Мы шли по набережной, останавливались, спрашивали и получали удовольствие, справляясь о пути только у красивых француженок, а они нам ласково и вежливо объясняли, и хотя в объяснениях нами улавливалась только малая часть, сам процесс доставлял куда больше удовольствия, чем полученные сведения.
А потом мы шли по улице кардинала Лемуана, по её ординарной части, отличавшейся разве что тем, что приходилось карабкаться на холм, и по ней мы добрались до площади Контрэскарп, где начиналась торговая улица Муфтар, «чудесная улица Муфтар». Стесненная выставленными наружу прилавками, витринами магазинчиков и кафе, она, изгибаясь, неуклонно стремилась вниз к бульвару Port-Royal, змеясь, как речка или как след горнолыжника, и по узости своей не допуская машин, и мы шагали по ней крупным шагом и жадно смотрели по сторонам, впитывая необычность её и красоту. Какой-то мальчишка-араб, свойски нам подмигнув, продал нам бананы с лотка.
Затем мы путались в сети переулков в районе улиц Гей-Люссака и Клода Бернара, консультировались с целой стаей подростков, которые много шумели, смеялись и перемигивались, а в результате не могли ничего объяснить и посоветовали спросить в магазине.
Мы вышли на площадь Дени в конце Сен-Мишель и, постояв минутку у Нея, вошли в кафе «Клозери-де-Лила», знакомого и по «Празднику, который всегда с тобой», и по «Фиесте». Кафе было полным, занятые столики у стен; парочки щебетали, склонившись друг к другу и утоляя жажду вином, пивом, соком. У стойки всё было занято, спиною к нам стоял мужчина в черном и беседовал со старой дамой. Обернувшись, он оказался метрдотелем с ярким красным цветком в петлице.
– Здесь были разные известные люди, – сказал он нам, – и космонавт Филипенко (наверно, Филипченко было трудным для французского языка), а за вот этим столиком или вот здесь у стойки сидел Хемингуэй.
И мы на том самом месте выпили по бокалу холодного пива, и, выйдя на вечерний Монпарнас, постояли ещё у памятника Нею, как некогда стоял здесь Хемингуэй. По-прежнему у поворота на улицу Нотр-Дамде-Шан зеленели конские каштаны и взмахивал саблей Ней. И, торопясь дальше, мы снова спустились в метро и покатили на правый берег Сены в район Пасси к «Радио Франции» и к отелю Нико. И там, побродив порядком по уличным развязкам, мы очутились, наконец, на мосту Гренель, и рядом с ним стояла, отвернувшись от нас, французская статуя Свободы. По-настоящему разглядеть ее можно разве что только с реки. С моста же видна чуть ссутулившаяся спина, и она выглядит старомодно в ниспадающей одежде и кажется брошенной в этом пустынном месте Парижа, на клочке земли среди реки.
Мы взглянули с моста на левый берег, где поднимались небоскрёбы. Они светились разноцветьем окон и были особенно красивы в эти вечерние часы. Через подъездные пути, по эстакадам и акведукам мы выбирались на светящийся силуэт Эйфелевой башни, пока не очутились под ней, у её опор-ног, олицетворявших силу и мощь.
Сталинград в конце улицы Лафайет
Рано утром перед отлетом отправляюсь в конец улицы Лафайет на свидание с площадью Сталинград. Согласитесь, жить рядом и не побывать в этом месте – просто немыслимо. Очень рано.
Предрассветные улицы пусты и сумрачны, и редкий прохожий спешит по ним в этот час.
Перехожу через странный могучий мост над подъездными путями Восточного вокзала. Вперед, вперед, где в конце длинной Лафайет крохотная площадь Сталинград. Она на перекрестье улиц, канала и бульвара с дешевыми магазинами и секс-лавками, ведущего к площади Пигаль. Метро здесь выходит из земли, и поезда стучат над головой. Во всяком случае это парижская окраина, рядом городок занимательной науки, еще восточней парк имени Сталинграда, но мне уже не добраться до него.
В самолете на обратном пути мы жадно знакомимся с сообщениями газет. Не только наши события, но и зарубежные новости волнуют нас самым непосредственным образом. Во Франции мы много видим, но толкуем по-своему, а тут, наконец, разбираемся, что же всё-таки произошло?
Читаем про первое испытание системы СОИ – датчики «Дельты», как и 250 наземных радаров, станут следить за «противником», чтобы его уничтожить. А необъявленный противник – мы, и «Дельта» направлена на нас. Про первое учение морской пехоты США на французской территории. Маневры под Лиможем по сути дела «тихое возвращение» Франции в НАТО, после того как двадцать лет назад её вывел из НАТО де Голль. И в этом итоги правых. На носу выборы. Ширак открыл предвыборную кампанию митингом в Версале. В тот же день Миттеран выступил на острове Реюньон. В этом «заморском департаменте» президент выступил в родном городе Барра, бывшего премьерминистра, который тоже вступил в борьбу за пост президента, а Миттеран пока об отношении к выборам не объявил. Всё ещё впереди. И у нас важное впереди. Мы провели уже испытания летных образцов аппаратуры «Серкома», «Амадеуса», «Эркоса», а «ЭРА» вся ещё впереди.
И снова все переменилось, поменялось местами. В Москве полным ходом идут приемосдаточные испытания прибывшей аппаратуры. Работа наша проходит в КИСе ИКИ Академии наук СССР. Нас опекают здесь милейшие Таисия Ильинична и Ананий Иванович. Всё очень похоже на Тулузу: помещение, та же аппаратура, та чуть подправленная документация. Только погода иная. Циклон из Турции принес на юг небывалые ветры и снегопады. В Крыму ветер сорвал со столбов провода, сугробы на трассе Ялта – Симферополь достигли двухметровой высоты.
14 марта и в Москве мела метель, и мы боялись, что утром будет нелётная погода. Но утро выдалось ясным, хотя по прогнозам метель все-таки ожидалась во второй половине дня.
Летели мы вместе с нашими мастерами пинг-понга. Невысокие милые девушки, хорошо сложенные, стройные ребята, такими мы были сами тридцать лет назад. Снижаясь над Парижем, пробивали пелену облачности. Нас встретили похудевшие Лабарт и Обри, одетые необычно: Лабарт в новом костюме вместо обычной кофточки, но на рубашке присутствовал обязательный крокодил. Обри в пестром легком пиджаке с плечами «буф» – он вообще склонен одеваться театрально. Такое впечатление, что он ещё не исчерпал желания щегольнуть и такая возможность пока ещё нова для него.
Выезжая, долго крутили по спирали стоянки автомобилей аэропорта. Нас привезли в знакомый отель «Аркад», а вечером Лабарт и Обри пригласили нас на аперитив.
Кафе «Небо Парижа» на 56-ом этаже Монпарнасской башни. Стемнело, из окна с высоты видна светящаяся Эйфелева башня и золотящиеся огнями авеню. Взгляд с высоты пробуждает в душе атавистическое; может это – воспоминание об отгорающих ритуальных кострах. Я помню огни Тбилиси, Софии из окон суперотеля «Родина» и из своего московского окна, ведь я живу на 19-ом этаже.
Мне принесли «Планте» – смесь бакарди и соков в красивом высоком бокале. Было уютно в полумраке маленького зала кафе: свечи в толстых настольных стаканах бросали неверный свет, цветы, тапёр за роялем, негромко импровизирующий. Рядом и выше за стеклом, в соседнем зале черные головы вездесущих детей Страны восходящего солнца. Они здесь повсюду: на улицах, в музеях, транспорте.
Патрик пошёл, пошептался, и вот мы уже тремя этажами выше на плоской крыше Монпарнасской башни. Со всех сторон открывается панорама Парижа. Он с этой высоты – светящимся горизонтом, а ближе геометрией улиц, световым росчерком проспектов и площадей. Золотистые огненные потоки от Марсового поля. Не всё разбираешь с высоты, несомненны – площадь Отеля Инвалидов и ярким пятном Конкорд.
В молодости Эрик Гаушус – яркий представитель молодой научной поросли, занимавшейся управлением первых кораблей и межпланетных станций, а точнее – талантливо занимавшийся всем, за что ни брался, сделал снимок из окна собственной квартиры – «графика зимы»: на белоснежном фоне дворика черные линии невысокой ограды сквера, дорожки, кусты, деревья. А вот теперь перед нами огненная графика ночного Парижа. Картина была столь прекрасна, что мы, не выдержав, закричали разом: «Ур-р-ра», чем испугали сопровождавшегося нас служителя.
О Париже я читал немало, но лучше всего, на мой взгляд, написал Виктор Некрасов в журнале «Новый мир». Он для меня был всегда настоящим литератором, и после его отъезда я старался следить за его эмигрантской судьбой. И теперь, когда Некрасов мертв и похоронен под Парижем на русском кладбище, я узнал, что именно год назад, в январе 1987-го, Виктор Конецкий встречался с ним рядом, в кафе, на бульваре Монпарнас.
Интересно взглянуть на то же чужими глазами. С наблюдательностью маститого литератора Конецкий писал о гостинице: «три толстенных телефонных молитвенника на тумбочке у изголовья…»; но потом, с известной долей развязности, назвав улицу «Вожирард», он рассказывал о встрече с Некрасовым, о знакомых местах и среди них о Монпарнасской башне.
Из окна кафе «через площадь был виден огромный небоскрёб, вполне нелепый – Монпарнасская башня, на пятьдесят втором этаже которой прошлым вечером французская полиция провела эффектную операцию по борьбе с террористической экстремистской группировкой „Аксьон директ”. У террористов нашли одиннадцать килограммов взрывчатки – вполне достаточно, чтобы крыша этого нелепого (..?) небоскреба взлетела намного выше Эйфелевой башни…»
