у Щипина: сектант и сотрудница прокуратуры… До сожительства, правда, не доходит. Платонические отношения, познавательные прогулки по городу.
Еще менее внятна детективная линия. Кто-то в Краснопольске убивает людей и отрезает то руку, то ногу, то еще что-то. Расследованием и занимается Ольга Клименко. Но раскрывает дело не она, а Миряков. Разумеется – еще одна секта. Сектанты добровольно жертвуют своей жизнью и разными органами, чтобы из них «сшили» нового бога (почему не могли позаботиться, чтобы не оставлять улик в виде обезображенных трупов, непонятно). Скроенный из этих биопожертвований кадавр содержится в холодильнике в местной школе. После разоблачения его сжигают на пустыре, как чучело Масленицы.
На этом сожжении, описанном несколько буднично, но не без эффекта, возможно, и стоило бы поставить точку. Но автор всё же решает устроить конец света. Дождь, потом снег; пустая земля в снегу, над которой на башне бывшего лифтового завода сидят Митя и Ольга – новые Адам и Ева.
И всё же. Несмотря на очевидные срывы и недодержки, «Бог с нами» – вещь незаурядная. И дело не только в блестящем стиле. Главное – не апокалиптика и не бредовые – и по-своему логичные – сектантские программы, о которых Щипин пишет вкусно, парадоксально и с удовольствием. Роман, думаю, о другом. О ледяном (несмотря на жару), каждодневном ужасе жизни в богооставленном мире. О поисках Бога – через неверие и все эти «еретические мысли для внутреннего употребления».
Тема напряженного богоискательства – тоже поколенческая, характерная для родившихся и выросших в стране «победившего атеизма».
Бога герои Щипина не находят. Хотя и чудеса творятся, и рекламные щиты мироточат, и Миряков, вроде, оказывается в конце мессией – против своей воли…
И последнее, немного в сторону.
Когда в 70-х возник Саша Соколов, это было как-то свежо, мило и понятно: после «больших» Александров (Пушкина, Блока, Солженицына) хотелось немного снизить монументальность. Да и в Штатах, где дебютировал Соколов, в ходу всё больше уменьшительные имена. С середины нулевых пошло: Саша Грищенко (который, правда, снова стал Александром), Саша Либуркин, Саша Филипенко… Теперь – Саша Щипин. Ономастическая революция в пределах отдельно взятого имени? Или тенденция, подогретая разговорами о «смерти Автора» и некоторой инфантилизацией литпроцесса? И в ближайшее время на нас хлынут писатели Вовы, Пети, Васи, Ани?.. Поживем – увидим.
«Дружба народов». 2018. № 8
Всё, конечно, по этому поводу уже обсудили. Высказались, поспорили, полайкали. Забыли, перешли к другому. Самое время заходить мне с «барометром».
Я занимаюсь вчерашними новостями – когда с них успевает осыпаться медийная шелуха и становится лучше видно, что, куда и зачем.
Напомню. В этом году, впервые за последние двадцать шесть лет, премия «Русский Букер» не будет вручена.
Я не очень люблю разные графические выделения и крупные буквы, иначе бы «двадцать шесть лет» как-то выделил. Именно таков возраст того, что мы называем современной российской литературой. В 91-м, году «Путча и Пущи», она еще продолжала оставаться советской.
С 92-го идет новый отсчет. С новыми именами, новыми институтами, новыми тенденциями. В 92-м выходит первый сборник Сорокина, в «Знамени» публикуется первый роман Пелевина, а в «Новом мире» – первая повесть Улицкой. В 92-м создается издательство «Вагриус», начинает выходить «Новое литературное обозрение», в «Независимой газете» появляются литературные обзоры еще неизвестного (как критика) Андрея Немзера, а в Екатеринбурге выходит «Книга о постмодернизме» еще менее известного Вячеслава Курицына.
В 92-м происходит первое вручение «Русского Букера».
Все последующие годы премия вручалась. Кому, как, за что – об этом писалось много. Премию поругивали, иногда похваливали; с премией считались. Премия эволюционировала, искала новые форматы – обзаведясь, например, дочерним «Студенческим Букером». Удивляла неожиданным выбором или раздражала слишком ожидаемым.
Но главное – премия стала частью новой литературной традиции. Важной частью. Не случайно Наталья Иванова назвала свою книгу о русской прозе середины нулевых «Невеста Букера». Возникали и гасли другие премии, блекли литературные имена, закрывались едва созданные издательства, переставали выходить задуманные с размахом журналы. «Букер» оставался, воплощая цепь преемственности внутри постсоветской литературы.
У каждого литературного проекта есть, разумеется, свой «срок годности». У премий, у журналов, у союзов и объединений.
Исчерпал ли «Букер» этот срок?
На мой взгляд, нет.
Индикатор исчерпанности премии – инерция, повторение имен финалистов и лауреатов, тематики и стилистики отмеченных книг. В «Букере» этого не наблюдалось. Прежде всего – благодаря ежегодному «обновлению крови», смене состава жюри. Эта ротация имела и свои минусы: порой непредсказуемые, озадачивающие решения, которые вряд ли были возможны с более-менее постоянным, «сработанным» составом. Но плюсов в таком устройстве «Букера» всё же было больше.
«Но есть же и другие премии!» (Возможное возражение.)
Безусловно. «Большая книга», «Нацбест», «Ясная Поляна», «НОС». Пусть жанровые требования в них не оговариваются, вручаются они чаще всего, как и «Букер», именно за роман. И премии эти хорошие, нужные… Но – вряд ли могущие заменить собой «Букер». У каждой – своя условная ниша. «Нацбест», говоря огрубленно, учитывает коммерческий потенциал романа, «Поляна» – верность традициям, «НОС» – открытость новациям.
Серьезной альтернативой «Букеру» была лишь «Большая книга». И по материальному обеспечению, и по господдержке, и по влиянию на литературный процесс. Для этого, отчасти, и создавалась – в противовес «Букеру», который в 2002–2005 годах поддерживался благотворительной организацией «Открытая Россия», созданной Ходорковским.
Сразу оговорюсь – к «Большой книге» я отношусь с профессиональным респектом и симпатией. Дело не в «Большой книге», дело в тенденции. В монополизации (тут, пожалуй, даже выделю) и связанных с ней издержках.
Кстати, сам «Букер» был в начале своего существования премией-монополистом. Но уже через три года, в 95-м, возник «Анти-Букер», в 97-м – премия Академии русской современной словесности… И это нормально и продуктивно, когда ни один из игроков на литературном поле не может диктовать свои условия.
Сегодня монополизация идет на всех парах.
Мелкие, средние и даже многие крупные игроки тихо удаляются, кто на штрафную, а кто вообще – с поля. Остаются только сверхкрупные. Сверхкрупные издательства, вроде «АСТ» или «Эксмо» (что институционально одно и то же). Сверхкрупные книжные сети, вроде московского «Читай-города» или питерского «Буквоеда» (которые тоже недавно объединились).
Теперь, если пауза, взятая «Букером», превратится в «дальше – тишину», то нечто похожее возникнет и на премиальном поле. Сверхкрупная «Большая книга» – и остальные, заметно уступающие ей игроки.
Пусть процветает «Большая книга», это важная награда, но прям даже неловко произносить: главных премий тем не менее должно быть много! (Из поста Майи Кучерской в Фейсбуке, 17 июля 2018)
Согласен. Пусть процветают «Эксмо» и «АСТ», «Читай-город» и
