– Денег нет.
– Совсем?
– Не совсем.
– А-а… – протянул он, начиная соображать. – И сколько же тебе надо?
– А ты помочь, что ли, хочешь? – поинтересовалась жена. Она вернулась, держа в руке пластмассовое детское ведёрко.
– Мама! – позвал её сын.
Она обернулась:
– Я сейчас!
– Ну подожди ты, – загудел Рома. – Дай человеку сказать!
– Пожалуйста, – согласилась она, отдала зачем-то Роме ведёрко и зашагала к песочнице.
– Я и сам не знаю. Это не меня надо спрашивать.
Он действительно не знал, в чём проблема.
– Говорят, сейчас большие возможности, – сказал он наугад.
– Для того, чтобы спиться, – добавил Рома.
– Но ты же не спился?
– Я… – Он довольно хмыкнул и кивнул в сторону турника. – Разве мне позволят?
Там шла какая-то игра. Ребёнок что-то искал. Ведёрко, догадался он.
– А у тебя сын… – подбирал слова к вопросу Рома. – Я забыл…
– Игорь. Учится на первом курсе, в Москве.
– А ты Пашу Стрелкина знаешь?
– Нет.
Ребёнок, не найдя пропажи, заплакал. Мать присела рядом на корточки. Она вытирала ему слезинки.
– Пашу не знаешь? – удивился Рома и принялся рассказывать сбивчивую историю про этого Пашу и его дочь-отличницу. Он слушал его и понимал, что во всём этом рассказе самого Рому больше всего интересует именно Паша, точнее, его имя, – оно ему просто очень нравилось, да так, что он упоминал его на разные лады чуть ли не через слово.
– Смотрю, а это Паша по набережной чешет, только брючки свистят! Я зову: «Паша! Паша!..»
Он вспомнил, что Рома уже как-то рассказывал ему какой-то анекдот про совершенно другого Пашу, и в нём тоже Паша занимал главные места в каждом предложении. А ещё вспомнил про себя, про то, что вот он тут разговаривает, а где-то там, дома, сгущается и каменеет их общее молчание, даже когда и она в данную минуту говорит с кем-то, смеясь, по телефону или встречается, как он, – оно становится только крепче.
– Так это же Паша! – восклицал Рома, встряхивая ведёрком.
– А вот и ведёрко! – радостно отзывалась жена, подводя к нему сына.
Рома безостановочно говорил – округлял глаза, откидывался назад телом, разводил руками, даже присел однажды… В его пересказе мир был полон интересных событий. Он свободно разбирался в жизненном хаосе, был рулевым, лоцманом. Сыпал прибаутками, деталями, названиями предметов. Было видно, что жена рада тому, что он у неё такой весёлый и что она нисколько не устаёт от его напора. Они обменивались замечаниями, значений которых он не понимал, и радовались друг другу.
Есть же счастливые люди, думал он, и объяснял себе Рому так: когда он знает, как всё вокруг называется, ему легче жить, он просто умеет это делать.
Слушая его, он половину пропускал мимо ушей, ему достаточно было настроения, а Рома в своём беспорядочном повествовании уже подобрался к жене.
– Я сижу с паяльником у телевизора, а тут она с кухни заявляется: «Там, говорит, под окном, на карнизе, голубь полудохлый сидит». Я ей говорю: «Ну и что?» Она мне: «Он весь больной и заразный, а у нас дети. Если тебе на детей не наплевать, убери его…» Обхохотаться можно. Бросаю всё, чуть не матерюсь, иду на кухню: и правда, сидит голубь за окном. «Ну и что? – спрашиваю её. – Тебе делать больше нечего? А мне есть чем заниматься…»
– Мне тоже было чем заниматься, – вмешалась жена. – Я твою рубашку чистила и гладила, она у тебя в тряпку почти превратилась.
– Это всё ерунда, – весело поморщился Рома. – Вещизм. Выкинул – новую купил. Главное – отношения не испортить.
– Смотря как к вещам относиться, – терпеливо объясняла жена, – их ещё легче испортить. Отношения можно восстановить, а вещи…
– Ладно, – согласился Рома, обращаясь уже не к ней. – А жара в квартире была страшная! Всё же середина апреля. Только отопление никак не отключают. Мы все окна и форточки пооткрывали – бесполезно. Мне-то ничего, я переживу, а ей невыносимо – душно и тяжело. В общем, всю душу из меня вытянула, как будто я виноват!
Рома рассмеялся, а жена ему подыграла:
– А кто же ещё?
– Ладно, – продолжил он. – Дня три проходит, и отопление наконец отключают. Я ей говорю: «Радуйся, отопление отключили». А она мне: «А что толку, там голубь теперь живёт…»
– Ну да, – просто сказала жена, обращаясь уже не к нему. – Он у нас душевно ранен, а я в другое место.
Рома и она улыбнулись, демонстрируя несомненную близость. Невольно пришлось и ему это сделать.
Рома заёрзал, жена потянулась к нему и вдруг сказала:
– Ну-ка повернись…
– Что там?
– Что-то пристало к тебе… Пушинка какая-то. – Она сняла её с куртки. – Смотри, какая большая. Прямо невеста к тебе прицепилась. Вся в белом.
– Придумаешь тоже.
Они обнялись, а он хотел сказать им, – это моя невеста. Молчание. Отношения. Пушинка. Так он её называл когда-то. Она была настоящей пушинкой, и как же они потяжелели за эти годы! «Ты моя пушинка…» Ещё каких-то пять лет назад было вроде бы неплохо. А потом всё рассыпалось. Чем он только не пытался зарабатывать на жизнь…
Он вдруг заторопился. Рома предложил подвезти: «Мне всё равно в твою сторону, к тёще надо», но он отказался.
– Блин горелый, а как же деньги? – спросил Рома.
Это какое-то затмение, психоз. Что на неё нашло?
– Ты же живёшь.
Он улыбнулся, Рома коротко хохотнул. Расстались хорошо.
Это всё от накопившейся усталости, оттого, что один и тот же пейзаж за окном. Как она выглядит? Он так давно её не видел. Вдруг вспомнил: у неё сменился цвет волос. Она их покрасила. Когда? Главное – первые слова.
Он открыл дверь. Сразу всё нарушив, они встретились в коридоре.
– Ты?.. – начал спрашивать он.
– Я… – попыталась что-то сказать она.
Их голоса были обращены друг к другу.
– Игорь звонил, в воскресенье приедет, – сообщила она. В её глазах ещё держались остатки обиды, но уже проглядывало и сожаление. Неизбежность.
– Я знаю.
– Откуда? – Она удивилась, но сказала другое: – Узнаю тебя.
Им придётся заново учиться разговаривать. У них должно это получиться.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
О грустном юморе М. Светлова
Портфель "ЛГ"
О грустном юморе М. Светлова
ЗАПИСКИ СТАРОГО ЛИТГАЗЕТОВЦА
Владимир ОГНЕВ
Так сложилось. При имени Светлова больше вспоминают его неповторимый юмор. И вся жизнь поэта предстаёт в ореоле сплошных анекдотов. А Светлов был автором «Гренады» – Песни Песней Революции, её идеалов, которые никто никогда не отменит.
Как никогда не зачеркнут суетливые маскарадные «реставраторы» (секундная стрелка, претендующая на звание часовой) прекрасную песню Окуджавы о «комиссарах в пыльных шлемах». Не «ошибку» автора, а его долгое и потому существовавшее «Верую».
Иногда Время умирает раньше человека. Иногда позже, и он страдает, уже ощущая приближающуюся смерть идеи. Как теперь принято стыдливо говорить – «Утопии»…
В «ЛГ» Светлов приходил ко мне нечасто.
Но как-то странно часто я ощущал его присутствие рядом.
Услышав, что в Малом зале ЦДЛ Шкловский ведёт обсуждение рукописи моей книги, он пришёл из ресторана и сел в последнем ряду. Попросил слово. «Знаете, почему я люблю этого критика? К нему можно позвонить среди ночи и прочитать новое стихотворение. Он не матерится, слушает. И даже разговаривает на тему. Для меня это – главная оценка критика». Лучики морщинок у глаз говорили, что это шутка. Обычный экспромт. Но в стенограмму попала и такая «оценка». Светлов стеснялся говорить комплименты. И для меня было достаточно того доказательства его прийти ко мне, что он оторвался от столика в ресторане.
Отшутился Светлов и на вечере своём, который я вёл в Музее Маяковского. Он сказал: «Огнев правильно заметил, какой у меня незаметный эпитет. Я работаю так, чтобы не рвать рубаху на груди. Самое страшное, когда поэт говорит: «Ах! Какой я стр-р-растный!»
