Была в публикации «Российской газеты» и прямая апелляция к тем сипам и личностям, которых оппозиция считала своими сторонниками.
«Названные выше верные главе исполнительной власти охранные формирования (автор статьи имеет в виду: Главное управление охраны, Кремлевский полк, московский ОМОН, отряды типа «Альфа», некоторые формирования МВД) могут на какое-то время установить контроль над столицей. Однако это все же не армия. И стоит хотя бы одному решительному командиру дивизии типа генерала Лебедя заявить, что он сейчас двинет на Москву танки и поднимет в воздух самолеты, мятежники, скорее всего, не смогут удержать своих солдат в подчинении».
Анализ, безусловно, не лишенный интереса. И события октября 1993 года, — когда Ельцин мучительно долго ждал ввода в Москву верных дивизий, а дивизии, обещанные Грачевым, все медлили около кольцевой дороги, не спеша продвигаться к центру, — показали, что стратегия отрыва армии от президента была действительно пущена в ход.
Оппозиции удалось внести некоторое смятение в души офицеров и солдат. Борис Николаевич, судя по всему, отдавал себе отчет в этой опасности. И не случайно, что той осенью он совершил несколько поездок в армейские части, подписал несколько указов, улучшающих материальное положение офицеров. Не случайно и то, что в роковые дни 3–4 октября А. Руцкой взывал из Белого дома:
«Внимание! Приказываю стягивать к «Останкино» войска. Стрелять на поражение…
Я умоляю боевых товарищей! Кто меня слышит! Немедленно на помощь к зданию Верховного Совета! Если слышат меня летчики! Поднимайте боевые машины!»
Видимо, какие-то надежды он все-таки возлагал на определенную часть армии.
Через неделю после предпринятого мною зондажа общественного мнения через прессу я имел возможность убедиться, что план действий президента, в существовании которого я уже не сомневался, продолжает методично осуществляться. 14 сентября с утра позвонил Борис Николаевич и попросил зайти.
Я давно не видел его в таком приподнятом и даже шутливом настроении.
— У меня такое впечатление, что вы недолюбливаете газету «Советская Россия», — сказал он, когда я по его знаку сел в кресло перед столом.
— По-моему, для этого есть основания.
— В таком случае у вас есть возможность поработать. Подготовьте проект Указа о закрытии газет «Советская Россия», «Правда», «День». Аргументация должна быть «сочной», в вашем стиле. Вы это умеете… Но нужно, чтобы пока никто не знал. Только вы и Илюшин.
— Насколько срочно?
— Уложитесь в два дня?
— Борис Николаевич, я так долго ждал этого решения, что мне хватило бы…
— Хорошо, действуйте… Дело, сами понимаете, серьезное…
Я пошел к двери.
— Вячеслав Васильевич! — окликнул меня президент. — А что, если тем же указом… — Ельцин сделал характерный для него резкий жест ладонью, сразу отнять у них и помещения?
— Не стоит, Борис Николаевич. Ваше дело — принять принципиальное политическое решение, а о помещениях пусть позаботятся другие…
— Ну, хорошо…
Я вышел от президента в большом волнении. Я всегда считал, правда, что запрещать нужно не коммунистические газеты, а саму компартию, как это было сделано с нацистской партией в Германии после Нюрнбергского процесса. Совершенно согласен с убийственно четкой формулировкой Генриха Бёлля, что «коммунизм — это фашизм бедных», и считаю, что в отношении КПСС Б. Н. Ельцин был непоследователен. Успехи компартии на выборах в Государственную думу, а потом и на президентских выборах 1996 года — прямой результат этой непоследовательности.
Разумеется, я не стал обсуждать с президентом эту тему, а принялся выполнять распоряжение. Ясно было, что за указанием президента просматривались другие, более серьезные действия.
Ровно через два дня, 16 сентября, В. В. Илюшин поинтересовался, готов ли проект указа. Точная выдержка срока окончательно убедила меня, что речь идет о реализации более обширного плана, о котором мне было известно лишь отчасти. Я, разумеется, не мог не догадываться о его сути.
— Заходи, — как всегда коротко, сказал первый помощник…
По характеру Виктор Васильевич человек скорее суховатый, во всяком случае на службе. Хотя время от времени в нем просыпается его комсомольское прошлое и комсомольский темперамент. Вероятно, со старыми, близкими друзьями он ведет себя иначе. Проживая некоторое время в дачном поселке «Архангельское» неподалеку от него, я имел возможность убедиться, что и этому внешне скучноватому и замкнутому человеку «ничто человеческое не чуждо». По воскресеньям у него нередко собиралась дружеская компания жарили шашлыки, пели песни. Как правило старые, советские. Но этим я ничего плохого сказать не хочу. Я и сам люблю песни советского периода — это песни нашей молодости. К выпивке В. В. Илюшин совершенно равнодушен и явно тяготился, когда необходимость вынуждала его поднимать рюмку водки. По этой причине во время застолий в ходе президентских поездок по стране я старался сесть рядом с ним — вдвоем было легче саботировать выпивку.
Конечно, всякий человек есть тайна. Думаю, что и в душе у Виктора Васильевича есть свои тайные изгибы, свои страсти, которые он тщательно скрывает. Во время совместной работы у нас нередко возникало взаимное неудовольствие. Чаще всего оно было связано с тем, что В. В. Илюшин стремился ограничивать самостоятельность помощников. Подчас он применял довольно изощренные методы «воспитания», приобретенные им, видимо, во время успешной комсомольской карьеры в Свердловске. Выросший вне номенклатурных правил, я его методов не принимал или делал вид, что не понимаю, и это давало возможность сохранить довольно широкое поле для самостоятельного маневра.
Конечно, сегодня многое из этих баталий под кремлевским ковром представляется мелочью. Тем более что в моменты общей опасности (а это была и опасность для демократии) все мы работали вместе, нередко проникаясь чувством товарищества.
…Еще не прочитав текста до конца, Илюшин вычеркнул слово «проект», который значился в подготовленном мною документе, и посмотрел на меня. Все было ясно без слов: окончательное решение принято, формулировки — дело частное. Должен сказать, что В. В. Илюшин — хороший и опытный редактор политических документов. Он мгновенно ухватывает суть и вычеркивает все лишнее или опасное, чувствуя эту опасность нюхом. Несмотря на то что в редактуре я скорее профессионал, мне редко приходилось спорить с ним по предлагаемым коррективам. Спорил лишь в том случае, когда под пером первого помощника «изгибалась» политическая суть.
В данном случае В. В. Илюшин предложил убрать лишь абзац, где говорилось о том, что «органы прокуратуры, суды, Министерство печати и информации уклоняются от правовой и нравственной квалификации апологетики сталинизма и фашизма». Я не стал настаивать, поскольку эта фраза не имела прямого отношения к сути дела. Сделав два-три небольших исправления, Илюшин передал текст в секретное машбюро.
У меня в архиве сохранился экземпляр Указа с правкой Виктора Васильевича.
Он интересен, помимо прочего, еще и тем, что дает представление о том, насколько почерк Илюшина похож на почерк Ельцина. Я неоднократно обращал внимание на это сходство. Схоже не только само начертание букв, но и нажим, стиль подчеркивания и вычеркивания — интенсивный, жирный. Я думаю, что Илюшин пользуется теми же перьями и такими же чернилами, что и президент. Как-то я полюбопытствовал у него по поводу этого сходства. Случайно ли оно? Он отвечал уклончиво: «Я столько лет вместе с президентом, много работал с его документами…»
С редактурой первого помощника текст указа звучал так:
«В последнее время резко возросла негативная роль газет «День», «Советская Россия» и «Правда». Деятельность этих газет вышла за рамки деятельности печатных органов здоровой, конструктивной оппозиции. Они превратились в провокационные и организационные органы экстремистских сил. С их страниц в скрытой и явной форме звучат призывы к свертыванию демократических реформ, к коммунистическому реваншу, к акциям гражданского неповиновения, к забастовкам, вплоть до призывов к насилию.
В то время как общество более всего нуждается в мире и согласии, эти газеты постоянно ведут пропаганду классовой ненависти, сеят семена раздора между группами населения. От публикаций этих газет веет духом гражданской войны.
Предупреждения в адрес этих газет о необходимости соизмерять критику с гражданской ответственностью не возымели действия. Газеты «День», «Советская Россия», «Правда» стали инструментами государственной дестабилизации.
Исходя из интересов сохранения гражданского мира и необходимости обеспечения государственной и общественной безопасности, на основании пункта 11 Статьи 121–5 Конституции РФ постановляю:
