Так я считал до сего дня. Но нынче, когда повсюду сила стала первым и последним «доводом в споре», стало ясно, что говорить о моральной недопустимости — бесполезно. Тех, кто дошел до такой степени низости, не остановишь напоминаниями о том, что «так поступать нехорошо». Поэтому мы будем говорить о чисто тактических соображениях. И именно потому, что я говорю здесь только о тактике, я обращаюсь к своим друзьям — прекратите! Наше дело требует от вас этой жертвы — проявите сдержанность, не отвечайте. Пусть обычай бить евреев останется монополией наших противников — это единственная «монополия», которую мы согласимся без боя отдать «Профсоюзу». Все остальные монополии мы у них отберем, а главное — монополию на еврейский труд в Эрец Исраэль. Но монополию на кулак мы им оставим — пусть забирают.
«Немножко правды об Эрец Исраэль», «Хазит ха-ам», 5.2.1934.
Жаботинский требовал от своих друзей воздерживаться не только от применения физической силы, но и от некорректных выпадов в прессе и в публичных выступлениях. Вот что он писал Шломо Зальцману:
Я получил газеты, в которых помещены статьи наших друзей, резко критикующие сионистское руководство и его действия. В одной из таких статей мне встретились настолько грубые нападки на д-ра Вейцмана, что я просто не смог дочитать эту статью. Необходимо разъяснить этим добрым людям, что ничто так не затуманивает, не опровергает истин, которые они излагают, как грубость и бестактность. Самые правильные вещи, изложенные в грубой форме, превращаются в свою противоположность. Не уважаете себя — извольте уважать читателей. Трезвая логика и интеллигентность — самое сильное средство убеждения. Следует критиковать взгляды наших противников, ни в коем случае не опускаясь до «личностей». «Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав».
Из кн. Шломо Зальцмана «Былое».
Жаботинский решительно настаивал на необходимости «сдержанности» в отношениях между евреями. По случаю шестидесятилетнего юбилея профессора Клознера он писал, между прочим:
Профессор Клознер — человек беспартийный. В последние годы он склоняется в своих взглядах к идеям ревизионизма. Но это — в последнее время. В одной из своих статей он писал: «Возможно, настанет день, когда ревизионисты набросятся с кулаками и дубинками на своих противников. Тогда я буду решительно бороться против них». Я, так же, как и Вы, профессор, очень хочу надеяться, что такой день не настанет. Но быть уверенным — не могу. Ведь людей «воспитывают» не только избранные ими лидеры. Поведение идейных противников тоже сильно влияет. Если ты — бейтаровец, воспитывавшийся в Эрец Исраэль, тебя избивали на улицах, гнали с работы, разрушали по ночам построенное тобою за день, доносили на твоих братьев, отправляли их на виселицу и на каторгу — и в такой обстановке выросли ты и твои сверстники... Я не знаю, каким вырастет это поколение. Не знаю, окажется ли оно на высоте, когда примет бремя власти. Мне остается только верить всем сердцем, что, приняв власть, наши друзья не превратят ее в орудие мести и сведения счетов, как это происходило в большинстве случаев прихода кого-либо к власти.
Допустим, придет день, когда профессору Клознеру придется взывать к нашим друзьям: «Хватит! Остановитесь!» — как это делает он теперь, обращаясь к нынешнему руководству. Но мы надеемся, что не придется. Мы все-таки делаем все, чтобы воспитать наших учеников в духе уважения к вечным ценностям — свободе мысли и слова, вежливости, к неприятию всяческого принуждения, уважению к старшим и младшим, к друзьям и врагам, к евреям и неевреям. Эти слова звучат несколько трагикомично в наше время — время торжества кровавых наветов и добровольного поголовного сыска. Но мы стремимся к тому, чтобы слова эти воплотились в дела.
«Духом единым», «дер Момент», 08.1934; в сб. «Литература и искусство».
Моду доказывать свою правоту глоткой и кулаком Жаботинский называл русским словом «хамство». Его он употребил в письме Давиду Бен-Гуриону. Письмо было написано после того, как Сионистская организация большинством голосов не утвердила соглашение Жаботинского — Бен-Гуриона, подписанное для того, чтобы разрядить напряженность, царившую в лагере сионизма, и найти пути к сотрудничеству различных течений:
В последнее время я удостоился особого внимания прессы «левого крыла». И что меня поразило — так это невероятная жестокость, жажда крови — те самые «качества», которые так популярны в коридорах Лубянки. Там считают, что физическая боль — лучшее средство убеждения противника. В прессе же — откровенное злорадство: «Вам не дают разрешений на выезд, вам больно, вы в отчаянии, вас мучает голод — ну и прекрасно!». Кровавые нападения в Хайфе и в Тель-Авиве стали мне понятны лишь в свете подобных выступлений прессы.
«Еврей-хам» — порождение нашей эпохи. Вы можете возразить, что это хамство свойственно как той, так и другой стороне, и, возможно, будете правы. Но я, увидев проявления хамства в жизни или на бумаге, сделаю все, чтобы изгнать эту заразу, и девяносто девять из ста моих друзей мне в этом помогут с великой радостью, ибо у нас хамство не в почете. Вы можете сказать то же про своих сторонников? Ведь оно стало уже постоянным тоном Вашей прессы. Ведь большинство в Вашем лагере освистывает Соглашение. Боюсь, что в Вашем лагере эта склонность укоренилась и формирует сознание большинства...
Не сомневаюсь, что Вы в интимных беседах с ветеранами Вашего движения обсуждаете этот вопрос, что он волнует всех Вас. Ибо то, что происходит, опровергает все, к чему Вы стремились, позорит дело всей Вашей жизни. Я вижу корень зла в теории «избранности» «рабочего», в искусственном противопоставлении его всем прочим трудящимся. Все прочее произрастает из него и будет расти, пока мы все не придем к печальному концу.
30.3.1935; в сб. «Письма».
«Еда — жилье — одежда — учеба — медицина».
Придерживаясь принципа монизма, требовавшего отложить решение основных социальных проблем до завершения строительства «лаборатории» — еврейского государства, Жаботинский был настолько преисполнен социального пафоса, что иногда хочется задать вопрос: какие устремления были выражены у него сильнее — социальные или национальные? Даже в период наиболее интенсивной политической деятельности изменение мирового общественного порядка продолжало его волновать. Он неоднократно призывал своих воспитанников — бейтаровцев уделять время размышлениям об идеальном социальном устройстве, которое не только станет возможным в будущем государстве, но и не помешает его созданию. Источник вдохновения для подобных размышлений Жаботинский видел в социальной философии Торы, основными символами которой являются суббота, «пеа» (угол, край), «иовель» (юбилей). В библейском понятии «суббота» Жаботинский видел корень всего современного социального законодательства; принцип «пеа» (который, как и суббота, не был известен в общественном мировоззрении древней Греции и Рима) был воплощен в современном мире созданием таких институтов, как социальное страхование, подоходный налог, налог на наследство, пособие по безработице и т. д. Жаботинский принял идею, заложенную в этих двух принципах,— идею долга общества перед индивидуумом — обеспечивать его основные нужды, вне зависимости от того, работает он или нет. Что такое «основные нужды»? Жаботинский определил их так:
Я представляю себе, что понятие, которое мы определяем как «элементарные нужды» нормального человека,— то, за что сегодня он должен бороться, приходя в отчаяние, если ему не удается найти заработок,— включает в себя пять элементов: еду, жилье, одежду, обучение, медицину. В отношении суммы этих элементов в каждом государстве в разные периоды существовало определенное представление как о прожиточном минимуме. Долг государства, по моему «рецепту», должен быть таковым: каждый человек, претендующий на «пять элементов», должен получить их. Это первый из двух «моих» законов. Из сказанного следует, что государство всегда должно иметь реальную возможность обеспечить эти «пять элементов» каждому, кто в них нуждается. Откуда государство возьмет их? Ответ на этот вопрос содержится в «моем» втором законе: государство возьмет их в принудительном порядке у нации так же, как оно взимает сегодня другие налоги и обязывает молодежь служить в армии.
По моему «рецепту», правительство должно сделать расчет, сколько душ нужно обеспечить «пятью элементами» на ближайший год, иными словами, сколько понадобится продуктов, жилищных единиц, метров тканей и т. д. На это потребуется определенное количество денег и рабочих часов (по всей вероятности, немного «рабочих» часов, ибо основную работу выполнит машина). В соответствии с этим государство определит размер налогообложения или же экспроприирует какое-то количество частных фабрик и привлечет к «социальной» работе нужное число молодых людей. Несмотря на то, что я не великий специалист в статистике, я убежден, что это обойдется намного дешевле, чем обходится на сегодня содержание армии, и таким образом будет окончательно решена социальная проблема.
