«Фу, какая пошлость», — говорила Мила обычно в таких случаях. Только однажды ему сошло с рук, когда тяжесть наказания должна была превысить все мыслимые границы. Проснувшись рано утром и обдумывая программу грядущего дня: походы в банк и страховой офис, посещение организации для эмигрантов «Найана», где настырная сотрудница снова предложит заполнить тысячу анкет, — он, забывшись, сказал в сердцах: «Да пошла она на...» И сжался, осторожно косясь - не проснулась ли жена. Жена проснулась, но, опешив от такой неожиданной, а главное, ничем не мотивированной реакции, только спросила изумленно: «Но почему?!»
Однажды, сев в скоростной поезд, отвозивший его в Манхэттен, он пропустил свою остановку и оказался вечером в одном из небезопасных районов Гарлема. «Я сразу почуял — что-то не то: вокруг ни одного светлого лица. Но пока ориентировался, ко мне сразу один деятель подошел, ты бы только его увидел! Так мало того что пятьдесят долларов отнял, еще и отметелил за милую душу», - говорил Лёня, показывая синяки. Но Нью-Йорк любил и чувствовал себя в Бруклине как дома. «У вас в Амстердаме тоже, конечно, полно сумасшедших, но здесь на Брайтоне такие типы попадаются — паноптикум, прямо Одесса двадцатых годов...»
Шамкович знал массу выражений из лексикона местной публики, иногда и сам употреблял их. «Значит, так, — объяснял мне Лёня, как добраться до его квартиры, — возьмешь сабвей, сделаешь пересадку на Барахолке[ 14 ], а там по прямой еще минут тридцать пять. Когда выйдешь, иди за любым человеком, говорящим по-русски».
Хотя он прожил в Америке тридцать один год, большинство его воспоминаний и рассказов было связано с Россией. За свою долгую жизнь профессионального шахматиста Леониду Александровичу довелось встретить множество самых разных людей, и он любил и умел рассказывать о них. И не только о шахматистах. В Москве он жил рядом с пошивочной мастерской и, зайдя туда однажды, стал свидетелем разговора, который потом мастерски передавал в лицах:
— Зазвонил телефон, и поднявшая трубку пожилая приемщица закричала в глубину зала: «Зойка, п..., тебя к телефону!» Пришедшая Зойка, прикрывая трубку рукой, с деланной укоризной: «Ну что вы, Марья Антоновна, всё п... да п...?» Приемщица — примирительно, по-домашнему: «А что ж, не п..., что ли?» Та - соглашаясь с начальством и добродушно: «Ну, п..., п...» Фактически при помощи одного слова они передали целую гамму ощущений, возможно ли такое в английском? — восхищался Князь богатством русского языка.
Английский он начал учить еще в Москве, но ко времени приезда в Америку ему было уже пятьдесят три, и его язык остался на бытовом уровне. Когда говорил по-русски, вставлял то и дело в свою речь английские слова и выражения. Как и многие русские американцы, он говорил lawyer, insurance, appointment. В его письмах ко мне я мог найти выражения please find enclose, fee, expenses, round-robin tournament и другие.
Брак с Милой распался, но в 1989 году, когда Шамковичу было уже шестьдесят шесть, он встретил в Москве, где играл в турнире ГМА, женщину, которую знал еще в школьные годы. Роман, вспыхнувший десятилетия спустя, завершился ее переездом в Соединенные Штаты. Но и этот брак не вьщержал испытания временем, и до конца жизни Шамкович жил один в «однобедренной» (как называют русские американцы «опе bedroome») квартирке, что в русском эквиваленте означает двухкомнатную, в минутах пятнадцати ходьбы от знаменитой набережной Брайтон-Бич. Но двигался он медленно, часто останавливался передохнуть, и наш путь, помню, занял едва ли не час. Вдобавок он раскланивался направо и налево - как же, гроссмейстер Шамкович! - его многие знали там, особенно у шахматных столиков на набережной, где блицуют в хорошую погоду никуда не спешащие пенсионеры и вэлферисты[ 15 ]. Публика там действительно своеобразная, и однажды, когда я зашел в гастроном «Москва» на Брайтоне, услышал, как покупательница выговорила продавщице, обратившейся по-русски к американцу, не понимающему, чего от него хотят: «Ну что ты с ним разговариваешь, это же мэстный...»
Одно время он вел рубрику в самой популярной тогда в Нью-Йорке русскоязычной газете «Новое русское слою». Прирабатывал, пока мог, комментариями к партиям, писанием статей, уроками. Наступала, наступила старость.
Когда ему исполнилось восемьдесят, имя Шамковича занесли в Зал Славы американских шахмат. Всё собирался поехать на торжества, но так и не смог - здоровье не позволило. Позвонил ему в тот день.
— Шахматы какие-то неинтересные стали... Возможно, я старею, но мне кажется, что сейчас скучнее стали играть в них. Разве что Широв, да еще Полищук, вот его партии недавно смотрел... Как ?Да-да, Грищук, а я что сказал?
Анализирую в последнее время партии первенств СССР. Там, знаешь, и в полуфиналах масса интересного было. За турнирами? Нет, не слежу, разве что кто-нибудь позвонит и расскажет, но редко кто звонит. Интернет ? Да, слышал, что есть что-то такое, надо бы как-нибудь научиться. А ты не знаешь, выходит ли еще «Чесслайф»? Что-то мне перестали присылать.
Да нет, ни с кем не общаюсь. Из шахматистов только Борис Крейман иногда заходил, в последнее время и он уже не заходит.
Привожу в порядок записи о творческом пути. Партии свои анализирую. Вспоминаю старых мастеров. Читаю. Особенно одного писателя, я боготворю его... Ну, как его?.. Да как же его? Ну помоги мне, у тебя память лучше, чему меня... Он еще «Мастера и Маргариту» написал, да его?.. Или вот только что прочел о жизни одного художника, понравилось очень, он еще знаменит был усами своими, такими закручивающимися... Как же его ?.. Ну, а сам-то ты как ? Кажется, недавно какой-то турнир выиграл, мне кто-то сказал. Давно не играешь ? Ну, значит, напутали... Прочел, прочел твою книгу... Я ведь тоже многих знал, вот Левенфиша например; могучий был старик. Я редактировал тогда его воспоминания, это мало кто знает... А что, если тебе написать на более конкретные темы: например, шахматы и политика, или шахматы и секс, или чудаки в шахматах?Но тут одним томом не отделаешься...
Почему сам не напишу? Если решусь написать о себе, то это будет книга жалоб. Шучу, конечно. Это не я сказал, это Раневская сказала.
...Здоровье? Неважно, но держусь как-то еще. Мне ходить трудно, ну и эта болезнь, как ее? Ну, как же ее/'(Кричит кому-то: «Как называется моя болезнь?») Да, да, Паркинсон, Паркинсон... Ну и букет самых разнообразных других болячек... Мало того что передвигаюсь со скоростью улитки, главное, эта болезнь... как ее, ну как же ее?Да, да, Альцгеймер, кажется...
Был ли на матче Каспарова с машиной ?А что, был такой ? Когда ? Чем закончился ? Вот обида-то какая, аяине знал...
Что делаю целыми днями? Читаю, да теперь всё больше журнальчики местные, по-русски, конечно. До серьезных книг руки не доходят, знаешь, у меня ведь библиотека обширная очень, не знаю, что с ней и делать... Да, русское телевидение смотрю, оно несравнимо интереснее американского, там такую чушь иногда несут... Вот на днях сын приедет, вместе русское телевидение посмотрим, у него ведь его нет, вот пусть сам и сравнит. Слушай, а как Каспаров, будет ли играть свой матч на мировое первенство с этим... тьфу, с памятью что-то стало... Ну, как его бишь?.. Гуляю ли? Приходит тут ко мне одна женщина, славная очень, вот мы с ней вместе и гуляем.
Я вот у Ботвинника спрашивал, когда он в Америку приезжал, бывают ли у него шахматные галлюцинации, видения шахматные, так он сказал, что нет, а у меня вот бывают... Недавно приснилась одна позиция, что я Фишеру в Калифорнии показывал. Непростая очень, там конь с пешкой борется. Задумался Фишер тогда, а я ему — показать? Он засмеялся еще и пальчиком так погрозил: нет, мол, господин Шамкович... А через минуту сам решение нашел. Вот эта самая позиция и приснилась. Постоянно снятся и какие-то партии, но дебют всегда один — Уфимцева. После 1.e4d6 2.d4 Кf6 3.Кc3 соперник отвечает обычно 3...с6. Наутро партию не могу восстановить, только контуры — жалко очень. Помню только, что захватываю инициативу, атакую, атакую, борьба идет страшная; откуда у меня такая свирепость, сам диву даюсь, но никогда мата не удается поставить. Чуть-чуть не дотягиваю, не получается, но всякий раз думаю: может быть, следующей ночью удастся?..
Леонид Александрович Шамкович умер 22 апреля 2005 года в Нью-Йорке на восемьдесят втором году жизни.
Х.Доннер. Пророк из Муггенштурма
Уже по внешнему виду Эмиля Йозефа Димера можно заметить, что он не относится к тем людям, которые время от времени с удовольствием смеются над самими собой.
Худой, облаченный в костюм, по виду которого можно сразу сказать, что его хозяин окончательно расстался с мыслью, будто внешность имеет какое-либо значение, острый, выдающийся вперед нос, сдавленный смешок из беззубого рта, он перемещается странной, несколько танцующей походкой. Он относится к тому типу людей — мы все знаем этот тип, — кто всегда роняет чашки со стола. Во время последнего турнира в Бевервейке он упал со сцены. Случайность, конечно, но если спросить до начала турнира, кто из участников рухнет вниз со сцены, все хором сказали бы: Димер.
