с низкой статистической мощностью, и рецензенты с редакторами, которые допускают крошечные исследования к публикации, отравляют научную литературу медленно действующим ядом, ослабляя доказательства, необходимые для прогресса. А в случае с работой на животных крайне трудно оправдать “эвтаназию” всех этих жизней, если проводимые исследования имеют настолько маленькую статистическую мощность, что никогда и не было ни единого шанса ответить с их помощью на соответствующие научные вопросы [478].
В общественных опросах ученых, как правило, называют высококомпетентными [479]. В ошибках, описанных в этой главе, угнетает больше всего то, что подавляющее большинство ученых действительно знают, как надо. Они знают, что надо тщательно проверять, нет ли опечаток и других оплошностей, знают, как важны рандомизация и ослепление, и знают (уже с 1950-х годов), что контаминация клеточных линий – серьезнейшая проблема в таких областях, как онкология. Они знают еще из университетских лекций по статистике, что статистическая мощность – фактор исключительной важности, особенно в мире малых эффектов. Крошечные выборки просто не в состоянии дать осмысленный ответ на большинство научных вопросов.
И все же недобросовестность – со стороны ученых, рецензентов и редакторов – приводит к тому, что статьи с подобными вопиющими ошибками появляются в научной литературе с удручающей регулярностью. Как и в случае с предвзятостью, мы никогда не сумеем избежать всех ошибок: случайные опечатки или другие огрехи неизбежны в любой сложной человеческой деятельности. Но из-за уникального положения науки в обществе – она раскрывает тайны, выступает арбитром в спорах и указывает в направлении объективности – ставки тревожно высоки, общество относится к науке чрезвычайно серьезно. В ответ ученые должны предъявлять к себе гораздо более высокие требования.
Чем объясняется парадокс ученых, знающих, как надо, и работающих в сообществе, смысл существования которого заключается в организованном скептицизме, – и все равно оказывающихся в окружении ошибок, которых можно было избежать? Как вышло, что ученых, которых так часто стереотипно представляют сверхаккуратными и педантично относящимися к цифрам и данным, столько раз ловили на невнимательности? Мы обсудим возможные объяснения в третьей части книги. Однако прежде нам необходимо диагностировать еще один недуг науки. Быть аккуратным и добросовестным – значит в том числе сопротивляться выходу за пределы имеющихся данных, обуздывать себя при описании того, какие выводы можно сделать из каждого отдельно взятого исследования и каково его значение для мира. В таком случае научная культура, казалось бы, должна быть культурой в первую очередь сдержанности и скромности. К сожалению, это не так.
Следующая история о контакте с инопланетянами правдива. И под правдивостью я имею в виду лживость. Все они лживы. Но это ложь увлекательная. В конце-то концов, не это ли настоящая правда? Ответ – нет.
Леонард Нимой, “Симпсоны” [480]
В 2010 году журнал Science опубликовал статью исследователей из НАСА, в которой описывался штамм загадочных бактерий, обитающих в калифорнийском озере Моно [481]. Это странное место: мало того, что вода там сильнощелочная и раза в три солонее, чем в океане, так над поверхностью озера еще возвышаются причудливых форм, похожие на сталагмиты башни из известняка, которые выглядят так, будто попали туда прямиком со съемочной площадки научно-фантастического фильма [482]. Подходящий антураж для ученых, жаждущих исследовать некоторые из самых экзотических видов в мире и посмотреть, какие уроки те могут преподать нам о химии жизни на других планетах.
Согласно результатам исследования, проведенного под руководством микробиолога Фелисы Волф-Саймон, адаптация бактерий к экстремальным условиям в озере привела к двум уникальным явлениям. Во-первых, они росли и размножались в среде, которая почти не содержала фосфора – а он считался одним из элементов, необходимых для всех форм жизни. Во-вторых, и это даже поразительнее, причина процветания была в том, что бактерии, названные Волф-Саймон GFAJ-1, изменили саму основу собственной ДНК, заменив фосфор на элемент, имеющийся в озере Моно в избытке, – на мышьяк. Конечно же, хорошо известно, что мышьяк – яд, и это сделало результат вдвойне удивительным: не только неслыханно было, чтобы другой элемент заменил в молекуле ДНК фосфор, но и мышьяк, особенно в таких высоких концентрациях, обычно токсичен. Для GFAJ-1 это очевидно не так: для них мышьяк (если точнее, арсенат, одно из соединений мышьяка, часто встречающееся в природе) играл противоположную роль, поддерживая жизнь бактерий [483]. Если бы результаты подтвердились, они не просто исполнили бы желание автора “дайте Фелисе работу”, что, кстати, и зашифровано в названии бактерий (GFAJ – Give Felisa a Job) [484]. Они изменили бы наше представление о жизни как таковой. Волф-Саймон, безусловно, осознавала значение своего открытия: на пресс-конференции при объявлении результатов она описала, как они с коллегами “приоткрыли дверь к возможным формам жизни в других уголках Вселенной” [485].
Пора рвать учебники? Не торопитесь. Другие исследователи с самого начала относились к “мышьяковой жизни” скептически [486]. Микробиолог Розмари Редфилд из Университета Британской Колумбии заметила в исследовании недостатки и описала их в серии подробных сообщений в своем блоге [487]. Волф-Саймон критику просто проигнорировала. “Мы не собираемся участвовать в такого рода дискуссии, – сказала она журналисту. – Любое обсуждение должно пройти рецензирование так же, как и наша статья” [488]. Выглядело это абсурдно, ведь НАСА явно стремилось вызвать широкий общественный интерес, когда объявляло о публикации статьи. За несколько дней до того они сообщили всему миру в интригующем пресс-релизе, что новое открытие “повлияет на поиск доказательств существования внеземной жизни” [489]. Это вызвало шквал догадок; автор одного из популярных блогов тут же предположил, что признаки жизни, наверное, обнаружены на крупнейшем спутнике Сатурна – Титане [490]. И хотя обнародованные результаты исследования оказались не столь волнующими, НАСА все равно удалось представить их в напыщенных выражениях. “Определение жизни только что расширилось, – восторгался один из руководителей НАСА сразу после появления статьи. – Продолжая прилагать усилия по поиску признаков жизни в Солнечной системе, мы должны… рассматривать жизнь такой, какой мы ее еще не знаем” [491].
Тем не менее довольно скоро желание Волф-Саймон исполнилось: обсуждение перешло на страницы журналов. То был достаточно редкий случай, когда издание публиковало суровую критику одной из своих предыдущих статей (казалось бы, это пример научного процесса, работающего именно так, как ему и полагается): в Science вышло не менее восьми “технических замечаний” к исследованию, в том числе один за авторством Редфилд, вместе с дерзким ответом Волф-Саймон и ее коллег [492]. Затем Редфилд и ее команда подвергли утверждения о мышьяковых бактериях
