полторы тонны. О ней писали: «Великое чудо, единственное в мире столь монументальное сооружение из высокопробного серебра».
История этого шедевра – давняя. Святой благоверный князь Александр Невский был погребён в монастыре Рождества Богородицы во Владимире. Александр Невский прожил 43 года. В 20 лет он победил шведов на реке Неве, а через два года одержал победу на Чудском озере. Человек он был храбрый, умный, ловкий, очень тонко и верно вёл сложнейшие переговоры с Ордой, с папой римским, со всеми мог найти общие интересы и предложить разумные и мудрые решения многих конфликтных ситуаций. Его ценили и уважали в мире.
В 1547 году князь был причислен к лику святых. В 1723 году его мощи вывезли в Шлиссельбург, а в 1724 году по велению Петра I поместили в Александро-Невской лавре.
Елизавета заказала роскошную серебряную раку (ковчег для мощей) лучшим мастерам Сестрорецкого оружейного завода. Было потрачено 90 пудов серебра. Раку украсили барельефами, рассказами о подвигах князя и надписью Михаила Ломоносова:
Святый и храбрый князь здесь телом почивает;
Но духом он небес на град сей призирает
И на брега, где он противных побеждал и где невидимо
Петру споспешствовал.
Являя дщерь его усердие святое, сему защитнику
воздвигла раку в честь
От первого сребра, что недро ей земное
Открыло, как на трон благоволила сесть.
В 1768 году Екатерина II пожаловала для раки дорогую золотую лампаду и сама возложила покров с образом Александра Невского, украшенный жемчугом и бриллиантами.
В 1922 году раку вскрыли, мощи изъяли, отправили в Государственный музей истории религии, а само надгробие передали в Эрмитаж. Обилие серебра возбуждало большевиков – захотелось переплавить и продать за границу. Тройницкий отчаянно сопротивлялся – писал гневные телеграммы и письма: «Недопустимо варварское разрушение и передача шедевра на переплавку!» Убеждал, возмущался, хитрил: говорил, что серебра не так много, как кажется. Но главное, надгробие – бесценное сокровище, национальное достояние. Надгробие удалось отстоять. Эрмитаж отправил на переплавку коллекцию серебряных монет. Конечно, жалко, но надгробие было важнее.
Беды не отступали. Ещё одно важное и страшное решение было принято правительством: музеям разрешили продавать экспонаты. Особая спецкомиссия занималась отбором и решала, что можно и нужно продать. Спускались даже планы продаж. Сохранился любопытный протокол одного из заседаний спецкомиссии: «Есть люди, коммунисты и марксисты, которые заражены таким понятием, что нам нужны Рембрандты и Рафаэли и что этого ничего нельзя продавать. А мне наплевать – чёрт с ними, с Рембрандтами – стране нужно золото, нужна валюта».
Шедевры исчезали… Эндрю Меллон, министр финансов США, миллиардер, известный коллекционер, выбирал картины по каталогу и платил не скупясь. Присматривался к «Блудному сыну» Рембрандта, чудом не приобрёл: картина оказалась слишком большая, не тот размер, который Меллону был нужен. За один год он купил 21 шедевр за очень умеренную цену.
«Мы не продаём, а просто отдаём всё за бесценок, – горько возмущался Тройницкий, – варварское отношение губительно и отвратительно». Он нашёл выход из положения: продавать только то, что называлось дублетами. Если в сервизе двести штук одинаковых тарелок, то часть можно продать. Дублетами называются вещи, которые не в точности повторяют друг друга, но принадлежат одной эпохе. Например, Тройницкий говорил, что серебро XVIII века во Франции практически было уничтожено во время французской революции, а в Эрмитаже его много, и за хорошую цену можно уступить: «В том-то и дело – о цене не раздумывают, продают за мизерные деньги, лишь бы побыстрее. Катастрофа».
В 1927 году Тройницкого освободили от должности директора Эрмитажа и перевели в Отдел прикладного искусства, но и там он не успокаивался – мешал осуществлению грандиозных планов, раздражал.
В 1928 году была создана интересная контора – «Антиквариат». Её задача – скупка и реализация антикварных вещей. Деятельность её была долгое время засекречена, руководство – партийные работники высокого ранга. Георгий Пятаков, председатель Госбанка и член Комиссии по наблюдению за отбором и реализацией антикварных ценностей, давал строгие и чёткие указания: «Для того, чтобы иметь возможность преодолевать саботаж интеллигенции, которая сидит на этом деле, на музейном деле, нужно на реализацию посадить людей, которые в этом ничего не понимают». Например, первый такой председатель – Абрам Гинзбург, и даётся характеристика: «Он только что начинает отличать Рафаэля от Рембрандта, и он хороший товарищ». После посещения Эрмитажа товарищ Гинзбург искренне удивлялся: «Неужели же находятся дураки, которые за такую ерунду платят деньги?» Покупали охотно – «Советы распродают музейные коллекции»…
Сотрудники Эрмитажа вспоминали, как отдавались приказы, например, остаться после работы, снять со стены «Благовещение» Ван Эйка и отвезти картину в Наркомат внешней торговли. Вопросов рекомендовали не задавать.
Сохранился изумительный документ, рассказывающий о той эпохе, – записные книжки Елены Григорьевны Ольденбург, сотрудницы Отдела Востока, жены Сергея Фёдоровича Ольденбурга. Великий востоковед, крупнейший деятель Российской академии наук много выступал против расхищения сокровищ Эрмитажа государством. Некоторые материалы просто не могу не прочитать: «Седьмое марта 1929 года. Утром уже к 11 часам Сергей [Ольденбург] был у директора Эрмитажа Сергея Павловича Кларка. В Эрмитаже работает теперь комиссия по изысканию вещей к продаже. Что творится в картинном отделении, бедные наши картинщики, на них лица нет. Все картины из запасов – все в продажу. Все допытывались – где же тайные кладовые? Где запрятаны драгоценности? Взломали пол, шарили под полом, смотрят в печных трубах, отдушинах. Тяжёлая обстановка. Кларк просил Сергея вступиться за Эрмитаж». Сергей Фёдорович тогда активно вступался, писал Горькому – одному из инициаторов этих продаж: «В Эрмитаже большое волнение, убрали одну из лучших картин Эрмитажа Рембрандта “Даная”. Все спрашивают – где же она?» Далее в записках Елены Григорьевны Ольденбург: «21 сентября. Была в Эрмитаже часа три. Картина Рембрандта “Даная” снова на своём месте. Нового ничего, кроме ареста Боровки-Эрштедт».
В такой обстановке жил Эрмитаж, при этом делал экспозиции, выставки, разрабатывая новые научные темы, изучал проблемы. Жил и сопротивлялся. Конечно, сильно сопротивляться было трудно, и нам ещё предстоит выяснить всю историю, тем более что она обросла легендами. Например, история о том, как в конце 1920-х годов самые лучшие шедевры картинной галереи были перенесены в особую кладовую Отдела Востока. Есть предположение, что таким образом пытались убрать эти картины с самых видных мест, куда обычно приходили начальники и отбирали шедевры на продажу.
Бывало – присылали довольно безграмотные бумаги, где Ван Дейка путали с Ван Эйком. У меня есть статья о том, как «Бокал лимонада» Герарда Терброха остался в Эрмитаже. «Бокал лимонада» – одна из лучших картин Терброха, её хотел купить Галуст Гюльбенкян – известный британский финансист и нефтяной магнат. Не дать ничего ему было нельзя, поэтому продали совсем другого Терброха, не самого лучшего. Была довольно грозная переписка по этому поводу, но эрмитажники сумели отстоять свою позицию. Часто возникали ситуации, как во время обороны: любой окопчик, любой ров, любой надолб немного останавливает вражеские войска. Всё время старались затормозить это наступление.
Книжечка. «Дело № 75. Чистка государственного Эрмитажа. Часть 5». Стенографический отчёт заседания комиссии и публикации в газетах: «Гнездо вредителей в Эрмитаже. Государственный Эрмитаж – мировая сокровищница, где собраны величайшие творения Востока и Запада. Он не сумел за 13 лет пролетарской революции перестроиться на службу культурной революции, соответственной принципам марксистской методологии. Начнём с руководителей. Последние годы директором Эрмитажа был Тройницкий. Это, пожалуй, один из самых опасных вредителей в Эрмитаже. Прикрываясь лояльностью к советской власти, систематически вёл вредительскую политику в музее, всеми силами сопротивлялся советизации Эрмитажа, окружил себя контрреволюционными элементами. Вместе с этой шайкой интервентов Тройницкий ждал момент, когда Ленинград
