвовало в борьбе с фашизмом.
Как сохранить эту свободу, но избежать атомизации и нигилизма, которые несет в себе индивидуализм? Один из путей – искать сатори или пика осознанности, но эти состояния мучительно неуловимы и достигаются с большим трудом, а значит, не могут стать решением для всех.
Сценаристы «Касабланки» долго не могли сочинить подходящий финал, но в итоге версия, предложенная в последний момент, вошла в золотой фонд мирового кино. Сцена разворачивается в аэропорту Касабланки туманной ночью, перед нами самолет на взлетной полосе, убитый нацист и решение, переворачивающее жизнь. Рик Блейн решает не улетать из Касабланки вместе с Ильзой, любовью всей его жизни. Он убеждает ее лететь с мужем и помогать ему в работе на Сопротивление. «Мне плохо дается благородство, – говорит он Ильзе, – но нетрудно понять, что проблемы трех маленьких людей – такая чепуха в этом безумном мире». В этот момент он признает, что есть нечто важнее его личных взглядов и желаний. Прежде он говорил, что ни из-за кого не будет рисковать, но теперь ставит на карту свою свободу и жизнь, помогая скрыться лидеру Сопротивления. Картина кончается тем, что Рик едет в войска Свободной Франции, чтобы тоже сражаться за правое дело.
Голливудские фильмы противостояли нигилизму, давая надежду: в виде любви, символического бегства или неясно очерченной американской мечты. Порой они предостерегали. Такие оскароносные ленты, как «Гражданин Кейн», «Нефть» или «Авиатор», рисуют трагедию абсолютного одиночества человека, получившего все, что он хотел.
Сценаристам «Касабланки» помогло то, что этот фильм был написал и снят про войну и во время войны. Они видели «высшее благо», к которому могли обращаться. Рик легко мог вырваться из духовной и бытовой изоляции, просто включившись в борьбу против фашизма. Но фильм трогал зрителей еще долго после войны, потому что бегство Рика от нигилизма стало ярким символом. Обещание, что существует нечто лучшее, чем изоляция в собственном я, – именно то, о чем тосковал тогдашний зритель. Это лучшее, каким бы оно ни было, потребует усилий и самоотдачи. Но усилия и означают, что к нему стоит стремиться.
Экзистенциализм разнежился в Европе, но деятельной Америке было не до пустого самосозерцания. Вторая мировая война постепенно стиралась из памяти, а Соединенные Штаты тем временем готовились показать всему миру, на что способен человек. Президент Кеннеди заявил, что пора отправляться на Луну.
Глава 9. Космос. Мы пришли с миром от имени всего человечества [51]
Луна околдовала нас еще до того, как мы стали людьми. Развив способность фокусировать взгляд на далеких предметах, наши предки, ночные животные, выглядывали из древесных крон и видели, что Луна – это что-то уникальное. Она катилась по темному небу, непохожая ни на что. Она передвигалась плавно. Росла и убывала равномерными циклами, на которые не влияли никакие события в остальном мире, а вот сам этот мир неизбежно чувствовал на себе смену лунных фаз. И она всегда оставалась где-то там, вне досягаемости.
Постепенно Луна стала ассоциироваться со снами, любовью, тоской, воображением и многими другими неосязаемыми материями. Мы томились по ней, но никак не могли дотянуться. Что не мешало нам мечтать о лунных путешествиях. В книге с замечательным названием «Правдивая история» сирийский писатель II века Лукиан утверждал, что смерч занес его корабль на Луну, где как раз шла битва между царем Луны и царем Солнца. Лукиан писал, что на Луне нет женщин и рожать приходится мужчинам. В начале XVII века уэльский епископ Фрэнсис Годвин описал о полет на Луну в экипаже, запряженном дикими лебедями. В его рассказе Луна оказалась райской утопией и жили там лунные христиане. В 1865 году сюжет свежего романа Жюля Верна «От Земли до Луны», где члены балтиморского Пушечного клуба строят огромное орудие и летят в космос в выстреленном из него снаряде, казался такой же фантастикой, как повествования Годвина и Лукиана.
В 1960-е человечество захотело недостижимого, и мечта стала реальностью. Полет на Луну требовал романтического безумия – чтобы верить в его осуществимость – и технического гения, чтобы вера стала реальностью. Это сложный и редкий психологический тип, и у него есть темная сторона. Высадка на Луну – по-прежнему величайшее достижение в истории, сделанное «ради всего человечества». И в то же время это продукт одержимости и упрямства, невозможный без яростных и самозабвенных энтузиастов. Как отметил социолог Уильям Бейнбридж: «На Луну человека привела не воля общества, а фанатизм одиночек».
Вообще, космос, как мы его понимали на момент обнародования теории Эйнштейна, состоял из планеты Земля и еще семи других, вращавшихся вокруг Солнца. Плутон открыли только в 1930 году. Ученые не сомневались, что за пределами нашей Солнечной системы может лежать великое множество других звезд, но что из этого следовало, оставалось неясным. Неведение продлилось недолго, и освоение космоса в XX веке принесло как постоянное умножение знаний, так и чувство благоговейного трепета перед вселенной.
В марте 1919 года на африканский остров Принсипи прибыл английский астрофизик Артур Эддингтон. Ученый хотел зафиксировать положение звезд во время солнечного затмения, чтобы выяснить, верна
