Мы увидим, однако, что Сиверсу пришлось применить гораздо более жесткие меры, чтобы вынудить ассамблею подписать договор с Пруссией: он ввел российских генералов и немалое количество офицеров в зал заседаний, усилил городской гарнизон, разместил военных в самом замке, окружил собрание представителей нации солдатами, вооруженными штыками, и навел на него пушку – так было получено согласие сейма. Как будто столь необходимо было доказать обществу, что поляки испытывают гораздо большее отвращение к уступкам Пруссии, чем то было по отношению к России!
По распоряжению сейма канцлеры передали российскому представителю ноту от 26 июля 1793 года, в которой просили вмешательства российской императрицы, чтобы защитить Польшу от бед, которыми грозила ей декларация прусского короля. На следующий день был получен официальный ответ, из которого здесь приведены наиболее примечательные фрагменты.
«Нижеподписавшееся лицо считает долгом незамедлительно ответить на ноту, которой ассамблея сейма просит вмешательства Е[е] В[еличества] императрицы в переговоры, которые должны быть начаты с представителем Е[го] В[еличества] короля Пруссии.
Нижеподписавшийся польщен этим новым доказательством полного доверия сейма своей государыне, но при этом не может пойти на какую-либо отсрочку, чтобы не впасть в противоречие с ее распоряжениями и недавно полученными вполне определенными приказаниями…
Он вынужден, следовательно, заявить ассамблее сейма, что сейму не остается никакой иной возможности, как незамедлительно начать переговоры с представителем Пруссии, снабдив соответствующую депутацию инструкциями и требуемыми полномочиями.
Добрые намерения, которые проявит сейм в ходе переговоров с берлинским двором, послужат поводом к вмешательству, которое Ее императорское величество не замедлит оказать, чтобы устроить дела, столь живо волнующие сиятельную Речь Посполитую. Эти же намерения расположат Е[го] В[еличество] короля Пруссии к благотворным решениям в области коммерции и в других областях, которые могут быть предложены депутацией к рассмотрению в ходе переговоров и т. п. и т. д.
Составлено в Гродно, 16 (27) июля 1793 года.
Подписал Яков фон Сиверс»
Спустя три дня Сиверс передал сейму вторую ноту, в которой шла речь о том же, но в очень взвешенных выражениях.
Эти две ноты отличались своим умеренным тоном от всех полученных ранее и порождали надежду на то, что российский двор лишь по видимости поддерживает претензии короля Пруссии и что здесь можно рассчитывать на значительный выигрыш во времени и некие непредвиденные события. Поэтому было принято смелое решение создать затруднения посланнику Пруссии, направив ему через канцлеров ноту, на которую ему было бы очень нелегко ответить: не преуменьшает ли он свои трудности, рассчитывая на занятие части Польши войсками своего повелителя-короля и на поддержку со стороны России?
Вот эта нота от 31 июля 1793 года.
«Король и ассамблея сейма рассмотрели ноту г-на Бухгольца от 20-го числа текущего месяца и обнаружили, что в ней идет речь о новых договоренностях между Польшей и Е[го] В[еличеством] королем Пруссии. Поскольку между этими двумя государствами уже существуют договоры 1773 и 1790 годов, в уклонении от которых Речь Посполитая не может себя упрекнуть, то нижеподписавшиеся уполномочены запросить г-на посланника, считает ли Его прусское величество себя связанным вышеуказанным альянсом или нет.
Сейм имеет самое высокое мнение о лояльности характера этого монарха, которая не должна оставлять никакого сомнения в его верности своим обязательствам, торжественно подтвержденным договором, и потому он поручил нижеподписавшимся указать г-ну посланнику, насколько присутствие прусских войск в части владений Речи Посполитой противоречит существу договоров, имеющих место между Речью Посполитой и Его прусским величеством. Таким образом, нижеподписавшиеся вынуждены потребовать от г-на посланника, чтобы он соизволил немедленно связаться со своим двором на предмет вывода своих войск из тех областей Речи Посполитой, которые ими заняты, и надеются получить удовлетворительный ответ на этот счет.
«Составлено в Гродно, 31 июля 1793 года».
В тот же день посланник Пруссии Бухгольц ответил на эту ноту следующей декларацией:
«Нижеподписавшийся и т. д. мог быть лишь удивлен содержанием ноты, переданной ему сегодня от имени сейма. Тем не менее он спешит незамедлительно ответить, что содержание этой ноты, выдержанной в уклончивой манере, не является ответом на декларацию двух высочайших союзных дворов, Берлина и Петербурга, а также на ноты, переданные при открытии заседаний настоящего сейма, как от его имени, так и от имени г-на посла России. Он должен воздержаться от более пространных объяснений по этому поводу, поскольку та же депутация, которая обсуждала те же вопросы с посланником России, уже начала переговоры и с ним».
Бесполезно входить в детали заседаний сейма, на которых рассматривался вопрос о договоре с королем Пруссии, так как это было бы бесконечное повторение весьма оживленных высказываний, которые держали всю ассамблею в состоянии постоянного возбуждения.
Однако нужно было подготовить инструкции, чтобы начать переговоры с Бухгольцем. Впрочем, депутатам было ясно указано не вести переговоры ни по какому иному вопросу, кроме условий и пунктов договора о коммерции. Кроме того, им было предписано и подкреплено принесенной ими клятвой уделять особое внимание во всем, о чем они будут договариваться с вышеуказанным представителем, будь то интересы торговли или какие-либо иные, – тому, чтобы тщательно воздерживаться от малейшей дискуссии, имеющей какое-либо отношение к уступкам территории, областей, городов или портов, принадлежащих Речи Посполитой.
Хотя такие инструкции ни в малой степени не отвечали намерениям представителей России и Пруссии, эти переговоры должны были начаться 5 августа, однако на первом же заседании обнаружились взаимные затруднения, связанные с полномочиями.
Бухгольц ссылался на то, что полномочия депутации были недостаточны. С другой стороны, депутация находила в полномочиях самого представителя Пруссии формальные недостатки, которые следовало устранить, прежде чем вступать в переговоры.
В ходе дебатов по этому поводу заседания сейма становились все более бурными. Король, атакуемый нунциями со всех сторон, обвиняемый во всех бедах, которые он навлек на Польшу, произнес 10 августа очень долгую речь, в которой произвел обзор всех периодов своего правления и старался найти себе оправдание, детально объясняя свое поведение в ходе всех событий, предшествовавших данному сейму. Он нарисовал трогательную картину печального положения, в котором он вынужденно оказался, будучи подвержен в одно и то же время унижениям со стороны иностранных дворов и упрекам со стороны своих соотечественников.
Эта речь произвела впечатление лишь на некоторых, кто сочувствовал судьбе этого злосчастного правителя, но не могла ни успокоить умы, ни убедить большинство членов сейма в том, что при большей твердости и храбрости король не смог бы отвратить все эти несчастья.
Тем временем ноты представителей России и Пруссии чередовались одна за другой. Ноты Сиверса постепенно приобретали тон суровый и угрожающий. Наконец он сообщил, что генерал Моллендорф получил от короля Пруссии приказ занять воеводства Краковское и Сандомирское, если переговоры с Бухгольцем затянутся. Представитель Пруссии, со своей стороны, повторял те же угрозы. И оба предрекали новые несчастья, которым Польша могла подвергнуть себя: опустошение сел, разорение крестьян и земельных собственников и прочие беды, которые неизбежны при военных действиях.
Бухгольц получил новые полномочия, и депутация не могла более отказываться от возобновления переговоров. Однако она изыскивала все возможные средства, чтобы затянуть их и даже прервать, если была такая возможность, так как чувствовала за собой поддержку той влиятельной части ассамблеи, которая открыто высказывалась против Пруссии.
Произошло еще одно событие, которое усилило всеобщее возбуждение и вызвало яростные дебаты. Посол России получил ратификацию договора, заключенного с петербургским двором, и представил его ассамблее 13 августа. На заседании 17 августа, которое длилось до двух часов после полуночи, король объявил, что после четырех дней оживленных дискуссий подряд и неуместных высказываний, которые могли вызвать справедливое неудовольствие императрицы и еще более зловещие последствия для Польши, невозможно было дольше откладывать ратификацию договора с Россией. Это предложение, обсуждавшееся с еще большей горячностью, наконец было принято большинством голосов – шестьдесят шесть голосов против двадцати одного.
Из-за настойчивости, которую проявил король в деле ратификации этого договора, со всех сторон пошли недобрые слухи о нем. Уже открыто говорилось, что король принял на себя роль ставленника императрицы, чтобы унизить нацию и покрыть бесчестьем ассамблею сейма, что он был орудием императрицы, которым она пользовалась, чтобы тиранить польскую нацию и вынудить ее прибавить к потере большой части Польши еще и санкционирование расчленения страны посредством договоров и т. п. и т. д.
