Тибор спрыгнул в трюм и сразу направился к дальней стене, где хранились туши свиней. Секунду спустя спустились двое солдат, как обычно, набрали в руки овощей и ушли. Как только он остался один, Тибор запустил руки в тушу, надрал как можно больше мяса и распихал его по карманам куртки.
Приближаясь к лодке, Кьярелли опустил голову под воду, проплыл несколько метров и тихо вынырнул по другую сторону корпуса. Дыша через нос, он старался не издать ни единого звука. К этому моменту Тибор уже выбрался из трюма с мешком риса. Но вместо того чтобы пойти с ним дальше по трапу, он поставил его на палубу и жестом показал охраннику, что ему надо пописать. Охранник кивнул. Тибор подошел поближе к борту. Пока он стоял на краю и мочился, из-под куртки за борт выпал здоровенный кусок свинины. До того, как он успел шлепнуться об воду, Кьярелли поймал его и так же тихо скрылся под лодкой. Тибор едва заметно улыбался, пока нес рис с лодки на берег. Миссия выполнена.
Тибор и Кьярелли повторяли этот трюк до тех пор, пока не натаскали свинины на всех обитателей хижины. Сначала это было вызовом, потом превратилось в рутину – парочка ждала прибытия каждой новой лодки, предвкушая свежую добычу. Каждая подобная вылазка усиливала связь между ними и укрепляла их решимость придумывать новые способы обворовывать врага.
Август прошел хорошо. Натиск предсказуемой пропаганды не ослабевал, зато погода была отличной. Люди мылись в реке, купались, даже убирались в домах. Плохие новости пришли как гром среди ясного неба: сержанту Бриеру, которого Тибор знал еще с высадки в Пхохане, вынесли наказание, сравнимое со смертным приговором.
Рэндалл Бриер дерзил на занятиях, грубо издевался над лекторами, крыл матом офицеров и отказывался делать заявления для китайского радио. Вдобавок он всегда старался превратить свое сопротивление в публичные зрелища. После неоднократных предупреждений и побоев Череп вызвал Бриера к себе.
– Товарищ Бриер, – начал он холодно. – Ваше поведение неприемлемо. Поэтому вы отправляетесь в особый лагерь, где будете жить с такими же козлами, неспособными услышать голос разума.
Бриер даже не моргнул.
– Это все? – спросил он надменно.
– Марш собирать вещи. Отправляетесь сегодня.
Некоторых раньше уже отправляли за «реакционное» поведение, по слухам, в место под названием «Лагерь 4», но никто не знал наверняка, есть ли такое на самом деле. Все знали одно: тех, кого забирали, никогда больше не видели. Общее мнение было таково, что смутьянов вывозили на дорогу и убивали.
Солдаты плавают в реке Ялуцзян в начале лета 1951-го; постановочное фото для оптимистичного китайского пропагандистского журнала «Военнопленные ООН в Корее» (sic) Гарольд Т. Браун
Если Бриер и волновался по поводу переселения, то виду не подавал.
– Не парьтесь, ребята, – спокойно сказал он, когда охрана вела его к воротам.
Тибор переживал, что китайцы сейчас выведут Бриера и тут же казнят. Так или иначе, они умели навязать свою волю любому солдату, открыто им неповиновавшемуся. Вспомнился отец Капаун, который вот так же пропал после того, как бросил им вызов. Теперь уводят Бриера. Тибор проклинал своих тюремщиков, но отомстить им не мог.
Капрал Гарри Браун знал, что ему повезло. Он пережил мощный приступ дизентерии, опасную травму ноги и пневмонию. Он шесть месяцев провел в так называемой больнице – которую американцы прозвали «храм смерти на холме», – где умерли почти все солдаты, лежавшие там с ним. После, кажется, бесконечного чистилища странная операция избавила его от смертельной инфекции. И все же, несмотря на такую удачу, Гарри Браун считал, что он обречен. Чем лучше становилось его здоровье, тем больше он сомневался в своей способности справиться с ежедневной рутиной «Лагеря 5».
В начале войны Гарри заработал Серебряную звезду за то, что забрался на холм и обезвредил пулеметную ячейку врага. Попав в плен, он сбежал – ночью, во время марша смерти. Его снова поймали, когда он заснул в стоге сена, но и здесь ему повезло: не найди его китайцы, он бы замерз насмерть во сне. И это было только начало его испытаний.
По прибытии в лагерь Гарри уже был серьезно болен. Как-то его обнаружили в снегу возле хижины, без сознания – сразу отвезли в храм, позднее известный также как «кладбище». Следующие полгода он впадал и выпадал из мучительного сна, а люди вокруг него умирали прямо на полу. Однажды утром он проснулся и увидел ужасающее зрелище: медсестры вводили нескольким его соседям смертельные инъекции. Когда они умерли, рабочие перенесли их гнилые тела на небольшую возвышенность сразу за храмом. По каким-то неясным Гарри причинам его пощадили.
Он немного приободрился, когда в храме прописался отец Капаун. Несмотря на опухоль в ноге, из-за которой он хромал, священник непрестанно носился среди больных, воодушевляя их и убеждая сохранять надежду и не прекращать верить. Он заходил в самые скверные уголки комнаты, чтобы поднять раненых на ноги и вывести их на улицу, где они могли подышать свежим воздухом и принять участие в его внеконфессиональной службе. Для Гарри, активного католика, присутствие святого отца стало нитью, связывающей его с потерянным, казалось бы, миром живых.
Меньше чем через неделю, прямо перед закатом, в комнату вошли китайцы. В руках у них была большая урна, полная густой, похожей на молоко жидкости. Они принялись ходить от циновки к циновке с неглубокими чашками. Если человек отказывался пить, один из них хватал его, а второй силой вливал жидкость в глотку. Непонятно почему, но она подействовала словно укол адреналина. К ночи обычная тишина сменилась диким галдежом. Люди бессвязно кричали в темноте, носились, падали, врезались друг в друга, словно слепые зомби. Неспособный оставаться на циновке, Гарри ползал по комнате, стирая ноги о плитку, разодрав колени в кровь. Встретив Капауна, он ужаснулся сумасшедшему смеху и пугливому выражению когда-то красивого лица священника. На рассвете изможденные люди падали на пол. Маниакальный смех превратился в глубокие вздохи и стоны. Гарри сумел вернуть себе сознание, но другие впали в необратимую кому. Среди них был и отец Капаун. Гарри был раздавлен, наблюдая, как мертвого священника выносили наружу, словно мусор.
Весной и в начале лета Гарри терял сознание по нескольку раз на дню, но ухитрился выдержать приступы лихорадки, летаргию и пригвоздившую его к полу рану в бедре, опухшем от гноя и опарышей. Но главное, он не потерял желание жить. Как только погода стала помягче, в госпитале появились китайские врачи, пришедшие вылечить его и еще нескольких парней.
Гарри так долго пролежал на спине, что когда он попытался пройтись, резиновые ноги его не выдержали. Он чувствовал себя ребенком, когда медсестра ростом с кружку пива буквально на руках вынесла его из пагоды. Он не знал, как его собираются лечить, но ему и плевать было – настолько он оказался беспомощен.
Его перевезли в чистый кирпичный дом с белыми плитками на полу и стенах. Две медсестры уложили его на металлическую платформу, такую холодную, словно ее только что вытащили из морозильника. Одна из медсестер развернула полотенце, на котором лежали тонкие иглы, и аккуратно выложила их в несколько рядов на столике рядом с платформой. Гарри не знал, зачем они, но вид их его серьезно напугал.
Он даже одуматься не успел, как медсестра быстро всадила несколько игл в правую часть его тела – они выстроились в ряд, как отряд солдат – от предплечья до груди. Гарри испугался, но особой боли не почувствовал.
В комнату вошел доктор, накапал ему на грудь ледяной воды – оказывается, его тело могло стать еще холоднее. Подошла медсестра с металлической чашей. Гарри ухитрился заглянуть за край чаши и увидел там тонкие темные мясистые полоски, плавающие в липкой жидкости.
Скальпель уперся ему в кожу прямо под иглами. Гарри приготовился к боли. Доктор быстро сделал несколько длинных надрезов от груди до пупка, затем аккуратно снял увесистый слой кожи. Несмотря на парализующий страх, Гарри не почувствовал ничего, кроме холодного лезвия и легкого жжения. Медсестра вытерла кровь, а врач выложил темные полоски прямо на мясо, развернул их и наложил швы прямо поверху. Гарри все это казалось каким-то сумасшедшим экспериментом.
Он проснулся один, уже в другом доме, поближе к лагерю. Болела правая сторона, но не сам разрез – кажется, он быстро заживает. Врач появился день спустя и на хорошем английском объяснил, что он скоро поправится, но ему нужно оставаться в этом «промежуточном доме» еще месяц. Пока доктор снимал швы, Гарри спросил у него про таинственные полоски, которые ему, если он верно помнил, зашили прямо под кожу.
