Представители образованного класса с подозрением относятся к страстным речам и опасаются людей, яростно, бескомпромиссно отстаивающих свои взгляды. Сомнения вызывают также те, кто излучает уверенность в собственной правоте и нетерпимость к инакомыслию. Бобо стараются держать порох подальше от огня и сторонятся тех, кто «навязывает» свои взгляды и представления. Они предпочитают цивилизованную терпимость. Бобо свойственна гносеологическая скромность, они верят, что истина во всей полноте неведома никому, поэтому правильнее, преодолевая разногласия, находить что-то общее. Будь умерен в своей вере, потому что у тебя нет ответов на все вопросы, и не пытайся навязать ее другим.
И это вполне гуманистические умонастроения. Рядом с бобо приятно находиться, и это уже немало. Но как всегда, есть и обратная сторона. «Никто не торопиться признавать учение истинным только потому, что оно приносит людям счастье и делает их добродетельными», – писал Ницше. В конце концов, пророки и святые верили не потому, что им от этого было легче. Многие из них стали мучениками именно потому, что держались за правду, невзирая на земные последствия подобного поведения. Бобо – народ куда более практичный. Такой самоотверженности и героизма им, пожалуй, не потянуть.
Социолог Алан Вульф называет нравственность верхушки среднего класса «малогабаритной моралью». В 1998 году Вульф опубликовал книгу «В одной стране живем, в конце концов» по материалам интервью с 200 представителями среднего класса и его верхушки, живущих в пригородных зонах по всей Америке, – и эта демографическая выборка больше чем наполовину совпадает с тем, что мы называем образованным классом. В группу Вульфа попали и ортодоксальные верующие, и те, чья вера носит сугубо индивидуалистский характер, в частности женщина, нашедшая Бога в себе и рассказавшая об этом примерно в тех же выражениях, что и Шейла из «Привычек сердца» Роберта Беллы тринадцать лет назад. В результате Вульф приходит к заключению, что представители верхушки американского среднего класса ценят религию, но не готовы ставить ее выше плюрализма.
«Американцы всерьез относятся к религии, – пишет Вульф, – но очень редко это доходит до убеждения, что религия должна быть единственной или даже просто самой важной основой для определения правил поведения других людей». Курсив Вульфа. Сто шестьдесят из его респондентов в общем или безоговорочно согласились с тем, что «встречаются слишком религиозные люди». В этом прослеживается критическое отношение к тем, кто судит других или наставляет на путь истинный с помощью собственных религиозных убеждений. Такая терпимость и уважение к разнообразию, по мнению Вульфа, приводит к полному вытеснению из религиозного дискурса соперничества и взаимных претензий. Подавляющее большинство его респондентов сторонятся резких суждений любого толка.
Представители верхушки американского среднего класса предпочитают нравственность «скромную, непритязательную, тихую и недекларативную. Не пытаясь изменить мир, они стараются делать его лучше там, где это возможно», – заключает Вульф. Это означает, что представители верхушки среднего класса воспринимают нравственность как дело сугубо личное. Их заботит нравственность взаимоотношений с близкими, но не установление правил морали для всего человечества. И советы, касающиеся вопросов нравственности, они дают с большой осторожностью. Они «разуверились в возможности найти вневременное этическое учение, а если б случайно и нашли, то вряд ли захотели возвести его принципы в непререкаемый закон». Имея возможность черпать нравственные образцы из множества источников – от Библии до кинофильмов, – они устанавливают собственные подвижные ориентиры. Они различают, где верх, где низ, но всегда готовы подкорректировать собственные этические представления в зависимости от ситуации. Столкнувшись с неизбежным конфликтом разных этических установок, они стараются размыть, ослабить и ту и другую: «Можно сказать, что амбивалентность – или, если угодно, неразбериха – является стандартным морально-этическим состоянием американского среднего класса; поскольку все позиции равны, люди просто не могут остановиться на чем-то конкретном». Иными словами это та нравственность, что не пытается проповедовать с высоких позиций божественного откровения или достичь высот романтического поиска вечных истин. Ей вполне достаточно мирного оазиса нижнего порядка с его выполнимыми задачами. Адепты этой нравственности идут по пути наименьшего сопротивления.
Давайте попробуем взвесить все сильные и слабые стороны духовности бобо. Это больше похоже на манеру поведения, чем на веру. Моралисты из бобо далеки от подвигов, зато ответственны. Они предпочитают знакомое неизвестному, конкретное абстрактному, умеренное пылкому, цивилизованность и сдержанность конфликтам и треволнениям. Им нравятся утешительные религиозные ритуалы, но непоколебимые нравственные законы им не близки. Им нравится участвовать в духовных начинаниях, но они сторонятся религиозного энтузиазма и крестовых походов за нравственность. Они с удовольствием впитывают глубокие сентенции, особенно если они универсальные, и обожают теологические дискуссии, если в них больше славословий, нежели нападок. Они способны не реагировать и принимать как данность то, что не касается их напрямую.
Они терпимо относятся к экспериментам, при условии соблюдения безопасности и умеренности. Их оскорбляет такая явная несправедливость, как жестокость или расовые предрассудки, а вот ложь и прочие грехи, не причиняющие очевидного вреда ближнему, оставляют их равнодушными. Они ценят добрые намерения и готовы терпеть многое от людей в целом добросердечных. Их цель не святость, но пристойность, не геройское величие, но прозаическая добропорядочность, не глубокие прозрения, но объективность. Коротко говоря, они предпочитают мораль, которая не ведет к новому миру, но защищает существующее положение вещей там, где оно пристойно, и аккуратно пытается улучшить то, что требует улучшения. Такая мораль подходит для построения приличного общества, но не годится для тех, кого интересует то, что находится за пределами нашего существования, к примеру жизнь вечная.
Сложно даже представить, что при такой умеренной малогабаритной нравственности будет с нашим братом бобо, когда настанет конец света. Каким будет Судный день, когда Бог образованного класса отделит спасенных – тех, кто сдавал газеты в макулатуру, – от проклятых, то есть тех, кто не сдавал. Умеренная и непритязательная нравственность бобо плохо сочетается с непереносимыми ужасами ада. Впрочем, с окончательностью и совершенством рая она тоже сочетается не важно. Может, вместо Судного дня будет Дискуссионный?
Или, может, как в фильме Робина Уильямса «Куда приводят мечты», Монтана действительно больше всего похожа на рай? Может, наш рай совсем не так далек от действительности? В конце концов, духовный заряд мы получаем от вполне осязаемых вещей, выразительных предметов и мест с особой атмосферой. Возможно, если б в наше сознание был встроен соответствующий нравственный закон, то и в мире сверхъестественного мы бы чувствовали себя как дома. Но поскольку наша вера в загробную жизнь слаба, то и духовные прозрения мы стараемся испытать, все еще пребывая в физической реальности. Мы склонны прозревать великие истины в деталях – в чуде древесного листа или форме детского ушка, – нежели в божественных откровениях. Мы ищем и обретаем мир в тиши природы, так, может, второй дом на живописном склоне и есть наш рай? Может быть, наш рай – это эманация реальности?
Представьте себе: праведная женщина из бобо на вершине холма с лучах заката остановилась, задумавшись о деле в суде, инвестиционном фонде или преподавательской нагрузке где-то далеко-далеко. Воздух еще благоухает, и даже ее собаки Халев и Джордж остановились, чтобы насладиться тишиной. Ветерок становится прохладным, и она прижимает к шее воротник мелкотканой сорочки. Она видит, как зажигаются огни в разбросанных по долине домиках, где бывшие профессионалы из больших городов поселились, чтобы основать собственные деликатесные мини-производства – «Песто Дяди Дэйва» на северной оконечности, западнее «Соусы Салли», а несколько сотен акров к югу от Салли расположились «Вчерашние Чатни». Она смотрит на поросшее цветами поле, а ведь, когда они купили это ранчо, здесь была свалка мусора. Потом бросает любящий взгляд на старую сосну, ради спасения которой ей пришлось нанять специалиста.
Кто-то сказал, что вся американская история – это, по сути, монетизация рая. Однако, обладая некоторым доходом, приложив определенные усилия и наняв правильных подрядчиков, образованный человек может вложить деньги в строительство рая. На сотни миль вокруг довольные парочки усаживаются на скрипучие диваны в своих B&B[55] и раскрывают книжки, написанные авторами, которые сами давно переехали в Прованс и теперь издают квазипорнографические романы для перетрудившихся горожан. И вот бобо решает, что пора спуститься по тропинке к своему второму дому. Она старается не утаптывать почву на древесных корнях, помятуя замечательную фразу Стейнбека о добром человеке, что «высоко поднимает ноги, если букашки ползут по земле».
