«Ушкуйники были способны на многое. Они вполне могли, подобно испанским конкистадорам, сделать Великий Новгород колониальной империей. Но, так как имперская идея была совершенно чужда Новгородской республике, ушкуйники направляли свою энергию на другие поля деятельности. Например, мстили врагам Новгорода»[264].
Российское землепроходческое движение в Зауралье XVI — начала XVIII веков, как явление военно-политического характера (ушкуйничество), было поистине уникальным. Хотя, бесспорно, оно обладало некоторыми чертами, которые типически сближают его с иными схожими по сути территориально-политическими акциями. Из их числа в качестве наиболее известных примеров назовем:
— колонизацию Средиземноморья сначала финикийцами (конец II — начало I тысячелетий до н. э.), а затем — греками (VIII–VI вв. до н. э.) и римлянами;
— испано-португальскую Конкисту в Новом Свете (XVI — начало XVII в.);
— освоение «дикого» Запада Северной Америки (XVIII–XIX столетий).
Каждое из этих исторических событий феноменально с точки зрения координат, параметров, конфигурации, развертывания событий в пространстве, хронологии действия, составе участников, целях и методах их действий, а также в проявлении конкретных политических и территориальных результатов. Но, несмотря на имеющиеся различия, эти и подобные им акции обнаруживают определенное сходство, позволяющее обобщенно обозначать их как «пионерные движения».
Их объединяющими характеристиками являются:
— два источника ушкуйничества: стихийное творчество народного духа и воля властвующих лиц;
— направленность действий вглубь неизвестных земель. Первопроходцы (как бы они не именовались в различных странах и в разные столетия и года) выдвигались на территории, сведения о которых в метрополии либо отсутствовали, либо имели крайне ограниченный, поверхностный характер;
— огромный радиус действия. Даже в эпоху Античности предполагалось пересечение крупных территорий (сухопутных и водных). В позднейшие, технологически более развитые эпохи, «плечо действия» пионерных движений обрело трансокеанический и трансконтинентальный размах;
— вступление в тесное и многостороннее взаимодействие с аборигенами неизведанных земель, которые по преимуществу находились на догосударственном уровне организованности. Иногда на пути пионерных движений встречались аборигенные «державы», но формировались они в специфических условиях, и потому не могли эффективно противостоять новому, неизвестному для них типу внешнего воздействия;
— итогом «экспедиций» становились крупные, во много раз превосходившие метрополию по площади территориальные приобретения;
— в «экспедициях» ясно проявлялся момент организационной иррегулярности. Эта позиция не принижает значения метрополии. Она, как правило, формулировала концепцию выдвижения в пределы неизвестных земель, так или иначе контролировала и регулировала затем его ход. В свою очередь, первопроходцы, за редким исключением, отождествляли свою деятельность с интересами конкретной страны. Однако их отряды формировались на основе личной или групповой инициативы, а государственное финансирование их деятельности было скудным, а то и вовсе отсутствовало. И только при обозначении явных выгод проведенных акций государство брало их дальнейшее развитие под свой патронаж, но и в этом случае некоторые элементы иррегулярности были здесь хорошо различимы. К примеру, граница приобретенных за счет неизвестных земель в течение долгого времени охранялась нерегулярными военными формированиями, а система управления ими учитывала начальный уже накопленный опыт.
По мнению О. Г. Усенко, «начальный этап ушкуйничества можно датировать концом XI — началом XIV вв. В это время национальный состав ушкуйников был различен: наряду с русскими ватагами действовали союзные им финно-угорские (корела, весь, ижора) отряды, во главе которых, вероятно, стояли представители местной родоплеменной знати.
Ушкуйничество пользовалось поддержкой новгородских властей, поскольку способствовало расширению подконтрольной им территории, а также повышало авторитет Великого Новгорода.
Период с 1320 по 1409 гг. стал новым этапом в истории ушкуйничества. Во-первых, исчезают упоминания о ватагах из числа нерусского населения (хотя это не значит, что финно-угорские «охотники» не могли быть ушкуйниками). Во-вторых, ушкуйничество стало прежде всего средством снятия социального напряжения в новгородском обществе, поскольку беднякам предоставлялся шанс быстро поправить свои дела, а богатым — заработать авторитет в народе»[265].
И мы с данной трактовкой полностью согласны, однако 1409 год не стал итоговым в истории ушкуйничества, и на примере анализа происходивших после этого года событий мы показали — ушкуйничество продолжало развиваться далее, принимая, правда, иные формы.
* * *
Вряд ли кто будет оспаривать тот факт, что сама география «обрекла» Россию на зарождение в ее общественно-политической среде землепроходческого движения. Причем истоки этого явления обозначились достаточно рано. Приблизительно в VI–VIII столетиях, когда на Восточно-Европейской равнине складывались славянские племенные союзы, часть из них обратила внимание на широкое, простиравшееся от Балтики до Верхней Волги, пространство. Его занимало относительно редкое угро-финское население, а биологические и земельные ресурсы казались неисчерпаемыми. Это делало северные и северо-восточные территории привлекательным объектом. Продвигаясь по ним, славяне к IX веку достигли Кольского полуострова и бассейна Северной Двины.
С землепроходчеством этот процесс сближают такие характеристики, как продвижение в неизвестные земли, обширные территориальные приобретения за счет неизвестных земель, стремление понять мировоззрение тех народов, которые населяли неизвестные земли, понять, чем и как они живут, насколько земли эти будут полезны, а навыки аборигенов востребованы. Но, одновременно, раннее продвижение славян в Северо-Восточной Европе отличалось:
— отсутствием единой, четко сформулированной и осознанной территориально-политической концепции;
— спонтанностью его осуществления.
Итак, это явление можно рассматривать лишь как прообраз землепроходческого движения, но благодаря его появлению и эволюции, перед нарождавшейся российской государственностью обозначилась одна из политико-географических перспектив ее развития, а так же — апробировались возможности реализации этой перспективы. Как показало время, очень заманчивой перспективы.
Землепроходческое движение в истории России ассоциируется с ушкуйничеством (новгородским и вятским). Зародившись в VIII–IX веках, оно (ушкуйничество) существовало до XVI столетия, представляя собой сложное, разнородное явление. Новгородская вечевая республика создала для его возникновения и развития благоприятные условия:
— отсутствие ограничивавшего движение населения крепостного права;
— широкое общественное одобрение ушкуйничества;
— традиционное право ушкуйников на все добытые ими ценности;
— поощрение создания в результате их походов «выселков» новгородской земли.
Поле деятельности ушкуйников простиралось от Балтийского моря до Камско-Волжского бассейна, полярного архипелага Шпицберген, западного берега полуострова Ямал, Северного Предуралья, Зауралья, Оби. Их походы представляли собой морские или речные рейды небольшими группами («ватагами») на судах ладейного типа («ушкуях»), в случае необходимости ушкуйники совершали набеги конным или пешим образом. Ушкуйничество в основном имело профессиональный характер (повольники прекрасно владели оружием, навыками боя, способами быстрого передвижения), а его результаты обрели не только территориальную, но и политическую «окраску».
Благодаря ушкуйникам владения Новгорода раздвинулись до Ботнического залива, Новой Земли, бассейна Печоры. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что ушкуйники, выполняя военно-политические задачи, волей-неволей осваивали Кольский полуостров, Скандинавию, да и всю Прибалтику.
Вместе с тем движение ушкуйников не имело единого центра планирования, регулирования и управления. Все связанные с ними мероприятия носили сугубо частный характер, а распространение новгородского суверенитета на «попутно» сделанные территориальные приобретения имело вид последействия «по факту случившегося». Даже создание «Вятской республики» не способствовало плавной эволюции ушкуйничества, последнее, в принципе, могло существовать только так, как и существовало — эмоционально, хаотично, с примесью вольницы. Попытки все привести в единое плановое состояние приводили к кризису ушкуйничества.
