Таллиннский переход - Игорь Львович Бунич

Однако в этот момент к Пантелееву без стука и привычного «Разрешите?» вошел один из операторов штаба, положив перед адмиралом очередную сводку. Сводка была посвящена положению под Ленинградом. Адмирал пробежал ее глазами, не надеясь обнаружить что-либо хорошее и обнадеживающее:

Адмирал вздохнул. Две армии откатываются под «превосходящим» напором двух корпусов. Интересно, это у него в штабе так обработали сводку или она так и пришла? Видно, как немецкие клещи нацелились на Любань, Тосно и Мгу. Немцы правильно рассчитали, что форсировать Неву следует где-то в районе Ивановских порогов. Похоже, что Ленинград будет не сегодня-завтра отрезан и окружён. А куда же деваться флоту, что на приморском направлении?

На Карельском перешейке финны подошли к Выборгу. Разгром! Все эти дни адмирал гнал из головы это слово, но оно все время возвращалось, все более главенствуя в его мыслях. Если Таллинн служил для отвлечения немцев от главной цели их наступления на этом направлении — Ленинграда, то он помог мало. Очевидно, что гарнизон Таллинна и боевые корабли сейчас принесли бы гораздо больше пользы под Ленинградом, чем в этой проклятой мышеловке. Бросив сводку на стол, адмирал Пантелеев, не раздеваясь, лег на небольшую кушетку, что стояла прямо за его рабочим столом, и провалился в пустоту.

Сердце у старшего лейтенанта Радченко упало. Вперёдсмотрящие, выставленные на нос «Аэгны», обнаружили на 30 градусов с правого борта силуэты двух катеров и вполголоса доложили об этом на мостик. Радченко начал разворачивать плавбазу носом к катерам. От перенапряжения его бил озноб. Катера, безусловно, принадлежат противнику, и нетрудно представить, что произойдет, если они нападут на три практически невооруженных судна, переполненных спасёнными с потопленных накануне судов. Тени катеров промелькнули и исчезли, затем появились снова с левого борта. Опасаясь торпеды, Радченко снова развернул «Аэгну» на силуэты катеров. То ли катера не замечали три уцелевших от конвоя судна, то ли выполняли какую-то другую задачу и не хотели отвлекаться, во всяком случае, покрутившись вокруг минут десять, катера растворились в темноте и больше не появлялись.

Остатки конвоя продолжали на ощупь идти вперед. Радченко про себя последними словами ругал тральщики. Куда они все подевались? Двое погибли на его глазах. Но где же остальные? Ведь целый дивизион «ижорцев» прикрывал конвой. Ежесекундно ожидая подрыва на мине, «Аэгна» продолжала вести за собой «Гидрограф» и «Октябрь». Палубы всех трех судов были переполнены дрожащими от холода измученными людьми. Ужас пережитого не уменьшал страха перед грядущим. Ночная темнота могла в любую минуту озариться багровыми взрывами мин и торпед или разноцветными трассами крупнокалиберных очередей. До Гогланда оставалось еще около двух часов хода.

Минер 8-го дивизиона тральщиков, лейтенант Мудрак и командир тральщика №47, старший лейтенант Белов коротали ночь на мостике. Ночью идти по непротраленным фарватерам было рискованно, и оба «ижорца» №47 и 43 покачивались на якоре. За ними в полукабельтове темнела громада «Андрея Жданова». «Ижорцы» подобрали плавгоспиталь, когда он, после атак авиации малым ходом продолжал идти вперед в полном одиночестве. Ведущая группа тральщиков почему-то полным ходом, не выставив тралов, ушла вперед. «Аэгна», «Гидрограф» и «Октябрь» где-то отстали. Куда девалась «Даугава», никто не знал. Тральщики повели «Жданов», а вскоре к ним присоединились два катера МО, вступившие в охранение плавгоспиталя.

Измученный воздушными налетами командир «Жданова», капитан-лейтенант Елизаров, постоянно подавал сигналы на тральщики: «Прошу увеличить ход!» С выставленными тралами «ижорцы» с трудом выжимали 5-6 узлов. Елизаров пытался было выйти из створа тральщиков и, обогнав их, следовать полным ходом к Гогланду. «Следуйте строго за тралами, - ревел ему в мегафон Белов. — Подорветесь на мине, кто будет отвечать?»

Когда спустилась темнота, вдали уже смутно маячили очертания Гогланда. Остров, словно мираж, то появлялся, то исчезал. Когда решили встать на якорь, чтобы не искушать в темноте судьбу, Елизаров, который более всего страшился именно рассвета и возобновления воздушных атак, забросал тральщики просьбами дать ему разрешение идти самостоятельно. «Мне курс известен, навигационные приборы исправны, дойду до Гогланда без тралов. Отпустите меня», — мигал прожектор со «Жданова». Никто не сомневался, что Елизаров — опытный моряк, плававший на международных линиях, — знает дорогу в Кронштадт. Но никто и не хотел брать на себя ответственность за возможные последствия. Итак, было совершенно ясно, что поведение дивизиона станет предметом специальной разборки. Как случилось, что тральщики фактически разбежались, бросив суда конвоя? Где они все, эти суда? Хоть бы «Жданов» довести целым. Белов боялся темноты, а Елизаров — рассвета. Ничего, пусть подождет. Везде риск. Днем — свой, ночью — свой. Елизарову было категорически приказано прекратить «канючить» и встать на якорь.

Однако Елизаров долго не мог успокоиться. Он ругался в мегафон. К счастью, ветер уносил большую часть его эмоций. Белов и Мудрак услышали только, видимо, конец фразы: «Без вас я уже давно был бы в Кронштадте!» «Без нас ты уже давно был бы у миног», — проворчал обычно немногословный Белов. Он и Мудрак были единственными бодрствовавшими на тральщике. Измученные событиями предыдущего дня матросы, выбрав тралы, спали прямо на палубе вповалку.

Стояла тихая, темная и теплая ночь. Небо было усеяно мириадами мерцающих звезд. Лейтенанту Мудраку казалось, что было даже жарко и душно от беспрерывной работы машин и механизмов. Ночное безмолвие нарушалось только звоном склянок, отбиваемых каждые тридцать минут. В направлении Гогланда то вспыхивал, то гас прожектор. Что бы это могло быть? Может быть, дает свои позывные командир дивизиона с ушедших вперед тральщиков, а может, — это противник занял позицию на пути вероятного подхода наших кораблей и судов? Решили послать в разведку один из малых охотников. Правда, было рискованно оставлять «Жданов» под охраной одного катера МО, но еще хуже было бы нарваться на засаду, выставленную противником на пути к Гогланду.

Морской охотник исчез в темноте и, казалось, что пропал навсегда. Наконец, в темноте сверкнули проблески позывных.