левыми, чьи связи с Москвой легко прослеживались. Но самое поразительное — день захвата американских заложников: 4 ноября 1979 года. Ровно за год до президентских выборов в США, с очевидным и, как показало время, оправданным расчетом включить вопрос о заложниках в предвыборную кампанию в качестве ключевого. Иранским левым не было никакого дела до американских выборов, зато Андропова они живо интересовали. Причем интерес его был не личным хобби, но довольно прочной традицией Кремля. Хрущев в своих воспоминаниях рассказывает, как во время встречи с Джоном Кеннеди в Вене в 1961 году задал американскому президенту бесцеремонный вопрос:
— А вам известно, что мы проголосовали за вас?
— Каким это образом? — удивился Кеннеди.
— А таким, что не освободили американского летчика до выборов.
Речь шла о Гарри Пауэрсе, пилоте сбитого над территорией СССР американского разведывательного самолета “У-2“. На заседании Политбюро Хрущев сказал: “Если мы освободим летчика, это будет на руку Никсону “.
Хрущев, конечно, по наивности преувеличивал свою роль в избрании президента США. Если кому из советских лидеров и удалось принять участие в американских выборах, да еще в решающим правом голоса, так это пока что одному Андропову. Как в 1960 году от Хрущева зависело освободить или не освободить американского летчика до президентских выборов в США, так и спустя 20 лет во власти Андропова было способствовать или не способствовать освобождению американских заложников до 4 ноября 1980 года.
Только теперь этот вопрос стал действительно ключевым: Андропов лично решал, кому стать сороковым президентом США. Его ставка явилась прямым следствием осенней ситуации 1980 года, когда советская империя пережила острый кризис в связи с событиями в Польше. Переизбрание Картера означало пребывание в Белом доме еще четыре года Збигнева Бжезинского, в котором Андропов видел одного из самых опасных для Москвы поляков. Поэтому вопрос об американских выборах рассматривался в комплексе с вопросом об устранении Збигнева Бжезинского, Леха Валенсы и особенно Кароля Войтылы, избранного 16 октября 1978 года Папой Римским. Как полагал Андропов, при прямом содействии Збига: с тем чтобы отторгнуть Польшу от Москвы. Почти маниакальная сосредоточенность на этих трех поляках помешала Андропову вовремя обезвредить четвертого, который оказался самым опасным и неуязвимым для КГБ. Но все это впереди, а тогда, в ноябре 1979 года, он еще не знал, кто будет его фаворитом на американских выборах и как можно использовать оказавшуюся в руках козырную карту. Сейчас было важно парализовать действия США на международной арене, прежде всего в мусульманском мире, и он этого добился благодаря захвату американского посольства в Тегеране.
Теперь оставалось дожидаться благоприятных домашних условий, а именно — чтобы несколько членов Политбюро выбыло на время — или навсегда — из политической жизни по болезни. Ждать пришлось недолго, ибо старость — уже болезнь. К концу года оба формальных лидера, Генеральный секретарь Брежнев и премьер Косыгин, вышли из строя, причем состояние обоих было настолько тяжелое, что врачи мало рассчитывали на их выздоровление. По Москве пронесся очередной слух о смерти Брежнева, на сей раз более близкий к реальности, чем когда-либо раньше. Болели также Арвид Пельше, Андрей Кириленко и Михаил Суслов. Вопрос о введении в Афганистан “ограниченного контингента" советских войск для оказания интернациональной помощи афганским коммунистам решался приватно между Андроповым, Громыко, военным триумвиратом в составе Епишева, Куликова, Огаркова и беспрекословно послушным им всем Устиновым. Черненко, Гришина и Тихонова поставили в известность о принятом решении постфактум — им ничего не оставалось, как согласиться. Большинство членов Политбюро — пять пациентов кремлевки и трое иногородних — ленинградец Романов, украинец Щербицкий и казах Кунаев — узнали о Советской оккупации Афганистана только из газет.
Равняясь на венгерскую модель, нового афганского президента Баб-рака Кармаля привезли в Кабул в советском танке. Все прежнее руководство во главе с Хафизулой Амином перестреляли при захвате президентского дворца. Последовавшая за этим мировая реакция оказалась скорее шумной, чем эффективной. Благодаря частичному зерновому эмбарго, СССР обнаружил альтернативные источники импорта зерна в Латинской Америке. Действие эмбарго поэтому оказалось не просто нейтрализовано, но и переадресовано, возвращено обратно — от потребителя зерна к производителю, то есть к американским фермерам. Не сработал и объявленный Картером бойкот московской Олимпиады: не только не сорвал ее, что могло бы служить хоть каким-то оправданием предпринятых акций, но, напротив, пошел ей на пользу. Недаром Харрисон Солсбери остроумно назвал этот бойкот “подарком для КГБ". Во-первых, потому, что избавил Андропова от лишних хлопот в связи с пребыванием в СССР нескольких тысяч американских спортсменов и туристов. А во-вторых, сверх всякой меры увеличил число медалей, выигранных русскими спортсменами, и тем самым усилил пропагандистский эффект Олимпиады внутри страны. Как и в случае с зерновым эмбарго, в проигрыше опять остались американцы, но на этот раз не фермеры, а спортсмены. В результате же благодаря обеим репессалиям со стороны США Андропов теперь точно знал, во что обойдется любой следующий советский захват, если до него опять дойдет дело. Установленная Картером плата была советской империи вполне по карману.
В конечном итоге полезным для Советского Союза оказался и оптимистический бум в американской прессе в связи с необычайными успехами афганских партизан в борьбе с оккупантами. Восхищение их фантастическими подвигами постепенно теснило и сочувствие трем миллионам — пятая часть всего населения страны! — афганских беженцев, и возмущение советским геноцидом. Под дымовой завесой героико-романтических картинок в американской прессе и по американскому телевидению Советский Союз скоростными темпами создавал на захваченной территории, предварительно сгоняя с нее аборигенов, крупные военно-воздушные базыюдну в Шиндаде, другую в Вахане, узком, в 150 миль длиной, горном коридоре, ведущем к Китаю, строил стратегически важную железную дорогу от своей границы к Кабулу и мост через пограничную Амударью, перебрасывал войска к Пакистану, чтобы блокировать Афганистан от внешнего мира.
Оптимистическая аберрация афганских событий привела американскую прессу и вовсе к гиперболе: Афганистан — это русский Вьетнам, хотя иных оснований, кроме естественного и понятного пожелания врагу собственного несчастья, для подобного сравнения не было. Войну в Южном Вьетнаме вел Северный Вьетнам с помощью двух великих держав — Китая и СССР, которые по земле, воде и воздуху обеспечили непрерывное снабжение своего клиента оружием. В Афганистане не существовало двух Афганистанов, был лишь один, оккупированный Советским Союзом, и еще — с десяток враждующих между собой партизанских отрядов, на стороне которых — мировая моральная поддержка и пока что почти полное отсутствие военной.
Однако еще более важное отличие Советского Союза от Америки — там нет ни общественного мнения, ни свободной прессы, ни оппозиции, ни пацифистов, ни дезертиров,
