Так о каком деспотическом правлении нам толкуют? Трем царям подряд, включая Ивана Грозного (правда, еще молодого), не удается провести на соборах угодные им решения, постоянно налицо княжеская оппозиция Кремлю, не дремлет и Боярская Дума, законосовещательный орган, история которого не прерывалась с IX до начала XVIII века. Не удивлюсь, правда, если прочту в каком-нибудь новейшем школьном учебнике, что боярские думы и в отдельных княжествах, и в централизованном Русском государстве ничего не решали, а содержались исключительно с целью замазать глаза Западу (хоть и относились к нему, как мы помним, «надменно, высокомерно и с презрением» ).
Далее. А.Л.Янов упустил упомянуть, что Михаил Глебович Салтыков не был в России первым, кому пришла в голову идея ограничить царскую власть. До него, в 1606 году бояре связали выборного царя Василия Шуйского подробной «крестоцеловальной записью» . То был «первый опыт построения государственного порядка на основе формального ограничения верховной власти» .[149]
Документ же, который А.Л.Янов называет (условно, конечно) «конституцией Михаила Салтыкова «более известен в истории как Договор 4 февраля 1610 года об условиях избрания королевича Владислава русским царем. Договор предусматривал «не только сохранение древних прав и вольностей московского народа, но и прибавку новых… Права, ограждающие личную свободу каждого от произвола власти, здесь разработаны гораздо разностороннее, чем в записи царя Василия: все судятся по закону, никто не наказывается без суда; каждому из народа московского для науки вольно ездить в другие государства христианские; вера есть дар Божий, и ни совращать силой, ни притеснять за веру не годится; государь делит свою власть с двумя учреждениями, Земским собором и Боярской думой» .[150] Земскому собору отводился «учредительный авторитет» и «законодательный почин» , Боярской думе — «законодательная власть» : вместе с ней государь ведет текущее законодательство, издает обыкновенные законы. «Без согласия Думы государь не вводит новых податей и вообще никаких перемен в налогах» .[151]
С кого следовало брать пример?
Все это не полемика с докладом А.Л.Янова, а добавления ради полноты картины. Но есть пункт, по которому надо возразить. «Дело явно двигалось к либеральной, европейской конституции» — так говорится в предпоследнем предложении доклада, а чуть раньше — «Европа — внутри России» . За этими фразами стоит очень многое. За ними — чуть ли не трехвековой обычай ставить знак равенства между «европейским» и «правильным» . Поскольку речь идет о 1550-х годах (конец правильного развития России А.Л.Янов приурочивает к началу Ливонской войны в 1558), спросим у себя: где в тогдашней Европе был этот либеральный и конституционный образец? В Англии жгла на кострах своих врагов Мария Кровавая; император «Священной Римской империи «Карл V (сын Хуаны Безумной) ввел инквизицию в Голландии, нагромоздил горы трупов в борьбе за всемирную католическую монархию и издал неслыханный по жестокости кодекс «Каролина» (рядом с ним русский «Судебник» 1550 года — образец евангельской кротости); во Франции восторжествовал абсолютизм, а ее король Генрих II полностью истощил страну в попытках завоевать Северную Италию; Филипп II Испанский объявил свое королевство банкротом и, чтобы отвлечься от денежных дум, поджаривал еретиков.
Вопрос о том, каким европейским примерам надлежало следовать России (а она не следовала) — благодарный вопрос. Но сперва маленькое отступление. Читаю в «Книжном обозрении» интервью владельца нового издательства. Молодому энтузиасту присущи широкие академические интересы. Не страшась убыточности подобных затей (вопрос о зарубежных грантах умело обходится), он хочет раскрыть российскому читателю глаза на его собственную историю, выпустив переводы ценнейших и несправедливо замолчанных «у нас» работ. В списке замолчанных авторов я вижу Карла Виттфогеля и Тибора Самуэли.
Желание издать по-русски Самуэли и Виттфогеля — это примерно то же, как если бы в Англии кто-то решил сегодня перевести труд Блюмина И.Г. и Дворкина И.Н. «Миф о «народном капитализме»» (М., 1957). Книги Виттфогеля и Самуэли[152] — рыхлые науковидные фельетоны, безнадежно устаревшие задолго до своего сочинения. Оба автора уверяют, повторяя Маркса, что русская государственность плохая, и знаете почему? Потому что по природе своей татарская и (или) восточная. Возможно, вплоть до середины только что ушедшего века еще было допустимо считать подобные словосочетания очевидностями (и то лишь на самом глухом Западе), но с тех пор многое переменилось. Если Маркс простодушно ставил знак равенства между восточным и плохим, то сегодняшнего автора непременно попросят пояснить данную мысль. Историки во всем мире давно перешагнули и забыли невежественное марксово положение об «азиатском способе производства» , хотя в СССР по этому поводу даже затевались какие-то вялые дискуссии.
Примитивный взгляд на «Восток» как на нечто единообразно-деспотическое давно уже неприличен. Можно ли одной краской «деспотизма» мазать Китай, Индию, Японию, персов, арабов? А как быть с военно-феодальными демократиями, общинными демократиями кочевников, выборными организациями жителей орошаемых земель? Кстати, если бы княжества Руси действительно восприняли золотоордынские традиции, то мы вправе были бы искать в русской политической практике после XIII века следы влияния Великой Ясы, весьма толерантного свода законов Чингиз-хана.
В любом углу мира боролись и борются одни и те же противостоящие тенденции, отливаясь в очень похожие (как сюжеты сказок у разных народов) формы общественного устройства: вече и стортинг; русские «складнические деревни» XVI–XVII веков и Gehoferschaften Рейнской области XIV–XVIII веков; французский и японский абсолютизмы. И так далее.
Сравнивая средневековые города-республики Северной Европы, видишь, что система выборного правления в Новгороде и Пскове были заметно демократичнее, чем в близких, казалось бы, по устройству «вольных имперских городах» Германии.[153] Где Запад, где Восток?
Разве параллельно с парламентаризмом в Европе не развивалось и не совершенствовалось абсолютистское полицейское государство? И коль скоро мы не ставим под сомнение европейские влияния на Россию, то вправе ли мы не замечать влияние абсолютистских примеров? Ведь Петр был младшим современником Людовика XIV. Задним числом легко говорить: из всех европейских примеров России следовало взять за образец для подражания Англию. Но разве не естественно, что, скажем, Екатерине II была ближе Пруссия (к слову, отменившая крепостное право только в 1807 году[154]) или Австрия (отменявшая его постепенно между 1781 и 1848 годами), были ближе абсолютистские княжества ее родной Германии?
Почему так уж ярок должен был быть для людей XVIII века пример парламентской Англии? Надо было обладать необыкновенным политическим чутьем, чтобы уже тогда разглядеть потенциал этой модели. Ее возможности по-настоящему стали раскрываться лишь во второй половине следующего века. Да и сама Англия, чья доля в мировом промышленном производстве составляла в 1750 году всего 1,9 % (доля России равнялась 5 %, Франции — 4 %, германских государств в сумме — 2,9 %, Австрии — 2,9 %; зато львиная доля приходилась на Китай),[155] олицетворяла ли тогда сколько-нибудь серьезный экономический и военный успех, который заставлял бы как-то особенно пристально к ней присматриваться?
Многие авторы[156] убедительно показали, что на протяжении почти всей своей истории английский парламент оставался клубом богатых и влиятельных — менялся лишь состав клуба, вокруг чего, собственно и шла борьба. Парламент ничуть не помешал абсолютизму (согласно ряду историков, деспотизму) Тюдоров. Лишь постепенное снижение имущественного ценза с начала прошлого века и ряд избирательных реформ между 1832 и 1918 гг. (включая введение с 1874 тайного голосования на выборах; наши восторженные западники думают, что на «родине демократии» выборы были тайными и всеобщими всегда) сделали английский парламент и английскую демократию образцом в глазах мира. Но кто мог все это предвидеть за сто и двести лет?
А за триста? Что могло в 1610 г. послужить образцом для Михаила Салтыкова и Боярской Думы? Никак не английская модель. В это время на английском престоле сидел Яков I, беспощадный гонитель пуритан, который произвольно вводил налоги и принудительные займы, раздавал монопольные патенты, а главное, по семь лет не созывал парламент и даже издал трактат о том, что парламент не нужен.
Салтыков располагал куда более убедительными образцами. Посол в Польше в 1601-02, он имел перед глазами пример польской «Посольской избы» — палаты депутатов, не давшей возникнуть в Польше абсолютизму. Боюсь, правда, это не совсем то «западное влияние» , которое обычно имеют в виду. Добрый пример Салтыков мог найти в устройстве чешского сейма, отлично уравновешивавшего интересы городов, панства и витязей (рыцарства) и успешно противостоявшего (опять-таки) абсолютизму. Увы, в 1620 чешские сословия были разбиты при Белой Горе баварцами, что пресекло самый удачно развивавшийся парламентаризм своего времени. Хорошее «западное влияние» , не так ли? Представлять «Запад» как нечто цельное, непротиворечивое и всегда положительное — крайняя наивность.
