Стены «Френе» из серого камня, за которыми лишь 9 дней назад находились Пьер Лефошё и его товарищи по несчастью, были превращены во внушительное препятствие Вагенкнехтом и 350 другими немецкими заключенными, в помощь которым был придан батальон 132-го пехотного полка. На флангах пушки Вагенкнехта, установленной перед главным входом в тюрьму, располагались пара противотанковых орудий меньшего калибра и два пулемета поддержки. Ворота, прорезанные в длинной стене «Френе», обеспечивали Вагенкнехту превосходный сектор обстрела вдоль трех из пяти улиц, ведущих к тюрьме.
Продвигаясь в своем «шермане» «Марна» к началу одной из них, авеню Республики, рядовой первого класса Поль Ландриё указал своему наводчику на квадратную колокольню церкви, в которой он венчался. Рядом была закрытая ставнями витрина табачной лавки — той самой, в которую три года назад Ландриё направился в поисках мифической пачки «Голуаз». Оба замолчали. Три танка повернули и начали осторожно продвигаться по авеню Республики к воротам «Френе». Там, на расстоянии 1000 футов, их поджидали Вилли Вагенкнехт и его пушка калибра 88 мм.
На борту танка «Вьей Арман», еще одного «шермана», двигавшегося сбоку, вдоль каменной стены «Френе» к воротам тюрьмы, рядовой Пьер Шове, наведя бинокль на забаррикадированный вход, подумал: «Бог мой, чего они тянут, почему не стреляют?»
Согнувшись за щитком своей пушки, Вилли Вагенкнехт задавал себе тот же вопрос. Теперь он видел танки, шум которых до этого только слышал, причем три из них осторожно подкрадывались к нему вдоль покрытых копотью многоэтажных домов на авеню Республики. Взяв первый танк на прицел, Вагенкнехт решил считать до десяти. Только он начал, как сзади раздался крик офицера: «Стреляй, болван. Ждешь, когда они через тебя переедут?»
Капитан Дюпон и адъютант лейтенант Марсель Кристан, пешком пробиравшиеся вдоль тюремной стены, чтобы лучше руководить боем, услышали раскаты первого выстрела 88-миллиметровки. Кристан увидел, как ведущий танк, двигавшийся по авеню Республики, от удара снаряда приподнялся в воздухе и грохнулся наземь, объятый пламенем. На глазах у Дюпона и Кристана из танка выполз и скатился на мостовую человек без ног и еще один, в горящем комбинезоне, выкарабкался из башни и бросился в укрытие.
Теперь со всех сторон наступающие танки Дюпона открыли огонь по воротам тюрьмы. Кристан понял, что, «если мы не выбьем оттуда эту стерву, она перестреляет всю роту». Над головой Кристана в сторону ворот понесся поток снарядов, выпущенных Пьером Шове из своего «Вьей Армана». Внезапно раздался ужасный взрыв. Один из снарядов Шове попал в грузовик с боеприпасами, стоявший позади пушки Вагенкнехта. У чудом уцелевшего Вагенкнехта мелькнула лишь одна мысль. Бросив свою изуродованную пушку, он сквозь дым и летящие во все стороны обломки ворот понесся в укрытие. За этой завесой он проскочил мимо танков, по которым только что стрелял, и бросился по улице, шедшей параллельно стенам «Френе» к деревенскому кладбищу. Там, задыхаясь, он упал в канаву. Когда он наконец перевел дух, в мозгу бывшего заключенного Вагенкнехта вдруг промелькнула мысль: «Слава Богу, я на свободе».
Ворота тюрьмы все еще изрыгали на наступавших французов столбы дыма и орудийного огня. Кристан и Дюпон продолжали скользить вдоль тюремной стены. От входа их отделяло менее 50 ярдов. Вдруг впереди из дыма возник немец в разорванной и измазанной униформе и дал по ним короткую автоматную очередь. Кристан услышал, как рядом охнул капитан Дюпон, и, обернувшись, увидел, как тот падает на тротуар: его голова была прострелена. В то же мгновение мимо Кристана пронесся один из его танков — «Нотр Дам де Лоретт». У ворот тюрьмы он повернул направо и, паля из всех стволов, протаранил остатки орудия Вагенкнехта и немцев, все еще оборонявшихся в воротах. Для водителя «Нотр Дам де Лоретт» в тюрьме «Френе» не было секретов. Рядовой первого класса Жак Неаль знал ее двор как свой парижский дом. Он был пленником гестапо в течение тринадцати месяцев, прежде чем ему удалось совершить побег и присоединиться к войскам Свободной Франции.
Остальные танки капитана Дюпона ворвались в тюрьму вслед за «Нотр Дам де Лоретт» и подавили огневые средства оборонявшихся.
Цена победы оказалась высокой. На прилегающих к «Френе» улицах стояли пять покрытых копотью, почерневших танков. В одном из них — посреди авеню Республики, в обгоревшем остове «Марны» — пара невидящих глаз уставилась через открытый люк на плывущие в сторону Парижа облака. Поль Ландриё был мертв: его грудь пронзил осколок первого снаряда, направленного точно в цель Вилли Вагенкнехтом. В кармане его обгоревшего комбинезона лежала нераспечатанная пачка «Кэмла», которую он привез домой, во Френе, из столь долгого путешествия в вечность.
«Господи, — подумал ошеломленный француз, — этот парень совершает измену!» Уже во второй раз менее чем за восемь часов Лоррен Крюз, помощник Жака Шабан-Дельмаса, стоял у постели шведского генерального консула Рауля Нордлинга и слушал вкрадчивый голос агента абвера Бобби Бендера. Держа в одной руке стакан виски, а в другой карандаш, Бендер склонился над потертой картой парижского района, Один за другим Бендер раскрывал все немецкие укрепления на дороге в Париж.
«Здесь, — говорил Бендер, указывая на окраины Кламара, — находится полк, усиленный двумя танковыми ротами. Ваш генерал Леклерк должен их обойти». Быстрыми движениями карандаша вдоль красных и желтых линий на карте, стекающихся к столице, Бендер показал Крюзу, как это должно быть сделано. Когда его стремительный карандаш приблизился к границам города, Бендер на мгновение задумался, а затем набросал линию в сторону Сены, через реку к площади Шатле и вдоль по улице Риволи к площади Согласия. Войска Леклерка, сказал он Крюзу, должны двигаться этим маршрутом, если хотят попасть в центр Парижа, не встречая сопротивления. Этот путь, продолжал он, приведет их «без боя прямо к отелю “Мёрис”».
Седовласый немец только что вернулся из отеля “Мёрис”. Там Бендер смог измерить расстояние, отделявшее Париж от катастрофы. Оно составляло 60 миль — дистанцию между отелем “Мёрис” и передовыми частями 26-й бронетанковой дивизии СС, ожидавшей темноты около наполеоновского поля боя у городка Монмирай. В эту ночь они начнут свой очередной и, вероятно, последний бросок к столице. Бендер предупредил Крюза, что союзники должны обставить их в этой гонке к Парижу. Если «шерманы» Леклерка прибудут к отелю “Мёрис” раньше немецких танков, Хольтиц будет готов сдать город после символического сопротивления, необходимого ему, чтобы сохранить солдатскую честь. Но если туда первыми прибудут немецкие танки, генерал будет сражаться. Все зависит от генерала Леклерка, говорил он молодому загорелому подпольщику.
Некогда элегантный повеса тряхнул седеющей головой и опрокинул в рот остатки виски. После чего проницательно посмотрел на стоявшего напротив молодого офицера. “Если я и раскрыл какие-то тайны, что вас, вероятно, удивило, то только потому, что искренне верю: это в наибольшей степени отвечает интересам моей страны”.
Затем Бендер поставил стакан, потянулся к желтому ремню, на котором висела кобура, и расстегнул его. «А теперь, — сказал он, передавая его французу, — я считаю себя вашим пленником».
Крюз не принял его. У него не было времени. Завтра, сказал он Бендеру, он возьмет его в плен; а пока он должен оставаться в консульстве Нордлинга. Затем Крюз ринулся к своему велосипеду.
Весь день одинокая фигура Шарля де Голля маячила в отдалении на покрытой плитами террасе «Шато де Рамбуйе». В ранние утренние часы из своих скромных апартаментов под самой крышей замка де Голль наблюдал, с грустью вспоминая прошлое, как под мелким, моросящим дождем мощные колонны 2-й бронетанковой двигались в сторону Парижа. Он с горечью подумал о том, что если бы в 1940 году у Франции было «семь таких дивизий, то как бы это изменило дело». Теперь же час за часом де Голль следил за трудным продвижением дивизии по дороге в Париж. Он надеялся попасть в столицу до наступления темноты. Но по мере того как вырастала гора донесений об упорном сопротивлении противника, становилось все более ясно, что этого не произойдет. Долгое возвращение главы Свободной Франции из изгнания домой продлится еще на одну ночь.
Во второй половине дня первые же документы Сопротивления, доставленные из города, подтвердили подозрения де Голля относительно мотивов его политических соперников. Как он и предполагал, руководители восстания готовились теперь утвердить себя в качестве комитета по организации его встречи, взять его под свое крыло, покровительствовать его въезду в город. Де Голль не допустит чего-либо подобного. Он был готов согласиться лишь на одну процедуру вступления в должность, в которой лидерам восстания не отводилось никакой роли, — признание со стороны народа.
