Но так медленно тащится время. Февраль 1973-го, он вновь в Лас-Вегасе, «императорский номер» на 30-м этаже «Хилтона». 3 часа ночи. «Ред, Санни, где вы там?» Голос хриплый и требовательный. «Идем, босс, идем». Ред Вест и Санни Вест, его телохранители, вбегают в спальню. Он лежит на подушках — опухшее лицо, воспаленные глаза. На углу кровати робко жмется Линда Томпсон, роскошная блондинка, что сопровождает его последнее время. «Санни, ты слышишь меня, Санни. Он должен умереть.
Этого сукиного сына надо убрать. Мне так больно. Майк Стоун должен умереть. И ты сделаешь это, ради меня. Прикончи его, Санни. Ведь я могу на тебя рассчитывать, правда?» Санни Вест, здоровяк, каких поискать, плачет. «Не надо, босс, не надо об этом говорить. Я знаю, он причинил вам боль, но нельзя так, нельзя».
В руке у Элвиса пистолет. И он что-то шепчет, шепчет. Потом вдруг начинает лезть на стену, впиваясь ногтями в обои, тщетно пытаясь найти опору для ног. Приходится вызвать врача. Таблеток разных принимает кучу — успокоительных, возбуждающих…
Элвис искренне считал, что он — почти пророк и стоит ему повелеть — все исполнится. Ведь слугами полон дом, и весь мир — его поклонниками, готовыми на все. «В последнее время, — вспоминает другой телохранитель Элвиса Дейв Хеблер, — у него было какое-то пристрастие к оружию. Пистолеты валялись на каждой тумбочке, под каждой подушкой. Однажды он купил их сразу на 19 тысяч. И все были надлежащим образом зарегистрированы».
Иногда ему казалось, что он может исцелять, были ему видения. Все это «мафия из Мемфиса» охотно рассказывала после его смерти. При жизни — не рисковали.
Свое 40-летие встречал в мрачном настроении. Появилась мания преследования — охрану увеличил. Стал бояться, что отравят, — завел специальных дегустаторов. Стремительно набирал вес. Форму совсем потерял, много спал, ел, смотрел любимые фильмы о секретном агенте 007 Джеймсе Бонде — экранизации романов Йена Флеминга ему нравились всегда. Но все-таки нашел силы, сел на диету, чтобы вновь выступить в Лас-Вегасе. От аудитории своих проблем не скрывал. «Видели бы вы меня месяц назад», — грустно пошутил, похлопав себя по все еще заметному брюшку.
Несколько раз проносились слухи о его смерти — чаще всего «погибал» в автомобильных катастрофах. Но он, как настоящий марафонец, и не думал сходить с дистанции. Его концерт «Алоха с Гавайских островов» с помощью спутника одновременно смотрело в мире полтора миллиарда(!) человек. В Гонолулу по радио 78 часов подряд шли его записи — и ни одна не повторилась. «Нет, что ни говорите, а он — живая история музыкальной Америки и се олицетворение», — утверждали поклонники, специалисты и коллеги по искусству.
В 1976 году его доход за год составил 40 миллионов долларов. «Ты только оставайся талантливым и сексуальным, — все повторял полковник Паркер, — и мы будем жить вечно, как раджи»… Элвис Аарон Пресли скончался 16 августа 1977 года, когда ему было 42.
Я услышал эту новость на Бродвее, в центре Нью-Йорка. И видел, как телерепортеры спешно брали интервью у случайных прохожих. Все были в шоке — почти все плакали, некоторые еще надеялись, сомневались, не очередные ли слухи…
Его нашли и одной из ванных комнат Грейсленда. Он лежал там продолжительное время, словно никого не было в доме. Говорили — что-то с сердцем, но о результатах вскрытия так и не сообщили. Ходили слухи, что стал наркоманом. Его личного врача обвинили даже в совершении преступления: довел пациента до состояния полной зависимости от всяческих лекарственных препаратов. В 1981 году суд врача оправдал.
Паломничество в Грейсленд ежегодно совершают сотни тысяч людей: все 18 комнат его дома открыты для туристов с июля 1982 года. Каждый день зажигают паломники свечи от вечного огня на его могиле. И слушают его голос; продолжают выходить новые пластинки (полковник Паркер продал право на их производство компании Эр-си-эй). И до сих пор упорно держатся слухи, что он жив и скрывается то ли на своих любимых Гавайских островах, то ли где-то в Мичигане. Говорят о его скором «воскрешении», о будущем всемирном турне. Телефон в Грейсленде звонит не переставая, на имя Элвиса Пресли потоком идут письма. Но в доме его нет…
Наш последний рассказ о Генри, Джейн и Питере, об отце и его детях, ставших взрослыми и выбравших свой путь. Одновременно — это повествование об обитателях «фабрики грез», голливудских звездах. И это — быль о них, живущих за океаном, но так похожих на нас, хоть и нет в природе людей одинаковых.
Многое меняется в мире, и так стремительно. Многое в прошлом — и у людей, о которых пойдет речь, и у нас самих: все течет… Но не перестают интересовать человека судьбы ему подобных, в каких бы частях света ни обитали, чем бы на хлеб насущный ни зарабатывали, каких бы убеждений ни придерживались.
Крутится, как волчок, юла в пространстве, наша планета. И покрыта она вся трещинами, огромными разломами. Некоторые из них, возможно, бездонны, вечны, постоянны. Например, разрыв между поколениями: когда одни не понимают других, младшие — старших и наоборот, или когда люди не понимают самих себя, в суете будней отдаляются от собственного внутреннего мира, от своей бессмертной души.
Редко знаем мы хоть что-то о своих предках, родословную можем проследить разве что у древней благородной фамилии. Жизнь бабушек-дедушек уже загадка, да и о родителях сведения самые общие и отрывочные. А ведь какие богатые биографии — весь век двадцатый. Чего только не было… И как важно, чтобы дети не только знали, как жили родители, но и понимали, что двигало их поступками. Как хочется и молодым людям, чтобы старшее поколение почувствовало их непохожесть, преисполнилось уважением к этой непохожести, хочется, чтобы им доверяли и верили в их будущее.
Сложный процесс — эстафета поколений, и не всегда палочку (она волшебная) удается удержать в руках. Но стремителен бег времени, и нет другого выхода, как продолжить марафон, не сходить с дистанции, ибо до финиша далеко, да и не хочет никто рвать первым ту далекую — за горизонтом натянутую — ленточку.
Генри Фонда прожил жизнь достойную и интересную. По сей день он считается в американском кинематографе классическим олицетворением героя честного, работящего, человека надежного, цельного — идеального среднего американца. И в жизни он стремился к тому, что проповедовали с экрана его персонажи. Хотя все было иуда как сложно, сложней, чем по сценариям: всегда образец семьянина, он пять раз был женат; когда-то бедный инструктор по гимнастике, потом нищий актер — стал владельцем 5-этажного особняка па Манхаттане, в центре Нью-Йорка, и дома в Бель-Эре, райском уголке Калифорнии; до конца жизни не утратил желания браться за кисть, рисовал с детства (картины его теперь и большой цене), но с не меньшим удовольствием пополнял свою прекрасную коллекцию антиквариата, благо в 70-е годы, в зените славы, получал по четверть миллиона долларов лишь за то, что появлялся на несколько мгновений в рекламном ролике. Детей своих обожал, но когда подросли — отказывался их понимать. Чересчур стали самостоятельными — и создавали себя сами (как он в свои время). Только время было другое. И как быстро оно пролетело…
Предки Фонда оказались в Америке еще в XVII веке, перебрались из Италии сначала в Голландию, а потом в Новый Свет. Генри Джейнс Фонда родился 16 мая 1905 года в семье владельца небольшой типографии. Среди своих сверстников выделялся разно что физическим развитием — был разносторонним спортсменом. После окончания школы в Омахе — учеба в университете штата Миннесота. Мечтал стать журналистом, писателем. Вокруг все гремело и грохотало — век джаза и время бутлегеров (делавших миллионы на «сухом законе»), но Генри слыл человеком серьезным: танцульками и виски не увлекался. Подрабатывал то тренером, то шофером. Платить за учебу становилось все трудней. Случайно оказался в театре, в 20 лет дали первую роль, включили в труппу, но профессиональным актером быть не собирался, считал это работой несерьезной и временной. Вновь и вновь пытался устроиться в газету — не брали: нет опыта. А в театре роли давали — зрителям он правился.
В 22 — первый приезд в Нью-Йорк, на Бродвее в течение недели посмотрел девять спектаклей: глаза загорелись. В провинцию вернулся другим человеком, цель появилась. Решил искать серьезный актерский коллектив, так оказался в Массачусетсе. Денег, впрочем, на новом месте не платили — предоставляли жилье и кормили. Но поучиться было чему. Четыре лета работал в местной труппе и четыре зимы проводил в Нью-Йорке. Снимал комнатушку, приучил себя жить всего на несколько центов в неделю. Часто пробавлялся одной водой. Пакет риса растягивал надолго. В «диету» входили большие надежды. Вокруг все были молоды, и все мечтали. На одной из репетиций познакомился с Пэгги Салливан, девицей из кордебалета. Она грезила актерской карьерой с 6 лет и любила повторять: «К 35 годам у меня будет миллион долларов, пять детой и весь Бродвей у ног». Шел 1929 год. Пожениться они все никак не могли — пугало нищенское, полуголодное существование. Хотя кое-что постепенно стало меняться. Некоторые из друзей съездили в Европу, побывали и в Москве, вернулись — с восторгом рассказывали о Станиславском. Слушать было интересно. А вскоре Пэгги получила первую роль на Бродвее. На рождество 1931 года зарегистрировались. Ему уже было 26, а перспектив никаких. Пэгги на жизнь смотрела проще, ее смазливое личико привлекало продюсеров. И карьера ее пошла в гору: сначала Бродвей, потом Голливуд. Разошлись они как-то само собой.
