Час ожидания атаки.
Семён Гудзенко
Ещё на подступах к поэзии Николая Зиновьева, сразу – из названия книги – читатель не случайный должен сообразить, что это не просто сборник стихов, не внушительного вида Избранное, но издание особенное: книга-вызов. Именно так – вызов во множестве граней, значений и смысловых оттенков этого простенького на первый взгляд, примелькавшегося в нашем обиходе (и не забытого в "высоком штиле") слова. Во всём диапазоне – от школьно-будничного вызова к доске до героического вызываю огонь на себя (пусть в реалиях мирного времени за этими словами подразумевается всего лишь испепе-ляющий огонь прогрессистской, по-европейски просвещённой и безжалостной литкритики – не всякий готов становиться мишенью).
Нас десятилетиями приучали к мысли о том, что нет ничего зазорного и предосудительного в намерениях когда-нибудь – при благоприятном стечении обстоятельств, если не при первом удобном случае, то в результате разумной "весёлости и находчивости" – покинуть родную страну и перебраться туда, где "жить лучше"… Мы стали полагать вполне естественным, когда наши старые знакомые с чадами и домочадцами снимались с уютно насиженных мест и устремлялись в страны весьма неблизкие… по-простому говоря: сваливали за границу. И каких-нибудь лет 20-30 назад абсолютно неприлично было бы даже вскользь помыслить о том, что к такого рода действиям вполне применимо ещё одно нелицеприятное определение: совершаемое по сути есть предательство.
Здесь будет уместно конспективное, без досадных преувеличений напоминание.
Всего-то лет 50 назад молодые да ранние аксёновские "звёздные мальчики" обозначили свои неоспоримые приоритеты (хотим всё сразу и сейчас) и установили притягательные ориентиры: "Все едут на Восток, а мы вот на Запад"…
И чуть позже, опять у Аксёнова, из уст героя, слегка "потрёпанного судьбой" (точнее, всего-то чуть-чуть по головке заботливо тронутого), скороспелое поучение: никогда не возвращайтесь туда, где вам было хорошо... Буквально так, конкретно и твёрдо: не возвращайтесь!
И вот уже почти 30 лет голосистые ленкомовские агитпроповцы льют и льют в широко открытые уши: "Возвращаться – плохая примета!" Давно уж дети выросли у тех, кто сразу "просёк": "Эт-точно, в Калифорнии – лучше!" Уже и внуки подрастают (чему удивляться?!) по разным дальним и средней дальности процветающим "забугорьям"…
(Впрочем, не будем преувеличивать роли театра в истории, просто признаем: "захаровская команда" ничего не "изобретала" и "фундаментальных" открытий не совершала – она всего лишь настойчиво занималась своим любимым (пусть и умопомрачительным, но определённо – востребованным) лицедейством. Востребованным хотя бы потому, что неповоротливая "краснорыбица" достопочтенного "развитого социализма" стала загнивать гораздо раньше, как и предусмотрено природой – с головы, с правящей вер-хушки КПСС. Незамысловатое вероотступничество начиналось с "обихода" – с симпатичных пустячков и почти безобидных привычек: к "Марльборо", ковбойским фильмам, иномаркам… В "директорских" анекдотцах вроде: "Запад разлагается – зато каков аромат!" как будто не было ещё и намёка на предательство, но польза уже была: посмеялись вместе с начальником – выпивон пошёл размашистей и веселее…)
Едва ли не случайно узнал, что около миллиона бывших граждан СССР ныне живут и работают во всемирно известной "силиконовой долине" – для процветания экономики США. Вдруг ненароком подумалось: а ведь это примерно 15 миллионов лет полновесного образования, "переуступленных" Советским Союзом, "подаренных" зарубежью, утраченных для населения страны, для всех тех, кто мог бы усовершенствоваться, выучиться лучше – во благо родной страны. Откат в недообразованность – геологический – на миллионы лет!
Зато в "национальном вопросе" мы были "опережающе политкорректны" уже тогда, когда даже самые "продвинутые" заокеанские правозащитники ещё не знали всемогущего слова "политкорректность". Мы не встрепенулись, не задумались, не возмутились и после того, как из паспортов наших загадочным, почти мистическим – но, в чём нас "авторитетно" и настойчиво уверяли, абсолютно легитимным, то бишь вроде как формально-законным, образом – вдруг исчез преткновенный "пятый пункт", мы молча признали допустимым отсутствие рядом со своей фамилией записи, утверждающей культурно-историческую принадлежность и родство: русский .
Теперь во всеуслышание нам многим – деликатным, "политкорректным", фактически родства не помнящим – поэт посчитал себя обязанным произнести определённо и чётко: я – русский. (Далее всякий читатель решает сам, спрашивать ли себя: а я?) К сожалению, стихи в книге не датированы, поэтому мы можем только гадать, когда возникло, сложилось и появилось на свет стихотворение, в котором прозву-чало это утверждение. Искушённому читателю не нужно объяснять, что эмоциональное и смысловое наполнения этого словосочетания в реалиях 1987, 1997 или 2007 годов разительно отличаются от того, что можно было бы считать естественным и банальным хотя бы четверть века назад. В свою очередь, с бытностью той "допотопной" поры не слишком строго соотносятся другие обстоятельства воображаемого диалога человека плачущего с Творцом Вселенной…
Позволю себе заметить, что жанр мужского плача издавна остаётся едва-едва "разработанным" в русской словесности (как в фольклоре, так и в литературе печатной)… На моей памяти с трудом находятся разве что один-два более-менее убедительных примера такового, и наипервейший – трагическое стихотворение Артёма Весёлого "В клещах беды", начинающееся словами: "Дикая ухмылка дикого случая – на улице средь белого дня погиб пятилетний сын"… (Пусть кто-то ещё вспомнит и пастернаковское: слагаются стихи навзрыд – опять же более похожее на исключение из правила и обычая. Или ещё Блок когда-то – скороговоркой, в длинном перечне жизненных обстоятельств, почти обмолвился: "В заколдованной области плача … – позорного нет!") Как-то "не приняты" у нас, не приживаются, не звучат во всеуслышание мужские надрывные сетования, причитания и плачи. Вот и у Николая Зиновьева в стихах – хоть и чаще обычного встречаются-попадаются те или иные словосочетания с плачем да со слезой – только опять и опять оказывается: не плач слышим, а – глас вопиющий в пустыне, к совести и состраданию взывающий, справедливости жаждущий.
Мы посетовали на то, что стихи в книге не датированы. Однако читатель многоопытный, в словах и смыслах поднаторевший, возразит: какие даты? какие приметы времени? какая вам разница? – если так повелось от века, так было всегда и остаётся одно и то же…
Далее чередой последуют примеры из книги:
– Меня учили: "Люди-братья…" (с.13);
– Здесь время уже никуда не спешит (с.16);
– Болит душа, как рана ножевая (с.18);
– Шестая часть земли уходит из-под ног (с.21);
– Бог ли всех нас позабыл? (с.25);
– Мы не властны в своих сновиденьях (с.30);
– Крепись душа! В России жизнь всегда была нелегким делом (с.32);
– Не рви цветочков синеньких (с.52) – и так далее, чуть ли не с каждой страницы!
Или это не "приметы"? – Это наши константы, наши неизменные величины, приметы "постоянного времени" (если не сказать: "непрерывного"). Это как раз то, что по-родственному, на одном дыхании воспринимается и перенимается из стихотворчества, из поэзии, из литературы письменного и печатного ряда – в речь разговорную, повседневную, живую – нам сообщающую и нас обобщающую.
Тут уже другой читатель – проницательный и умудрённый персональным глобально-историческим опытом – не сможет отмолчаться, выскажет кое-какие соображения: мол, никакое это не общее и не "постоянное" – здесь всего лишь авторский субъективный жизненный материал… индивидуальная практика с наблюдениями по части особой, горькой, перцовой и прочего горячительного и душепалительного… стихи кое-где неглубокие, даже поверхностные, да ещё и "зеркального качества", когда сплошь и рядом элементарные право-лево перепутаны…
Сначала попробуем уточнить представления о "практике" – безоговорочно ли она исключительно "индивидуального" свойства, или всё-таки мы вправе рассматривать таковую как нечто обобщённо-типическое (или даже вовсе эпическое)? За "чисто экспериментальной" проверкой отправляемся туда же – в современную поэзию… Открываем почти первую попавшую в руки книгу стихов, изданную совсем недавно достаточно известным автором примерно того же возраста, что и Николай Зиновьев… Вопреки предварительному настрою на долгие упорные поиски чего-то более-менее убедительного, результат получаем практически сразу, уже при беглом знакомстве с содержанием книги Игоря Тюленева "Засекреченный рай"… вот оно – название, сомнений не вызывающее, как говорится - исчерпывающее: "Хвала гранёному стакану"! Впрочем, а нужно ли было заниматься такого рода поисками – у нас, в родном Отечестве, где у всех от века на слуху расхожее "Бог троицу любит"? Так ведь в обиходе повелось: не столько Троицу, сколь троицу…
