Действительно, смена идеологических теорий или обновление социальных институтов, технические успехи или законодательные усовершенствования, декларации "нового мышления" или благие призывы к мирному сосуществованию сами по себе ничего не значат и лишь запутывают умы (хотели, как лучше). В реальности всё зависит от фактического состояния "внутреннего" человека, от своеобразия его побудительных принципов и направления воли, от "рабского" влияния алчности, зависти, тщеславия, властных амбиций или капризов плоти (получается, как всегда) и от "царской" способности противостоять им (получится, как хотелось). "Ясно, – писал Ф.М. Достоевский, – что общество имеет предел своей деятельности, тот забор, о который оно наткнётся и остановится. Этот забор есть нравственное состояние общества, крепко соединённое с социальным устройством его".
Выводы Ф.М. Достоевского, И.В. Киреевского и ряда других русских писателей и мыслителей важны как в стратегическом и методологическом, так и в тактическом и практическом отношениях, поскольку позволяют хотя бы немного отвлечься от довлеющей позитивистско-экономической и социально-идеологической конъюнктуры и подумать, что стоит за ней, к какому душевно-духовному состоянию человека мы должны придти в приливе очередного в русской истории витка неозападничества.
Более того, в условиях духовного кризиса и обезличивания разных культур, повышения завистливых накопительских ожиданий во всех группах и слоях при одновременной невосполнимости источников энергии, возможного изменения климатических зон, недостатка пресной воды и удобной земли и, соответственно, новых конфликтов и войн за выживание, увеличения населения при усилении бедности в странах Третьего Мира, уже составляющих четыре пятых современного человечества и готовых предъявить ему свои требования, обеднённая и больная рассудочным прагматизмом "душа", оказавшаяся в плену у своих низших сил, забывшая о своей "высшей половине", но владеющая всё более мощными "внешними" средствами, является главным "внутренним" источником возможных мировых катастроф. Достаточно вспомнить витающую в иных цивилизованных умах "респектабельную" мальтузианскую теорию "золотого миллиарда", не говоря уже о тайных вожделениях сильных мира сего (и не сильных тоже).
О том, как сплошное обмельчение, материализация и эгоизация человеческих желаний незримо готовит драматические последствия, создаёт подспудные предпосылки для перерастания мира в войну, опять-таки проницательно писал Ф.М. Достоевский. Говорят, размышлял он, что мир родит богатство, но ведь только десятой доли людей. От излишнего скопления богатства в одних руках развивается грубость чувств, жажда капризных излишеств и ненормальностей, возбуждается сладострастие, провоцирующее одновременно жестокость и слишком трусливую заботу о самообеспечении. Болезни богатства, продолжал Ф.М. Достоевский, передаются и остальным девяти десятым, хотя и без богатства. Панический страх за себя сообщается всем слоям общества и вызывает страшную жажду накопления и приобретения денег. Утробный эгоизм и приобретательская самозащита умерщвляют духовные запросы и веру в братскую солидарность людей на христианских началах. "В результате же оказывается, что буржуазный долгий мир, всё-таки, в конце концов, всегда почти сам зарождает потребность войны, выносит её сам из себя как жалкое следствие... из-за каких-нибудь жалких биржевых интересов, из-за новых рынков... из-за приобретения новых рабов, необходимых обладателям золотых мешков, словом, из-за причин, не оправдываемых даже потребностью самосохранения, а, напротив, именно свидетельствующих о капризном, болезненном состоянии национального организма".
Эта "внешне" парадоксальная, а "внутренне" закономерная логическая цепочка превращения мира в войну хорошо показывает, что никакие дружественные договоры, "новые порядки" или общечеловеческие ценности не способны предотвратить катастрофу, если сохраняется "низкое" состояние человеческих душ, видимое или невидимое сопер- ничество которых порождает всё новые материальные интересы и, соответственно, множит разнообразие тайных или явных захватов. В результате мирное время промышленных и иных бескровных революций, если оно не способствует преображению эгоцентрических начал человеческой деятельности, а, напротив, создаёт для них питательную среду, само скрыто накапливает враждебный потенциал и готовит грядущие катаклизмы.
В подобной антропосфере было бы по меньшей мере крайней наивностью полагаться (как нередко случается) на юридические нормы и правовые отношения, которые по своей условной и релятивистской природе неизбежно деградируют, исполняются лишь из-за страха наказания, всё чаще начинают играть роль своеобразной пудры или дымовой завесы для осуществления корыстных и гедонистических потребностей, открывая через демагогию путь праву сильного. А уж "титан" найдёт немало способов, как упаковать беззаконие в оболочку закона и реализовать стяжательские мотивы и плутократические цели близких ему индивидов и групп.
Обозначенная логика отчётливо и выпукло показывает, что без Бога, без "положительных сил добра и света", без религиозного возрождения и без коренного преображения "тёмной основы нашей природы" движение истории неминуемо происходит вперёд-вниз. Языческий выбор в любых вариантах ("демократическом" или "тоталитарном", благообразном или неприглядном) выдвигает на авансцену "недоделанных" и "недосиженных" людей, господство которых ещё более пригнетает душу "ветхого Адама" греховными страстями и корыстными интересами. Без духовного максимализма и вышесмысловой наполненности любые гуманистические начинания и идеи (а "минимальные", "презирающие" человека и предлагающие ему дьявольский выбор между большим и меньшим злом тем более) расползаются как тесто, теряют подлинную разумность, готовы к предательскому перерождению и вымиранию.
Без освобождения из "рабского" политико-экономического плена и обретения "царского" истинно человеческого и непоколебимого благородства, благообразия и бескорыстия нравственная пружина демократии, права, науки, культуры слабеет и перестает работать. В таких условиях немыслим плодотворный поиск так называемого третьего спасительного пути между Сциллой кровавого тоталитаризма и Харибдой потреби-тельской деспотии, которые, несмотря на видимую и утверждаемую противоположность, в ситуации духовного, нравственного, психологического, экологического, демографического кризиса, всё очевиднее представляются одинаково тупиковыми и внутренне взаимозависимыми вариантами натуралистически и антропоцентрически понимаемой истории.
Одна из самых главных и заветных мыслей Ф.М. Достоевского, доверенная его герою, звучит так: "На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образ пред нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий пред потопом". Потому-то и важно, заключал писатель, беречь "Знамя Христово", что оно помогает сохранить твёрдую почву в различении добра и зла, не позволяет слепотствующему уму питаться "тёмной основой нашей природы" и увлекаться ложными идеями, очищает сердце и оживляет в нём истинную любовь. Ту любовь и те силы подлинного благородства и истинной человечности, которые угасают за невостребованностью, но без которых нельзя одолеть нигилистический дух великого инквизитора, принимающий в истории разные обличия и дышащий везде, где земля обустраивается без небес, счастье – без свободы, жизнь – без смысла, где низшие силы человеческой души одерживают победу над высшими.
Ещё Н.В. Гоголь писал о "высшей битве" – не за временную свободу, права и привилегии, а за человеческую душу, отсутствие света и добра в которой не заменят никакие конституции и инвестиции и которой для её исцеления нужно вернуть забытые святыни. Следует круто направлять лодку вверх, не то река жизни снесёт её вниз по течению, предупреждал Л.Н. Толстой. В том же русле и совет епископа Игнатия (Брянчанинова): чтобы попасть в избранную цель на земле, следует метиться в небо.
Прокофий Лесов НЕМЫСЛИМОСТЬ ПРЕДАТЕЛЬСТВА
Николай ЗИНОВЬЕВ. Я – русский. Книга стихов. Краснодар.
АОА “Полиграф-Адыгея”. 2008
Когда идут на смерть – поют,
А перед этим можно плакать,
Ведь самый страшный час в бою –
Час ожидания атаки.
Семён Гудзенко
Ещё на подступах к поэзии Николая Зиновьева, сразу – из названия книги – читатель не случайный должен сообразить, что это не просто сборник стихов, не внушительного вида Избранное, но издание особенное: книга-вызов. Именно так – вызов во множестве граней, значений и смысловых оттенков этого простенького на первый взгляд, примелькавшегося в нашем обиходе (и не забытого в "высоком штиле") слова. Во всём диапазоне – от школьно-будничного вызова к доске до героического вызываю огонь на себя (пусть в реалиях мирного времени за этими словами подразумевается всего лишь испепе-ляющий огонь прогрессистской, по-европейски просвещённой и безжалостной литкритики – не всякий готов становиться мишенью).
