Всё популярнее становится негритянская музыка. Золотые цепи, дорогие машины. Это обращение к самым низменным формам человеческого поведения. Если это находит такую поддержку, то можете оценить масштабы «бабуинизации». Доля не человеческого, а обезьяньего внутри самого цивилизованного человеческого сообщества. Получается так, что рассудочное поведение носит вынужденный характер.
Сергей Савельев — профессор, доктор биологических наук.
Потом я мог уже для себя всё разъяснить и смотрел на это поведение с позиции «обезьянки развлекаются, эволюция запоздала». А на тот момент, отторжение у меня было на грани ненависти. Когда это всё выплеснулось в виде моих ответных претензий родственникам, то я окончательно перестал с ними общаться, и они со мной тоже.
Меня окончательно списали со счетов, когда набил небольшую татуировку на шее. В этот момент они посчитали меня уже абсолютным фриком. Что я наплевательски отнёсся ко всему роду, племени и вере.
После моего вопроса: «А что, бухать, глушить наркоту и грабить ― это вере и роду не противоречит? А набить татуировку ― это уже конец света?» ― окончательно разорвались все «родственные узы».
Лет в шестнадцать мне стал ближе менталитет русских ребят с метро «Коньково», где прошла моя юность.
У них было хоть какое-то позитивное отношение к жизни: спорт, футбол, рыбалка, девицы, институт и работа. Мечта забраться по карьерной лестнице, заработать побольше денег. Но мечты так и остались мечтами. На деле, после учёбы, все пригрелись на средних работах, женились и родили по парочке детей, и им перестало быть интересно всё остальное. Свободное время проводили, бухая на лавке с друзьями, а кто-то ещё и покуривал травку. На этом уровне остались и сейчас.
Первое время мы были на одной волне, мечтали о девушках и красивой жизни. Очень жёстко критиковали взрослых, которые забили на свою жизнь и бухали. Или среднее поколение, которое стало наркоманами. Были идеалистами. Мы обсуждали, что «зачем они забили на себя, молодые и энергичные, могли бы чем-то заняться, мы такими уж точно не будем!»
Мы были эдакими «мечтательными пастухами», которые всегда обсуждали, до мельчайших подробностей, кто как будет жить, когда разбогатеет, у кого какая будет машина, какой дом, какие девуш-ки. Нас не покидали идеи как быстро срубить бабла, мы придумывали разные схемы, как это сделать быстро и по-лёгкому. Были молодыми ребятами, активно фантазировали, очень хотелось денег.
Сначала мои друзья были приверженцами трезвого образа жизни. Сильно осуждали наркотики и алкоголь. Потом потихоньку началось покуривание травки. Мне, разумеется, тоже предлагали, но я никогда не курил и даже не пробовал. Не потому, что был таким правильным с детства ― просто у меня был сильный страх. Я боялся того, что если попробую и мне понравится, то уйду вразнос. А страх появился потому, что когда я был совсем ребёнком, то оказался свидетелем как мой дядя употреблял героин. Я видел, что с ним творилось, когда начиналась ломка. Удары руками и ногами по стене, крики, судороги. Весь букет отходняков бывалого наркомана-героинщика. Мне всё это так сильно засело в память, что я как будто закодировался на внутреннем уровне. И по сей день ни разу не пробовал никакие наркотики, даже траву.
Потом ребята начали пить какое-то «молочко» и нюхать «фен». У некоторых все дошло и до героина.
У меня был друг Вова, мы с ним всегда были на одной волне, у нас даже мечты были одни на двоих. Могли бесконечно обсуждать наши идеи и планы ― то, какими хотим стать. Мы прямо захлёбывались от наших разговоров, могли болтать часами. Он был для меня очень близким другом. А через несколько лет я увидел, как он буквально загубил себе жизнь. Когда пытался с ним поговорить и вразумить, он смотрел на меня такими глазами, что, дескать, «как ты не понимаешь! А что мне ещё делать?». Он закончил ПТУ, в институт не поступил. Жил с бабушкой и дедом. Деду ампутировали обе ноги на фоне атеросклероза. У Вовы началась депрессия, потерялась опора в жизни, обесценились все ценности и смыслы.
Он перестал верить, что у него что-то в жизни сложится. Мы начали отдаляться друг от друга, перестали обсуждать наши идеи и планы на будущее. Все чаще Вова стал крутиться в компании героинщиков. Через несколько лет он уже сидел сам вместе с ними на героине. Это были ребята, которых мы с ним сами осуждали в свое время. Он их всегда шарахался, а потом стал тусоваться и из одного «баяна» гонять героин по вене.
Мои попытки с ним поговорить на темы, которые нас когда-то волновали и к которым мы стремились, он уже серьезно не воспринимал, пропускал мимо ушей. Взгляд у него стал пустым, было видно, что ему уже ничего не интересно. Надежды никакой нет, смысла в жизни он не видит. В религии мы с ним одинаково разуверились ещё будучи подростками. Что делать дальше он не знал, и никаких планов не строил. И начал ловить кайфы через героин вместе с этими ребятами. Продолжал это делать, пока его не начало подводить здоровье.
Как-то он влюбился в девушку, и она настояла на том, что если он не закодируется и не бросит это дело, то она от него уйдёт. И это стало для него каким-то мотиватором. Он лёг в больницу, лечился месяц, потом вернулся домой, а на следующий день укололся в туалете и умер от передозировки.
У меня было десять близких знакомых, с которыми я рос в детстве. Из них восемь уже умерло от передозировки наркотиков. А двое живы, потому что в своё время решили пожениться, ударились в «институт семьи» и решили взять на себя миссию «повышать рождаемость в государстве». Устроились на среднюю работу, родили детей, и сейчас все равно всё скатилось к алкоголю и наркотикам.
Свободное время они проводят, попивая пиво у подъезда и покуривая траву. Никаких других целей нет. Забот и проблем просто завались. Постоянно крысиные бега, двое-трое детей, надо добывать деньги. Никаких приятностей для себя уже не осталось. Все имевшиеся когда-то мечты уже стёрлись в порошок. Работа, дом, вагон обязанностей, а свободное от работы и от семьи (которая уже в печёнках сидит) время бухают на лавочке. И изо всех сил продолжают верить, что имеющаяся у них сейчас жизнь это именно то, что они хотели в молодости. Эту ситуацию они никак не переосмысливают. А те, которые уже умерли, они в своё время уже успели понять, чем это закончится, и загнали себя в могилу ускоренными темпами.
Причём все они были действительно хорошими ребятами. Их можно осуждать и называть наркоманами, а я же видел, что они не сразу такими стали. Был ментальный переходный период. Изначально они были нормальными хорошими ребятами. У них были светлые мечты, была вера и надежда. Но потом произошёл щелчок и всё внутри надломилось, опора ушла из-под ног и они скатились сначала в тупое бабуинство, а потом бабуинство с саморазрушением. Веры и надежды нет, и сдерживающих факторов тоже.
Ничего уже не мешало уходить в разнос. Общественные рамки в виде «плохо» и «хорошо» уже не воздействовали никак, а новых зажигающих целей не было ― оказаться в могиле было вопросом времени. Человек не может сам себе придумать глобальный миф для жизнедеятельности. Он обычно пользуется тем, что уже есть в обществе. А если то, что есть, себя дискредитирует и исчерпывает, то начинается саморазрушение. Осмыслить и создать себе новую бредовую реальность могут единицы. Остальные ломаются.
Красивая жизнь, девушки, деньги
После расставания с религиозными галлюцинациями у меня впервые ушла почва из-под ног. Раз бога нет, то, что тогда есть? Для чего я вообще живу? Начались жесточайшие депрессии, полгода я не выходил из дома. Плюс появились комплексы и заморочки переходного возраста. Это всё настолько давило, что я даже перестал общаться с друзьями. Закрылся дома и никуда не выходил. Депрессия и плохое настроение были почти каждый день. Всё было бессмысленно ― что делать дальше и ради чего жить я не понимал.
Ко всему прочему меня сильно угнетала моя внешность. Подростковый возраст был для меня переломным, я был страшный хачик, узкоплечий дрищ, сутулящийся в виде вопросительного знака, с неуверенной походкой, которого подкалывали чуть ли не все. В основном по-доброму, жёстких издёвок не было, но, тем не менее, меня всё это сильно нервировало.
Где-то с пяти лет я рос без отца. Потому что отец не дружил с головой и постоянно бил маму. В какой-то момент ему сорвало крышу настолько, что издевательства над мамой начали приобретать всё более регулярный и изощренный характер. Она не выдержала и насыпала ему кучу снотворного. Он уснул, она взяла самые необходимые вещи и мы сбежали. С тех пор отца я никогда не видел. Лет в двадцать узнал, что он спился и умер.
Воспитание одной только мамой в плане взаимоотношений с женщинами на мне сказалось отрицательно. Большинство мам, за редким исключением, вообще не объясняют сыновьям, как вести себя с девочками. Считается, что ребёнок сам по себе всему этому научится.
