— которая осознала свое достоинство и ощутила свою независимость. Меня огорчает, что сейчас в России большинство снова испугалось, снова стало бояться говорить то, что думает. Однако меня радует, что в стране все же оказалось большое количество людей, которые не испугались тех действий властей, которые у многих вызывают ассоциации с 37-м годом.
20 мая 2002 г. Новая газета, Моснва
ПО МНЕНИЮ ОЛИГАРХА В ИЗГНАНИИ, У ВСЕХ, КТО СТОИТ
В ДВУХ ШАГАХ ОТ КРЕСЛА ПРЕЗИДЕНТА, ЕДЕТ КРЫША.
СЕЙЧАС ЭТА КРЫША – ФСБ
Корр.: Борис Абрамович, вы способствовали приходу к власти президента Путина. Не раскаиваетесь?
БЕРЕЗОВСКИЙ: Вспомните, между кем и кем был выбор. Между Путиным и Примаковым. Могу сказать, что если бы сейчас, из 2002 года, вернуться назад, я бы совершил тот же выбор.
— Неправда ваша, Борис Абрамович. Выбор был не между Примаковым и Путиным. Выбор был между Примаковым и тем человеком, на которого покажет пальцем партия власти, то есть в значительной степени вы.
— Вспомните, с чего все началось. Все началось с отставки Черномырдина. Потому что он за годы власти накопил такой груз обязательств перед всеми, что эффективные решения уже принимать было нельзя. Коммунистам надо было платить, Жириновскому надо было платить, со всеми надо было советоваться. Я лично был против назначения Кириенко. Ни он, ни Степашин так и не поняли, что такое премьер. Что это человек, который должен сам принимать решения, а не бегать советоваться ко всем сразу.
— Вы хотели, чтобы бегали только к вам?
— Вовсе нет. В свое время я сказал Кириенко: «Что ты мечешься? Вот ты доверяешь Чубайсу, к нему и бегай. Не бегай к нам ко всем сразу». Я, когда кандидатура Черномырдина два раза не прошла в Думе, предложил кандидатуру Малашенко. Тот сказал: «Ты понимаешь, если я стану премьером, то я начну разбираться с тобой?» Я ответил:
«Если это будет в цивилизованных рамках — пожалуйста». Мне было достаточно, чтобы человек был реформатором, и волевым.
— А с чего начался ваш конфликт с премьером Примаковым?
— Конфликт начался еще до премьерства. А первая стычка во время премьерства произошла после того, как Путин сказал мне, что Примаков приказал ему устроить слежку за Явлинским и Малашен– ко. Примаков сказал: «Клянусь памятью моего сына, этого не было». Меня взбесило, что даже память о покойном сыне для него — разменная монета. Я послал его на… И после этого разговора Примаков письменно попросил Генпрокуратуру заняться «Аэрофлотом».
— То есть «Аэрофлот» был следствием, а не причиной?
— Нет.
— А когда вы связывались с «Аэрофлотом», вы отдавали себе отчет, насколько он пронизан чекистами и сколько чекисты там до вас невозбранно промышляли?
— Я — нет. Глушков — да. Он уже имел дело с этим на «АвтоВАЗе».
— На «АвтоВАЗе»?!
— Да, простите, а вы что, не знаете, как был устроен «АвтоВАЗ» в советское время? 300 000 машин в год шло на экспорт. Шли через какую-то панамскую фирму, себестоимость машины была тогда 2000 долларов, дилеру их отдавали по 1700 с рассрочкой оплаты на пять лет. При этом 60 процентов комплектующих «Жигулей» были импортные и покупались только с предоплатой.
— Бог мой, Борис Абрамович! Вы меня разочаровываете. Я думала, что схему работы с «АвтоВАЗом» и реэкспорт вы придумали, а вы ее всего лишь передрали у чекистов, финансировавших мировую революцию…
— Вот это вранье. Мы не занимались реэкспортом. Мы зарабатывали на инфляции. Мы честно говорили «АвтоВАЗу», что мы забираем машины и гарантированно платим по сегодняшней цене, но через три месяца.
— Так возвращаясь к «Аэрофлоту»…
— Я вышел из Генпрокуратуры после допроса и прямо в камеру сказал, что дело возбуждено по письменной просьбе Примакова. Это абсолютно противозаконно. Не имеет права премьер диктовать Генпрокуратуре. Через десять минут — звонок. Черномырдин просит меня приехать в Белый дом. «Зачем?» — «Евгений Максимович хочет объясниться». Я приехал. note 32 Вхожу в кабинет. Там сидит Примаков, и перед ним — целая куча папок. Примаков на них показывает и говорит: «Я специально затребовал из прокуратуры все дела по «Сибнефти» и «Аэрофлоту», еще раз пролистал и убедился: ни-
где нет мой подписи. Я вас вызвал с единственной целью — сказать, что я не подлец. note 33 Покойным сыном клянусь, что я не давал указаний прокуратуре». И тут же звонит по телефону Черномырдину, который сидит в приемной, и просит зайти.
Черномырдин приходит. Садится. Примаков говорит: «Я вас пригласил, чтобы вы были свидетелем. Что ни на одной бумаге в прокуратуре нет моей подписи».
Я достаю из другого кармана его указание Генеральному прокурору, только не рукописный ксерокс, а перепечатанный текст, и протягиваю Примакову. «Рукописный ксерокс, — говорю, — у меня в машине. Сейчас принесу в вашу приемную».
Примаков читает и говорит: «Неужели это я написал?» Черномырдин встает и говорит: «Ну, я свободен?»
Черномырдин ушел, а Примаков почему-то, видимо, растерялся. Он по-другому представлял разговор.
Спрашивает: «Борис Абрамович, чего вы хотите? Хотите, решим вопрос со Сбербанком?» Я говорю: «Хочу быть вашим помощником ». У него волосы на голове зашевелились. Он растерянно так спрашивает: «А Дума? Что скажет Дума?» Ну, я ему сказал, что пошутил. Спустился вниз за ксероксом, ксерокс отдал в приемной и ушел.
— note 34 И после этого вы Примакова сняли?
— Понимаю принцип этого вопроса. Он о том, что Березовский все решения принимает под столом. Гэбуха сказала, а вы поверили. Поймите, Примакова сняли не по личной прихоти Березовского. А потому, что он начал разворачивать страну назад. Он нарушил баланс сил. В стране, где были левый парламент и левый Совет Федерации, он стал создавать еще и левое правительство. И даже тогда бы его не сняли, но когда он увидел пост президента России в двух шагах от себя, у него поехала крыша. У всех, кто стоит в двух шагах от этого места, едет крыша. И у Примакова, и у Лебедя. Они ведь были уверены, что если их отправить в отставку, то народ выйдет на площадь. Как же, они такие всенародно любимые… И кто вышел? Никто.
— Вам как всенародно нелюбимому это должно быть приятно.
— Мне это — никак. Потому что политику в России делает не народ, а тысяча человек. Потому что деньги — это основной инструмент влияния на политику. Мое глубокое убеждение, что все, что мы делаем, мы делаем для себя. И грудью на амбразуру, и пулю в лоб — это тоже для себя, только потому, что по-другому не можешь. Вопрос в другом: когда ты это делаешь для себя, другим
это — как? Почему мне так легко живется? Потому что я считаю, что то решение, которое выгодно мне, совпадает с выгодой России. Не сиюминутной. Стратегической.
Что же до личного моего отношения, я считаю Примакова самым непорядочным человеком из тех, которых встретил в жизни. Он два раза произнес слова, которые ни один человек, имеющий хоть какие– то ограничения в жизни, не должен произносить. Он мне врал в лицо, клянясь памятью сына.
— Борис Абрамович, по-моему, вы притворяетесь. Человек, который научился даже на встречу с премьером России брать пистолет, вряд ли может придавать такое значение словам, даже лживым.
— Лживые слова ранят не меньше действий. Переживания могут быть страшнее физической боли. Я вообще весь мир воспринимаю только через чувства. У меня нет памяти на факты, у меня есть память на чувства. Я не понимаю чувств других людей. Я понимаю только, умный он или неумный. Но я не понимаю, предатель человек или нет. Любит или не любит. Больше того, я не хочу это выяснять, я не хочу тратить время на то, чтобы думать: доверять или не доверять людям. Потому что, даже если меня обманывают, я все равно считаю себя достаточно сильным, чтобы пережить этот обман.
— Итак, если вы такой сильный, почему вы в Лондоне, а не в Кремле?
— Я допустил одну системную ошибку. Я считал, что главная сила, противостоящая реформам, — это коммунисты. А это — ФСБ, точнее, КГБ СССР.
— Эта же идея проводится в книге Литвиненко и Фелынтинского «ФСБ взрывает Россию» и звучит неубедительно. Они пытаются найти— и находят — буквально два-три примера старых генералов ФСБ, перешедших на работу в крупные компании. Кажется, это Бобков у Гусинского и Николаев — в МИКОМе. И где тот Гусинский? И где тот МИКОМ? Какое братство, когда коллеги съели Бобкова?
— Эта организация осталась как братство духа, братство по преступлениям. КГБ был становым хребтом Советского государства, его составляли люди, которых учили совершать преступления и которым объясняли, что это не преступления. И эти люди никуда не исчезли. Да, КГБ распался на много конкурирующих групп, обслуживающих свои или чужие интересы. Но оказалось, что дезинтеграция была просто формой мимикрии. Возьмите Александра Коржакова. Этот человек был личным охранником Андропова. Этого человека десять раз просветили насквозь. И вы думаете, что такой человек добровольно пошел за отставленным Ельциным? Я наблю-
