Первый раз эта правда открылась ему еще в самом начале, когда он отправился засвидетельствовать свое почтение к Тилли, старому генералу, которому он посвятил в «Туркиаде» две изящные строчки:
Tilli, etenim te nostra canet testudo, nee unquam
Egrerium nomen gelidi teget umbra sepulcri.[55]
Этот комплимент он написал в ту пору, когда был горячим поклонником империи; теперь же, придя к убеждению, что если истинной вере суждено расцвести под надзором Бурбонов, то держава Габсбургов должна быть разрушена, — теперь он написал бы это иначе. Но как бы ни относился он теперь к Тилли, этикет требовал, чтобы он посетил генерала. Когда беседа закончилась, Тилли проводил гостя до дверей приемной, а оттуда вниз по лестнице его сопровождали адъютанты. Один из этих господ, Фламель, обратился к монаху с вопросом, действительно ли он — отец Жозеф, и, получив утвердительный ответ, продолжал: «Так вы капуцин, то есть, согласно обету, должны всеми силами способствовать миру среди христиан. А между тем именно вы затеваете кровопролитную войну между католическими суверенами — между императором, королем Испании и королем Франции. Вам должно быть стыдно».
Не потому, что была задета его честь, но потому, что оскорблен представитель Его Христианнейшего Величества, отец Жозеф потребовал извинений. Тилли принес извинения и велел заковать обидчика в кандалы; но, несмотря на это, отец Жозеф имел основание думать, что оскорбление было продумано заранее и весь инцидент на лестнице тщательно подготовлен самим Тилли. Что ж, слуги Христовы были научены ожидать клеветы, — да, и даже радоваться ей, ибо, если следуешь путем совершенства, испытание клеветой есть знак того, что ты созрел для самых трудных уроков. Терпеть наветы без возмущения и озлобленности может только та душа, которая потеряла себя в Боге. Будучи в Регенсбурге, отец Жозеф с удвоенным усердием упражнялся в пассивном и активном уничтожении своего «я». Он нуждался в этом — афронт у генерала был лишь первым в длинном ряду подобных испытаний его выдержки. На улицах Регенсбурга распространялись памфлеты, осуждавшие его и его хозяина кардинала с той яростной несдержанностью в выражениях, которая была характерна для всех полемических писаний XVII века. Памфлеты были анонимные, на латыни. По слухам, их сочинили два испанских церковника; но то, что авторы были политическими противниками отца Жозефа, не помешало им высказать вполне разумные и справедливые соображения — аналогичные высказывались людьми рядового ума и обычных понятий о морали во всех уголках Европы. Подобно Фламелю, люди недоумевали: как может капуцин примирить свое звание с разработкой и осуществлением политики, приводящей — что очевидно каждому зрячему — к умножению несчастий и преступлений. Им казалось, что он намеренно использует репутацию своего ордена, чтобы повапить гроб ришельевских злодеяний. На афористической латыни памфлетов — huic ille tegendo sceleri cucullum praebet. (Он предоставляет ему — Ришелье — капюшон, чтобы покрыть преступления). Сам Ришелье отлично знал, как важно для политика прикрывать свои действия авторитетом религии и высокой морали. В своих делах с зарубежными странами он прилагал все усилия, чтобы не выглядеть агрессором, соблюдать видимость законности и моральной правоты. Больше того, по словам итальянского дипломата, его современника: «говорят, что когда кардинал Ришелье затевает какую-то хитрую проделку, не говоря уже — мошенничество, — он всякий раз использует благочестивых людей». Дурные люди никогда не могли бы причинить вред, который они причиняют, если бы им не удавалось привлечь к этому хороших людей, сделав их сперва своими пешками, а затем — более или менее сознательными соучастниками. Huic ille tegendo sceleri cucullum praebet.
Что происходит, когда хорошие люди начинают заниматься государственной политикой в надежде насильно затолкать человечество в Царствие Божие? Вторя здравому смыслу простого человека, авторы регенсбургских памфлетов дали отточенный ответ: Sacrilega sunt arma qua sacra tractantur manu… Miles mitrae imperat cum mitra militibus imperat. (Святотатственно оружие, используемое святой рукой. Когда митра командует солдатами, солдат командует митрой). В этих фразах подытожена вся политическая история Церкви. Раз за разом священнослужители и набожные миряне становились государственными деятелями в надежде поднять политику до собственного высокого морального уровня, и раз за разом политика низводила их до низкого морального уровня, на котором вынуждены в своем политическом качестве существовать государственные деятели. То, что авторы регенсбургских памфлетов предпочли завернуть великую моральную и политическую истину в оболочку лжи и грубостей, достойно сожаления: это была гарантия, что отец Жозеф не обратит внимания на их слова.
Деятельность отца Жозефа в Регенсбурге была чудом виртуозной дипломатии. Первой его задачей было рассеять подозрения императора, которого враги Ришелье во Франции (Марийак, королева-мать, гранды — самые убежденные сторонники союза с Испанией) настойчиво предупреждали о том, что кардинал замышляет не что иное, как подрыв могущества Габсбургов. Это, разумеется, было правдой, но тем больше причин убедить Фердинанда, что это ложь. Отец Жозеф более или менее справился со своей задачей, дискредитируя людей, от которых исходили предостережения. Это амбициозные люди, которым помешал приход Ришелье к власти, и люди, которые противятся усилиям кардинала, стремящегося к тому же, к чему мудро и из лучших побуждений стремится в Германии Его Императорское Величество — к объединению раздробленной страны под центральной властью. Верно, что Франции пришлось защищать себя от испанской агрессии; но утверждать, будто кардинал и его монарх замышляют что-то против Австрии — злонамеренная ложь.
После бесед с императором босоногий дипломат отправлялся к Максимилиану Баварскому или другим курфюрстам. Им он говорил о глубокой озабоченности Его Христианнейшего Величества свободами его кузенов, германских князей. Он огорчен тем, что их свободе ныне угрожают; сердце его скорбит о несчастных жертвах императорской тирании. Императорская армия во главе с этим выскочкой Валленштейном была создана для войны с еретиками; но еще усерднее ее используют для того, чтобы подчинить католических курфюрстов. Когда Валленштейн стоит в Меммингене, этот торжественный Сейм — не более чем фарс. Под угрозой мощной армии курфюрсты теряют самостоятельность; это — конец великой и древней германской конституции, которой искренне и непоколебимо преданы Его Христианнейшее Величество и кардинал. Единственная надежда для курфюрстов — в немедленном действии, пока император нуждается в них, чтобы провозгласить своего сына Королем Римлян. Пусть они откажутся даже обсуждать этот вопрос, пока Валленштейн остается командующим. А если возникнут сложности, Их Высочества могут быть уверены, что кардинал придет им на помощь. Курфюрсты послушали и отважились сделать то, что давно уже сами желали сделать ввиду военных успехов императора и навязанного им Реституционного эдикта. Они потребовали отставки Валленштейна и сокращения императорской армии.
Сомневаясь в верности Валленштейна и будучи вполне осведомленным о его непомерных амбициях, император не слишком любил своего генерала. Однако убирать его в данных обстоятельствах было крайне нежелательно. Густав укреплял свои позиции на севере и готовился к наступлению. Отец Жозеф поспешил успокоить императора. Густав, презрительно восклицал он, кто такой Густав? Жалкий, ничтожный князек во главе шайки голодных варваров. Нет, Густав просто не в счет; армия императора сметет его с лица земли. А если, паче чаяния, с ним возникнут сложности, император всегда может призвать Валленштейна обратно и набрать несколько новых полков. А что касается нынешних выборов — Его Императорскому Величеству нечего опасаться. Если Валленштейн будет уволен, благодарные курфюрсты проголосуют как надо, и то, что они проголосуют добровольно, приумножит славу императора и поднимет его моральный авторитет во всех Германиях.
Все это звучало вполне убедительно, и, полагая, что Валленштейн — умеренная цена за избрание его сына, император согласился уволить генерала. В сентябре в Мемминген были отправлены эмиссары с приказом Валленштейну подать в отставку. Одновременно отец Жозеф послал генералу письмо, где вспоминал их вдохновенные беседы о неверных и советовал ему без возражений подчиниться требованию императора. В конце концов, пояснял он, Густав Адольф — в Померании. Со своей великолепной армией он непременно выиграет несколько сражений, и император покорно придет к единственному в Европе воину, способному справиться с таким могучим врагом. Тогда Его Высочество сможет потребовать практически чего угодно; а сейчас согласие на отставку будет умнейшим политическим ходом. Валленштейн послушался совета, совпадавшего, кстати, с тем, что его астрологи (во главе с Иоганном Кеплером) прочли в звездах. Послушно, без возражений он сдал командование, и с ним были уволены восемнадцать тысяч кавалеристов и, по крайней мере, вдвое больше пехотинцев. Одними разговорами отец Жозеф добился того, что можно было приравнять к крупному военному успеху.
