— В Думе примкнули к команде Гайдара?
— «Выбор России» меня на выборах поддержал — в том смысле, что со мной не боролся, не выставлял никого. Но когда «выбороссы» потребовали, чтобы я вошла в их фракцию, я отказалась, поскольку гайдаровцы всегда плевали на малый бизнес. Я же была маленьким предпринимателем и знала, что НДС в 28 процентов всех убил, все пошло в тень.
Подходил ко мне и Явлинский, говорил: «Ира, давайте к нам». А у нас уже команда сбилась в 25 человек: все одномандатные, все в первый раз, такие воробышки влетели из бизнеса, все самостоятельные. Ответила Явлинскому: согласна, мол, Григорий Алексеевич, но только всех нас заберите. Он сказал: нет, мне никто не нужен — только ты. Мне показалось это странным.
Он, видно, обиделся. Помню, вскоре меня пригласили на Давосский форум — как политика, без всяких взносов. Была вечеринка в одном из отелей, я танцевала, а потом оказалась рядом с Григорием Алексеевичем. Он мне ласково так сказал: «Ирочка, вы прекрасно танцуете, вот дальше и танцуйте. А политикой вам заниматься не надо, поскольку вы, Ирочка, в ней ничего не понимаете». Это был 1994 год. Я промолчала.
Через некоторое время мы с ним поговорили и по поводу Виктора Черномырдина. Помню, он мне сказал, что Виктор Степанович будет президентом после Ельцина. Я ответила: «Боюсь, что нет, поскольку Виктор Степанович слишком мощная фигура и конкурирует с Борисом Николаевичем. У нас же политическая интрига всегда закручивалась по схеме уничтожения потенциальных соперников». Он сказал: «Вы не правы, Ирочка. Я же говорил, что вам не надо политикой заниматься». Потом, когда все оказалось так, как оказалось, я говорю: «Ну что, Григорий Алексеевич, я была права?» Он: «Ирочка, я не знал, что вы так быстро вырастете». Вот такой у нас Григорий Алексеевич.
Тогда же, в 1993 году, мы с группой одномандатников создали независимую группу, назвали ее «Союз 12 декабря», «декабристы». Хотели сделать фракцию, но нас затопили голосованием: и «Выбор России», и коммунисты, и травкинцы — все. В результате мы зарегистрировали группу. Но когда Борис Николаевич Ельцин начал встречаться с представителями фракций, то первым, с кем он встретился, был «Союз 12 декабря».
— Как прошло знакомство?
— Пришли к нему в Кремль, он такой грустный сидит, смотрит на нас. Первое, что он сказал, было: «Не знаю, что мне делать с помилованием. Тяжелейший вопрос, миловать или не миловать?» Мы обомлели.
Тогда же еще не было моратория на смертную казнь. Комиссия работала очень серьезно — правозащитники вместе с президентом. И на него сильно давила тяжесть того, что он может одной росписью лишить человека жизни. Ответственность дичайшая! Потом, когда я участвовала как депутат в переговорах (при посредничестве финнов) по вхождению России в Совет Европы, идея моратория на смертную казнь меня очень радовала. Я билась за нее и за Совет Европы, потому что помнила глаза Бориса Николаевича и эту его горькую фразу: «Что же мне делать?» Нельзя человеку, политику, брать на себя ответственность за лишение кого-то жизни!
— Говорят, Борис Николаевич вас особо выделял.
— Думаю, благодаря Наине Иосифовне. Как-то Борис Немцов сказал Ельцину в шутку: «Что нам делать с Курилами? Хакамаду надо туда послать!» Президент спросил: «А кто такой Хакамада?» И вот тут Наина Иосифовна вмешалась. Говорит: «Да ты с ума сошел! Ты — президент страны и не знаешь Хакамаду!» После этого он меня действительно стал выделять и даже спасать.
Например, когда я стала министром и начала двигать законы, забиравшие у министерств коррупционный ресурс, все просто взбесились, притом что это были демократы. Они говорили: мы тебя утопим, мы тебя выпрем из правительства. Тогда Борис Николаевич в очередном радиообращении, а он где-то раз в неделю их делал, сказал, что Хакамада — молодец, двигает малый бизнес. И тут все — хоп, и закрылись. Потом, когда он всех женщин с 8 Марта поздравлял, он подошел ко мне и сказал: «Спасибо. Хорошая загогулина получилась».
Когда английская королева приезжала с первым визитом в Россию, был прием у президента, куда было звано ограниченное количество людей. В их числе — статусные представители парламента: заместители, председатели, лидеры фракций. Меня тоже пригласили, хотя я была всего лишь одномандатным депутатом.
С Клинтоном я тоже встречалась. Показывая на меня, Ельцин сказал ему: «Вот она — наше будущее». Клинтон начал дико хохотать, а у него хорошее чувство юмора: «Ну наконец-то я увидел, какое будущее у России». Я просто обомлела: смех-то вышел двусмысленный. Мол, вообще непонятно, куда вы двигаетесь, а теперь я хотя бы это увидел.
— Как стали министром?
— Мне позвонил Немцов, бывший тогда вице-премьером, и сказал, что они с Гайдаром решили, что мне срочно надо стать министром труда и социального развития вместо Меликьяна. Я говорю: «Борь, вы, конечно, здорово придумали, но вы не в курсе, что я на восьмом месяце беременности?» Он искренне изумился: «Да ты что?» Потом перезвонил: «Сможешь надеть такое платье, чтобы никто ничего не заметил? Посидишь, позаседаешь, потом через два месяца родишь, будет как раз лето, каникулы». Отвечаю: согласна. Я же была политиком до корней волос. Казалось бы, так удобно — сиди себе и сиди в депутатах. Депутат может беременеть, рожать, и никуда его мандат не денется. Нет, как же — мечта попасть в Белый дом сбывается! А это была серьезная мечта, я прямо заболела ей. Словом, на авантюру Немцова я моментально согласилась. Но у меня тут же ребенок начал шевелиться, и я перестала спать по ночам. Муж говорит: ты с ума сошла, так нельзя. Поехал к Ефимычу: мол, Ирина страстно хочет в Белый дом, но, ребята, я боюсь за ее здоровье. Немцов говорит: «Давай отложим».
В июне я родила, в сентябре в Кремле был какой-то прием, пришла на него, увидела Черномырдина. Подхожу, рапортую: «Родила, хочу в политику». Виктор Степанович: «Ну и отлично, займись малым бизнесом». На том и порешили.
Дальше начались проблемы: давили со всех сторон. У меня было столько кураторов! Вроде бы все поддерживали, но как только дело касалось упрощения процедур лицензирования, сертификации и регистрации в одно окно, а это — хлеб для министерства, меня начинали просто убивать. Помню, кричали: ты еще аборты разреши делать без лицензии! Особенно бесились от того, что я хочу создать кредитные союзы без банковской лицензии для малого бизнеса, как в Италии. Борис Ефимович говорил: «Это же отмывание денег!» В общем, было тяжело, я понимала, что мне нужна помощь самого премьера, иначе каши не сваришь. Но пробиться на прием к Черномырдину я никак не могла. Мне его помощники подсовывали каких-то своих племянников, чтобы я их брала на работу первыми замами — тогда, мол, и получишь «доступ к телу». Это было классической ситуацией. Помню, Починок как-то сидел у него в приемной шесть часов, будучи руководителем налогового ведомства.
Свидания с Черномырдиным я удостоилась лишь в качестве подарка на 8 Марта. Нас, женщин, собрали в Овальном зале Белого дома. Степаныч подходит ко мне, персонально поздравляет. Я говорю: «А подарок?» — «Какой подарок?» Отвечаю: «К вам». Он все понял, говорит: «Приходи прямо сейчас».
Виктор Степанович всех поздравил, чаепитие закончилось, он пошел к себе в кабинет. Подскакиваю и бегу за ним. Уже открываются двери его огромного кабинета, он проходит, а глава аппарата Владимир Бабичев поворачивается ко мне и начинает закрывать дверные створки. Судорожно соображаю, что делать. Начинаю просто кричать: «Виктор Степанович!» Он поворачивается, бросает Бабичеву: «Она со мной». Двери стали медленно открываться. Просто триллер в чистом виде!
А дальше была гениальная история. Я сижу, Черномырдин командует: печенье принесите с чаем. Приносят классические печенюшки и безе, которыми всегда и всех потчевали и в Кремле, и в Белом доме. И сегодня по гуманитарным вопросам приходишь в администрацию президента — а там опять все то же безе и песочное печенье. Ничего за двадцать лет не изменилось. Черномырдин сидит напротив, в глаза не смотрит — взгляд ходит вокруг и мимо. Кто я? Какая-то странная дива, к которой он, конечно, хорошо относился, но своей для него я не была. Я решила: надо срочно стать своей, иначе не договоримся. Вдохнула побольше воздуха и говорю: «Виктор Степанович, я — в жопе!» Он так расслабился сразу! Нормально, свой человек! Спрашивает: «Что, не можешь ко мне попасть?» Отвечаю: «Не могу». Говорит: «А ты приходи и сиди». Возражаю: «Виктор Степанович, тогда я работать не буду успевать». Он: «Что, достали тебя наши пацаны?» Говорю: «Достали, работать не дают». Он обещал помогать, но вскоре его, к сожалению, убрали.
Вообще он был удивительным человеком. Даже будучи премьером, если мы встречались на каком-нибудь приеме, то непременно подходил и говорил: «Вот мой учитель. Она учит меня, что делать с малым бизнесом — я в этом ничего не понимаю». А я была всего лишь председателем маленького госкомитета.
