Сидели мыкак-то в общежитии на улице Добролюбова в моей угловой комнате, и разговорзашёл о женском контингенте Литинститута.
— Это надоже… — сказал Серёжа Чухин. — Целый этаж у нас тут женский, и в основном ведьпоэтессы все… Это сколько же будет поэтесс? Слушайте, братцы, а можем мыкого-либо из них поставить вот тут, рядом с нами?
— А нашаНина? — встрепенулся Рубцов. — Про нашу Нину Груздеву ты забыл, что ли? ТолькоНине рядом с нами и место, а остальным даже и близко делать нечего. Нина — поэтс большой буквы, у Нины чувство сильное, без малейшей женской подделки…
И закиваливсе: да, пожалуй, сильней поэта, чем Нина Груздева, на сегодняшний день наженском четвёртом этаже не найдётся.
Незаметнопролетели с той благодатной поры целые десятилетия, ушли из жизни и Рубцов, иЧухин, а потом ещё ушло такое множество друзей, что где-то в серединедевяностых мне, уехавшему из города на жительство в свой родной посёлок,хотелось подняться на какой-либо холм и, обратив лицо к небу, завыть отужасающего одиночества.
И как раз вэто время пришла мне из Вологды бандеролька. Глянул с радостным удивлением -Нина Груздева. Она прислала два своих только что вышедших сборника стихов -“Воскресение” и “Твоё имя”. А в письме просила дать ей рекомендацию длявступления в Союз писателей. Я поразился: как же так, неужели Нину с еёпрекрасными стихами до сих пор не приняли в Союз? Ведь ещё когда училась вЛитинституте, вышла у неё книжка стихов “Тропинка”, а в то время, если кому-тоудавалось выпустить книжку будучи студентом, то уже как-то само собойподразумевалось, что это залог надёжного литературного успеха в будущем.
Послесмерти Рубцова мне не раз приходилось встречаться в Москве на различныхлитературных мероприятиях и с Чухиным, и с Коротаевым, и ещё кое с кем извологжан, справлялся я у них о Нине, но даже и в голову не приходило спросить,приняли её в Союз писателей или нет. Считал, что она давно в Союзе — как можноне принять человека, творчество которого высоко ценилось и Сельвинским, иБоковым, и Рубцовым, да и не только ими?..
А оказалосьвон оно как — годы, два с лишним десятилетия забвения… Написал я Нинерекомендацию и, учитывая то, что будут её зачитывать в Вологодской писательскойорганизации на собрании по приёму, посетовал без обиняков: дескать, что же этовы, братцы, к судьбе столь одарённого человека-то с таким равнодушиемотносились? Узнал потом, что вроде бы спохватились. Ну что ж, лучше поздно, чемникогда.
Вступлениев Союз писателей, конечно же, и поддержало, и окрылило Нину Груздеву. В 1998году в серии “Вологда. ХХ век” вышел новый сборник её стихотворений “Звезда”, ав 2001 году ещё одна прекрасная книга — “Часы песочные”.
И болеевсего, читая эти книги, радуюсь я тому, что Груздева, несмотря на долгие годынепризнания её творчества, невзирая на боль, которую испытывает любой поэт,обречённый на забвение, осталась верной своей сути, не приспособилась “к веяниюновых ветров”, не предала однажды выбранную её сердцем тему — великую темулюбви. В наше нелёгкое переломное время немало известных писателей и поэтов несправились с собой — отреклись от высокого, истинного и скатились к ложному,низменному, стали работать “на потребу улицы”. А Нина Груздева — женщина! -несмотря ни на что, сумела справиться и более того — обрела новую силу.
Читаякак-то её стихи, задумался я о времени нашем переломном, о великой теме любви ивдруг задал себе вопрос: а может, в том, что Нину Груздеву отринули на многиегоды и пытались забыть, есть нечто закономерное?
Странная унас Родина — когда судьба её висит на волоске, откуда-то вдруг появляетсямножество людей, которым слово “любовь” и произносить-то будто уж стыдно, онидаже стараются заменить его каким-нибудь другим. А вот ненависти ничуть нестыдятся.
Бунин,отринутый, почти забытый в России, и на чужбине продолжал писать о любви. Онашей русской любви — высокой, мучительной, сжигающей, жертвенной. И “ЖизньАрсеньева”, и “Тёмные аллеи” — произведения, за которые он был удостоенНобелевской премии, — именно о ней. Это ему там и помогало выживать, и намтеперь жить помогает. Бунин считал, что любовь — это некий высший, напряжённыймомент бытия, что, подобно зарницам в ночи, озаряет всю жизнь человека.
И мнекажется, что Нина Груздева в своём творчестве очень близка именно к такойоценке любви. Думаю, что если бы она относилась к самому высочайшему изчеловеческих чувств по-иному, то вряд ли сумела бы сохранить верность этойтеме, живя столько лет в отрыве от читателя на своей родине, словно на чужбине.
Есть у неёстихотворение, где любовь, как бы обладая голосом, говорит от своего имени.
Не удивляйся,я приду сама,
Как солнце,как прозренье, как чума,
Болетьзаставлю жизнью, красотою,
Сокровищанесметные открою,
Руками, каккрылами, обойму,
Прильнудыханьем к сердцу твоему,
Заставлюбиться сладостно и больно,
Пока себе я нескажу: “Довольно!”
И, раскалившидушу добела,
Сама уйдунеслышно, как пришла.
Так ли уждалеко это от бунинского отношения к любви? По-моему, здесь то же самоепонимание её: любовь — это великое озарение, наивысший момент в жизни человека,и только в этот момент человек способен ощутить всю полноту жизни, всё еёбогатство, всю её красоту.
Немногопоспорил бы я, может, с Груздевой лишь насчёт последней строки этогостихотворения. Да, любовь чаще всего уходит, но совсем ли она уходит, вся ли?Она оставляет в душе такой глубокий след, что человек ощущает его долго,практически всю свою жизнь. И когда эта всевышняя вспышка уже далеко позади,когда наступает время подводить итоги, то, перебирая все свои былые беды ирадости, успехи и провалы, взлёты и падения, опять вдруг ощущаешь нечто вродеозарения той давней любовью и задаёшь себе вопрос: а, несмотря на боль, на всемуки, которые она с собой принесла, было ли у тебя что-то прекрасней и вышеэтого? И сам же себе отвечаешь: нет, выше этого не было ничего…
Да,впрочем, вряд ли и стоит спорить об этом с Ниной Груздевой, посколькубольшинство её стихотворений не о любви нынешней, не о любви, что называется, вчистом виде. Они как раз и несут в себе тот самый след былого. Как и у Бунина.Нести это всю жизнь — нелёгкий для души труд, и Груздева с присущим ейпроникновенным волнением, даже почти с надрывом, убеждает тех, кто не в силахпонять этого:
Уймитесправедливые упрёки,
Что труд встихах моих не побывал!
Стихов я невыдумывала строки -
Их кто-то мненочами диктовал!
Нет, небралась не за своё я дело
И, кажется,по-своему права:
Я так писала, какдуша велела -
Любовь и слёзысплавила в слова!
След,который несёт в себе душа Нины Груздевой, столь глубок, что стихи, написанныеею на эту тему, являют собой как бы повесть-исповедь о любви — ободной-единственной, ушедшей, но не проходящей.
И в нашеумопомрачительное время, при нынешнем безобразном отношении к любви, когданаивысшее проявление её стали обзывать будничным иностранным словом “секс”,когда и мужчины, и женщины всё с большим вдохновением меняют своипривязанности, даже и не помышляя о том, какой ответственности и жертвенности,какого мужества требует истинная любовь, голос Нины Груздевой, вещающий именнообо всём этом, не похож ли на “глас вопиющего в пустыне”?..
Наверное,так оно и есть. Но, Боже мой, как он сегодня нужен, этот голос, вернее, этотглас… И напрасно кто-то думает, что он бесполезен. Ведь с “гласа, вопиющего впустыне” начиналась новая эра человечества, эра любви. И вещал он погрязшим вгрехах людям прежде всего об истинной, высокой любви.
Когда НинуГруздеву не печатали, то наверняка упрекали её в “излишней приверженности ктеме любви”, а ведь у неё немало стихов и на другие темы, да каких стихов!..Душа человеческая, её сегодняшнее обнищание, обзаведение створками, как ураковины, — это ли не главная тема сегодняшнего дня? И сколь убедительно, скакой горькой сердечной проникновенностью решает её Нина Груздева встихотворении, посвящённом А. Цыганову…
…Натрудившись, душа хочет к близкой душе прислониться.
Только где же сейчас ты ей душу такую найдёшь?
Души все в камышах. Не шелохнутся тихие ветки.
Их сейчас не найдёшь там, хоть днём с фонарями ищи,
Как с душой нараспашку по жизни прошли наши предки,
Так сегодня мы все поголовно ушли в камыши…
А какоетёплое и глубокое — сродни рубцовскому — понимание родины ощущается в еёстихах, насколько ненавязчив, но точен и объёмен у неё пейзаж, всегдаисполненный высокого смысла… Как, например, в стихотворении “Август”.
Глубокаятаинственная ночь
Легла наотсыревшую дорогу,
И ветерок ушёлкуда-то прочь,
И толькосвежесть веет понемногу.
Ничем непотревожит тишина,
И сон окуталвсе дела земные,
Но вот большаякруглая луна
Вдруг осветилапризраки ночные.
