Сегодня Инквизитор мог бы сказать, что бобо стали рабами своего неутолимого желания свободы и разнообразия. Он также предостерег бы, что весь их разнообразнейший опыт может раствориться в ничто, если они не захотят вверить себя силам куда более могущественным. Плюрализм в конечном итоге означает бесконечное блуждание в поисках все более легковесных идей, ни одна из которых не дает ответа на главные вопросы. Такой ход мысли годится для поиска, но он не поможет вам добраться до точки отдохновения, которую предлагают менее гибкие верования, до спокойствия обетованного, к примеру, в книге Самуила: «И Я устрою место для народа Моего, для Израиля, и укореню его, и будет он спокойно жить на месте, и не будет тревожиться больше».
Бобо не отступились ни от индивидуального выбора, ни от плюралистических умонастроений. Однако сегодня встречное течение сильно как никогда. Нынешние писатели и публицисты уже не так горячо приветствуют нонконформизм, как в период с 1955 по 1965 год, и не так убеждены, что максимальная личная свобода сама собой приведет к установлению динамичного, но в целом здорового порядка. Редкий автор станет сегодня утверждать, что американцы слишком склонны к коллективизму и порядку. Никто уже не сетует на «человека организации» и прочих командных работников. Напротив, сегодня большинство публицистов призывают к восстановлению сообществ, укреплению гражданского общества и социальных связей. Нынешние авторы, как правило, стараются обуздать индивидуалистские умонастроения, которые 40 лет тому назад не без труда распрягали их предшественники, ратуя за восстановление традиций и общественных институтов, ослабевших в ходе лихорадочной эмансипации образованного класса.
За последнее десятилетие в свет вышли горы книг и статей, посвященных коммунитаризму, значимости «посреднических институций» и добрососедских связей. В своей книге под названием «Для этого нужен город» Хилари Клинтон расхваливает достоинства устойчивых взаимоотношений внутри небольших городов. Колин Пауэлл запустил добровольческую кампанию, цель которой – вовлечение людей в жизнь местных сообществ. Социолог из Гарварда Роберт Путнэм наделал шуму своим эссе «Боулинг в одиночку», в котором упадок командного боулинга представляется как символ растущей разобщенности американцев, снижающейся активности в рамках церкви, родительских комитетов и прочих местных организаций. Можете представить себе автора, который в 1960-х сделал бы боулинг символом здорового общества? В те годы представители образованного класса воспринимали командный боулинг как смехотворный пережиток реакционного прошлого, и, если б в 1960-х он исчез с лица земли, ни один интеллектуал не проронил бы и слезинки.
Приверженцы гражданского общества и коммунитаристы задались целью хоть как-то сдержать накатившую на Америку волну радикального индивидуализма. Майкл Джойс и Уильям Шамбра из Фонда Брэдли, поддерживающего многие гражданские инициативы, пишут: «Прежде всего американцев беспокоит развал местных сообществ с их налаженным порядком, традициями и авторитетами, поддержание которых раньше обеспечивалось сильными местными организациями». Либералы делают акцент на то, что развал местных сообществ с их установленным порядком и традициями связан с общей глобализацией. Консерваторы больше склоняются к тому, что это результат упадка традиционной морали. Тем не менее обе стороны хотят двигаться в одном направлении – обратно к крепким связям местных сообществ, локальным авторитетам, прочь от системы, где главной непоколебимой ценностью является индивидуальный выбор.
Возрождение, восстановление, возвращение
Первая особенность духовного мира бобо, которая сразу бросается в глаза, – это ретроспективность. Духовный поиск других социальных групп устремлен в утопическое будущее, но мы, бобо, ищем божественное не в будущем, но в прошлом, в старых традициях, обрядах и ритуалах. Мы так много делаем, читаем и смотрим фильмов, что в наших попытках забраться повыше, мы позабыли о чем-то очень важном – таково общее мнение. Мы стали такими занятыми, что уже не замечаем и не ценим самого важного. Мы теперь такие обеспеченные, такие утонченные и разборчивые, что пора бы уже обернуться и восстановить простые и естественные связи с миром. Пришло уже время, думает иной бобо, вспомнить старые ценности, навести мосты к островкам традиций, невозмутимого спокойствия и строгой простоты.
Подобные устремления прослеживаются даже в том, как мы обустраиваем наш быт. Бобо окружают себя вещами, оставшимися от небольших устойчивых сообществ, от которых исходит душевное спокойствие. Мы подробно обсуждали это во второй главе: столы в стиле секты шейкеров, деревенские еловые скамьи, потрепанная мебель, старинные орудия сельского труда, ванны на ножках со звериными когтями, доисторические ремесла, артефакты индустриальной эры, корзины китобоев и так далее и тому подобное – и каждый предмет архаичнее, даже реакционнее прежнего.
Зайдите опять же в сетевые магазины, которыми пользуется образованный класс – Pottery Barn или Crate & Barrel. Эти и им подобные сети стараются восстановить на своих торговых площадях давно потерянный мир стабильности и порядка. Магазины Resoration Hardware, которые плодятся, как «Старбаксы» по моллам Америки, предлагают своим дипломированным покупателям старомодные фонарики из гофрированной стали (такие же, как в летнем лагере), ножницы ручной ковки, архаичные свистульки и вафельницы, классические точилки Boson Ranger, подносы с отделениями, как в школе, классические стаканы Pyrex из стали и стекла, в каком ваш доктор держал палочки для прижимания языка. Все это ностальгические вещицы из покинутого нами прошлого, тихой заводи, которую мы оставили ради учебы или работы в большом городе.
Замечательная иллюстрация духовной сумятицы образованного класса содержится в видеоролике, созданном Resoration Hardware для потенциальных инвесторов в 1998 году в преддверии публичного размещения акций компании. Голос за кадром объясняет мифологию сети: «В наше коллективное бессознательное наравне с образами Эйзенхауэра, Донны Рид и Джорджа Бейли проникло совершенно четкое ощущение, что вещи той эпохи делались на совесть, а потому и ценились чуть выше». На экране мелькает хроника сороковых – пятидесятых. «Что же произошло? Медленно, но верно наша страна стала лидером производства и соответственно потребления». Здесь идет изображение крупных пригородных районов и огромных торговых центров. «Это было дальновидно, это было правильно». Следует «пластмассовая» сцена из «Выпускника». «Этот образ мысли отразился в сфере торговли: понадобилось больше торговых площадей, больше, еще больше и еще больше. Но однажды поколение людей, уже привыкших к изобилию, отшатнулось в ужасе от неуемного потребления, огляделось вокруг и стало искать новых путей».
Вот вам и пожалуйста. Поколение, у которого уже был не ограниченный выбор, отшатнулось и обнаружило, что оно «ищет новых путей». Наше подспудное желание вернуться в некий потерянный мир вековых традиций и установлений проявляется в тысяче разных вещей. Мы ощущаем, что ценой за нашу обретенную свободу стало ослабление связей между людьми, распад местных сообществ. Нам хочется восстановить эти связи. И все же мы едва ли готовы действительно вернуться в эпоху ограничений, что означало бы сужение спектра возможностей.
В итоге мы имеем грандиозное духовное попурри, в котором смешались и желание автономности, и тяга к сообществу. Нередко молодые бобо становятся активными членами церковной общины или синагоги, однако они вовсе не заинтересованы, чтобы кто-то извне – Папа Римский, священник или ребе – учил их жизни. Воинствующая секуляризация осталась в прошлом. Люди возвращаются к религии, но одной им часто бывает недостаточно. Социолог из Принстона Роберт Ватнау сообщает о 26-летней работнице системы соцобеспечения, дочери методистского проповедника, которая свою религиозную принадлежность обозначает как «методистский даосист индейский шаман русско-православный квакер буддистский иудей». Конечно, не все нахватали столько блюд со шведского стола религий, но даже в более традиционных кругах, когда люди возвращаются в религиозную общину, все понимают, что участие в общинной деятельности для них не менее важно, чем собственно религия.
Не так давно New York Times Magazine выпустил специальный религиозный номер, хитроумно озаглавленный «Религия возвращается (вера на очереди)». Умонастроения бобо замечательно отразил Фрэнсис Фукуяма в своей работе 1999 года «Великий разрыв»:
«Если раньше сообщество возникало как побочный продукт непоколебимой веры, то сегодня люди возвращаются к религии в стремлении стать частью сообщества. Иными словами, причина возвращения к религиозным традициям не обязательно в том, что люди верят в истинность откровения, но, безусловно, в том, что ослабление сообществ и мимолетность социальных связей в секуляризированном обществе порождает острую потребность в причастности к ритуалам и культурной традиции. И вот они уже помогают бедным и ближним, но не потому, что так велит религиозная доктрина, но из желания быть полезными сообществу и убедиться в том, что религиозные организации предлагают наиболее верный путь к удовлетворению этой потребности. Древние молитвы и вековые обряды они повторяют не потому, что верят, что их ниспослал Господь, но ради того, чтобы передать своим детям правильные ценности и самим испытать умиротворяющий эффект ритуала и связанное с ним ощущение соборности. Можно сказать, что саму религию они и не воспринимают всерьез. Религия становится источником обрядовости для лишившегося ритуалов общества и, таким образом, вполне объяснимым проявлением естественного стремления к причастности, присущего всем людям от рождения».
