Действительно, в некоторых фабрично-заводских комсомольских организациях крупных городов были созданы общественные комиссии содействия борьбе с проституцией. Сотрудники редакции «Красной газеты» взяли шефство над Ленинградским трудовым профилакторием, рабочие фабрики «Дукат» — над одним из московских, на ряде предприятий отрабатывали субботники в фонд борьбы с проституцией. Создавались и ячейки общества по борьбе с проституцией. В них записывали всех подряд на основе так называемого коллективного членства. Не обошлось и без курьезов. Так, когда в 1927 г. секретарь Московского комитета ВЛКСМ А. Косарев посетил завод «Геофизика», он узнал, что одному пареньку навязали в качестве комсомольского поручения борьбу с проституцией. «Ребята над ним смеялись, называли «шефом над девицами», а он хотел работать на заводе слесарем»[260].
Ленинградские активисты также считали необходимым, как сказано в постановлении бюро секретариата обкома ВКП(б) от 7 октября 1929 г., «…привлечь к борьбе с проституцией широкую пролетарскую общественность и, главное, рабочую молодежь»[261]. На молодых, совершенно неопытных людей возлагалась обязанное выслеживать женщин, торговавших собой, и направлять их в труд-профилакторий. Именно для этих целей в штат учреждения, возглавляемого М. Л. Маркус, были зачислены два молодых человека. Вскоре, судя по воспоминаниям Д. В. Шамко, их уволили якобы за взятки, укрывательство наиболее «шикарных», дорогостоящих проституток-профессионалок и «устройство» с ними в ресторане «Бар» ночью, после его закрытия, «афинских оргий». Возможно, бывший дезинфектор что-нибудь и преувеличил, но один из молодых людей — некий Грушевский — чуть было не поплатился за это свободой. М. Л. Маркус не замедлила передать дело в суд, и Грушевского посадили в дом предварительного заключения. Его сокамерником оказался известный краевед Н. П. Анциферов, который впоследствии вспоминал: «Грушевский… обвинялся в принуждении к сожительству с ним проституток. Его похождения напоминали мне рассказы Эвколпия из «Сатирикона» Петрония. Бурный сочувственный смех вызвал его рассказ о проститутке, прозванной «Аэроплан», которая, отбиваясь от милиционеров, пытавшихся схватить ее, так ловко ударяла носком своей туфельки между ног «мильтонов», что те с воем падали на пол и корчились на полу ресторана. Показаний свидетельницы «Аэроплан» очень опасался Эвколпий-Грушевский. Но на суде она вела себя неожиданно. Одетая во все черное, молчаливая и показания дала в пользу обвиняемого»[262].
Описанный случай, конечно, носит курьезный характер, но он, как представляется, достаточно красноречиво иллюстрирует беспомощность советских общественных и властных структур в решении вопроса о реабилитации проституток, нелепость принимаемых шагов, несоответствие их действительности. Попытки привлечения широких масс к борьбе с торговлей любовью бесславно закончились в начале 30-х гг. Организационные собрания ячеек общества по борьбе с проституцией на ленинградских предприятиях осенью 1932 г. — фабрике им. К. Самойловой, заводе «Металлист-кооператор», «Ленпромодежде» и др., согласно хранящимся в архиве протоколам, оказались, как правило, первыми и последними. На конференции Ленгорсобеса от 9 января 1933 г., посвященной борьбе с социальными аномалиями, отмечалась крайне неудовлетворительная помощь общественности. Инспекторам, обратившимся на завод с просьбой о содействии, обычно отвечали, «что при советской власти никакой проституции нет», и на этом основании отказывали в помощи[263].
В конце 20-х гг. значительные изменения коснулись и статуса лечебно-трудовых профилакториев. В системе борьбы с проституцией явно наметился крен в сторону репрессивных мер. На первых порах это выразилось сугубо организационно: Народному комиссариату здравоохранения подчинили Наркомат социального обеспечения. В работе этого учреждения в рассматриваемый период преобладало стремление к административным методам борьбы с социальными отклонениями. В качестве примера можно привести один эпизод из начала совместной деятельности органов здравоохранения и соцобеспечения. В октябре 1927 г. пленум Ленгорисполкома постановил учредить при облсобесе комиссию по борьбе с нищенством, беспризорностью взрослых и отчасти проституцией. На первом же заседании комиссии в феврале 1928 г. было решено, что «неисправимых профессионалов» — будь то нищие или проститутки — необходимо помещать во внесудебном принудительном порядке в общежития закрытого типа с обязательным трудовым режимом на срок до 1 года. Под влиянием этих идей стали меняться и взгляды сторонников филантропических мер. Так, в марте 1928 г. совет по борьбе с проституцией Центрального городского района неожиданно постановил приравнять незначительный контингент советских «камелий» к социально опасным элементам и распространить на них наказание в виде высылки. В прениях подчеркивалось, что «они не пролетарский элемент, а развратители социалистического строя». Годом позже — в марте 1929 г. — Московско-Нарвский Совет поручил месткому Балтийского вокзала направлять всех ночевавших там «подозрительных женщин» в больницу им. В. М. Тарновского — «в заключение». Через некоторое время и городской совет по борьбе с проституцией признал допустимость — «в крайних случаях» — облав на женщин, промышлявших торговлей телом. Следует сказать, что широкомасштабный план борьбы с социальными аномалиями появился еще в 1929 г., когда авторитарные методы управления возобладали во всех сферах жизни общества. Он вошел специальным разделом в первый пятилетний план развития народного хозяйства на 1928/29—1932/33 гг. Борьба с проституцией предусматривала организацию системы различных учреждений в соответствии с разными категориями «женщин легкого поведения». За 5 лет предполагалось создать 600 мест в распределителях, 5 тыс. мест в домах временного пребывания, 9 тыс. — в трудовых общежитиях сельскохозяйственного и ремесленного типа, 3 тыс. — в 50 трудопрофилакториях при вендиспансерах и пр. (в официально опубликованном документе стыдливо не упоминались 10 специальных колоний, или лагерей, для «злостных» проституток). Расходы на их организацию — 23,5 млн. рублей — власти предполагали частично покрыть за счет ассигнований государства, отчислений из местного бюджета, а также через добровольные сборы и доходы от зрелищных мероприятий. Предусматривалась и самоокупаемость воспитательных учреждений, мастерских, колоний, что на практике оказалось утопией.
Сторонники филантропических мер усмотрели в плане явную тенденцию к насильственному искоренению института торговли любовью. В январе 1929 г. Центральный совет по борьбе с проституцией высказал мнение о том, что в отсутствие легальной проституции очень сложно найти критерий, по которому торговлю любовью как способ добычи материальных средств можно было бы отделить от беспорядочных половых отношений. Члены совета подчеркнули также, что вопрос о принципах принудительности необходимо еще раз тщательно проработать и применять его только с достаточными правовыми гарантиями и после исчерпания всех возможных мер социально-трудовой помощи. Ленинградцы поддержали эти идеи. На заседании городского совета вполне справедливо отмечалось: «Строгие слишком меры в борьбе с проституцией и потребителем загонят в подполье это дело, и нам еще труднее будет вести борьбу»[264].
Вероятно, и сопротивление медицинской общественности сыграло определенную роль. Во всяком случае, в постановлении ВЦИК и СНК РСФСР от 29 июля 1929 г. «О мерах по борьбе с проституцией» содержалась довольно обширная программа социально-реабилитационных мероприятий. Провозглашались «усиление охраны труда женщин, создание условий для получения ими квалификации, обеспечения работой» и т. п., но главный смысл документа сводился к следующему: «…приступить в 1929 —1930 году к организации учреждения трудового перевоспитания для здоровых женщин, вовлеченных в проституцию или состоящих на грани таковой (трудовые колонии, мастерские, производственные мастерские и пр.), в соответствии с пятилетним планом развития народного хозяйства и издать положение о деятельности указанных учреждений»[265]. Отличительной чертой подобных заведений явилась принудительность внесудебного направления и содержания в них. Это был мощный и, что самое важное, законодательно закрепленный удар по советскому милосердию, которое все больше обретало тюремный оттенок. Новые веяния быстро достигли Ленинграда. 7 октября секретариат ленинградского обкома ВКП(б) обсудил вопрос: «О состоянии работы по борьбе с проституцией», решив создать в городе казармы для безработных женщин, мастерские с особым режимом, усилить контроль за ночлежными домами[266].
