Однако филантропическая деятельность советов по борьбе с проституцией в отсутствие законодательства, квалифицировавшего признаки поведения женщины как продажной особы и соответственно, определявшего ее статус в обществе, имела совершенно непредсказуемые последствия. Некоторые безработные или просто малообеспеченные женщины, зная о льготах, предоставляемых тем, кого называли проститутками, выдавали себя за продажных особ, на самом деле не занимаясь сексуальной коммерцией. Такое явление можно назвать своеобразным «хипесом» по отношению к властным и общественным структурам, обкрадыванием их, о чем, в частности свидетельствует один из протоколов заседания Совета Московско-Нарвского района весной 1929 г. На заседании рассматривалось заявление некой гражданки У., которая ходатайствовала о предоставлении ей пособия, так как она «буквально голодает, живет в очень тяжелой обстановке, одинаково близка и к самоубийству, и к проституции». Гражданке У. помогли. Однако на том же заседании из 15 рассмотренных аналогичных заявлений 7 отклонили ввиду того, что у их подательниц, по мнению совещания, «признаков проституции нет»[254]. Более того, тех женщин, которым удавалось выдать себя за проституток и таким образом трудоустроиться, с позором увольняли с работы и исключали из профсоюза.
Не менее сложной оказывалась и судьба трудоустроенных в спешном порядке истинных проституток. Места работы им предоставлялись прежде всего на фабриках и заводах. Это был тяжелый труд, как правило не обеспечивающий материально. Целый ряд проблем, связанных с такого рода трудоустройством, высветило проведенное в августе 1928 г. собрание гулящих женщин, направленных на работу Московско-Нарвским советом на «Красный Треугольник», «Скороход», фабрики «Веретено», «Советская звезда» и т. д. Выяснилось, что многие из них продолжают проституировать. В качестве причины одна женщина указала, «что она получает очень низкую зарплату и ей не хватает на жизнь с ребенком». Почти все выступавшие просили помочь в предоставлении им комнаты. Так, швея В. заявила: «Живу в ночлежном доме. Работая в вечерней смене, приходится быть на улице, т. к. днем в дом ночлега не пускают». Весьма трудным оказывался процесс адаптации проституток к коллективу. Работницы быстро узнавали о направлении на фабрику бывших продажных особ и нередко терроризировали их[255]. Правда, имена трудоустроенных через советы по борьбе с проституцией старались держать в тайне, но делалось все это в пределах одного района, где в большинстве случаев население знало местных «девушек для удовольствия».
Несмотря на попытки сторонников филантропической политики изобразить проституток невинными жертвами обстоятельств, широкие слои горожан относились к ним в основном с презрением и отвращением. Подобная реакция наблюдалась повсеместно. Так, в циркуляре Центрального совета от 9 августа 1928 г. отмечалось, что порой лица, приходящие на производство по направлению профилакториев при вендиспансере, попадают в «атмосферу недоверия, травли, издевки, приставаний охотников до женского пола». Однако подобные эксцессы не останавливали советских аболиционистов. Под их давлением Наркомат труда указал биржам в первоочередном порядке предоставлять места для работы именно проституткам, а также выделять средства на создание для них трудпрофилакториев из фонда помощи безработным.
В целом необходимо признать, что наиболее разумной с точки зрения постепенной социальной адаптации падших женщин является деятельность специализированных заведений. Таковыми по идее и должны были стать лечебно-трудовые профилактории. Их созданием и занялись в конце 20-х гг. советы по борьбе с проституцией. 5 мая 1928 г. президиум Ленсовета принял решение об организации первого такого учреждения на 100 мест с пошивочными и трикотажными мастерскими. Предполагалось, что женщины будут находится здесь 4 месяца, после чего их обеспечат постоянной работой и жильем. Открылся профилакторий в ноябре при вендиспансеру Центрального городского района, в помещении бывшей кожно-венерологической больницы им. Нахимсона на Большой Подьячекой улице, издавна являвшейся рассадником продажной любви. Первоначально пациентки туда приходили добровольно по путевкам диспансеров и венерологической больницы им. В. М. Тарновскго. Принимались исключительно безработные и больные сифилисом или гонореей проститутки, предпочтительно не старше 25—30 лет, здоровым безжалостно отказывали, говоря: «Ты не больна, когда заразишься, тогда примем тебя»[256]. Чтобы оторвать проституток от привычной среды, в первые два месяца отлучки из профилактория допускались в исключительных случаях, затем — с разрешения заведующей. Однако насильно здесь никого не держали - самым серьезным наказанием считалось увольнение из профилактория. Помимо лечения и трудового перевоспитания в профилактории много внимания уделялось культурно-просветительской работе: пациенткам еженедельно предоставлялось 50 бесплатных билетов в лучшие кинотеатры города, проводились экскурсии, вечера, концерты, работали кружки по ликвидации неграмотности, библиотека и т. д. 1 мая 1929 г. проституток даже вывели отдельной колонной на праздничную демонстрацию.
7 июня 1929 г. пленум секции здравоохранения Ленсовета постановил расширить существующий трудпрофилакторий до 200 коек, а затем создать второй — в Московско-Нарвском районе. Однако к этому времени статус таких лечебно-воспитательных учреждениях начал меняться. Они постепенно превращались в заведения полутюремного образца, где медико-психологические аспекты адаптации уже не выдвигались на первый план. Во многом такая переориентация определялась серьезными изменениями в руководстве профилактория на Большой Подьяческой. С весны 1929 г. его заведующей стала М. Л. Маркус — жена С. М. Кирова. Об этой стороне деятельности супруги «пламенного» большевика ранее в литературе никогда не говорилось. В фондах музея-квартиры С. М. Кирова храня воспоминания, не публиковавшиеся ни полностью, ни хотя бы частично. Это записки дезинфектора профилактория Д. В. Шамко. Документ проливает свет не только на некоторые подробности личной жизни С. М. Кирова, но и на всю систему борьбы с проституцией в Ленинграде в конце 20-х — начале 30-х гг.
Совершеннейшим нонсенсом являлось назначение на должность руководителя врачебно-исправительного учреждения женщины, которая не только не имела специального — медицинского или педагогического — образования, но была просто безграмотна. Мария Львовна закончила лишь два класса немецкой школы. Вероятно, поэтому основным приемом работы с контингентом профилактория М. Л. Маркус, по выражению Д. В. Шамко, считала «большевистское слово и примеры из жизни хороших людей». Она очень увлекалась работой, часто до полуночи задерживалась в профилактории, и С. М. Кирову нередко приходилось заезжать за ней на машине. Основной целью Мария Львовна считала контроль за тем, чтобы ее подопечные не отправлялись на ночной промысел. Предотвратить это было довольно трудно. Профилакторий находился в традиционном месте торговли любовью. Именно здесь — в районе Сенной пл., Таирова пер., Большой и Малой Подьяческих улиц — еще до революции располагались дешевые публичные дома, квартиры проституток, трактиры, где они обычно промышляли. И в конце 1920-х гг. женщина могла, выглянув из окна профилактория, договориться с клиентом — торговцем Сенного рынка, извозчиком, матросом. Отсутствие полной изоляции от привычной среды приводило к эксцессам в заведении М. Л. Маркус. Один из таких случаев весьма красочно описан в воспоминаниях Д. В. Шамко. Несмотря на «вольности» стиля, представляется интересным процитировать отрывок без каких-либо купюр. «Проститутки затащили в комнату швейцара профилактория Жукова и начали предлагать провести время с любой, когда он отказался, они его раздели догола и стали искусственно возбуждать к половой потребности. Когда он от них хотел выпрыгнуть из окна (с третьего этажа), то они это не дали ему осуществить, под общий хохот объяснили свой поступок тем, что их не выпускают в город, а у них большая потребность и нужда в мужчинах»[257]. М. Л. Маркус, конечно, не была готова к подобным эксцессам ни профессионально, ни эмоционально. В 1930 г. она под давлением Г. К. Орджоникидзе покинула профилакторий, работа в котором, по признанию близких родственников, сильно расшатала ее здоровье.
О явной переориентации методов воспитания проституток в профилактории говорит и то обстоятельство, что профессиональных медиков в штате стали заменять совершенно случайными людьми, нередко по направлению обществ борьбы с проституцией. Об этих организациях необходимо рассказать специально. Абсурдная идея привлечь к ликвидации института продажной любви широкую общественность возникла еще в начале 20-х гг. Однако ряд высококвалифицированных специалистов-медиков, входивших в состав Центрального совета по борьбе с проституцией, воспротивился этому. Они сочли излишним существование пролетарского общества борьбы с торговлей любовью, понимая, насколько щепетильны и непросты контакты с женщинами, вынужденными или желающими заниматься сексуальной коммерцией. В январе 1925 г. тральный совет, рассмотрев проект учреждения Общества по борьбе с проституцией, представленный трудовыми коллективами в НКВД постановил: «Считать излишним организацию Общества по борьбе с проституцией; лица, желающие активно работать в этой области, могут быть привлечены для работы, проводимой как советами, так и диспансерами по борьбе с проституцией»[258]. Но конце 20-х гг., во время кампании выкорчевывания социальных аномалий, к идее создания общества вновь возвратились. В сентябре 1929 г. один из сторонников заявил в журнале «Вестник современной медицины»: «…мы в конце концов приходим к единственному выходу — необходимости создания общества, имеющего целью борьбу с проституцией»[259].
