Так велел высечь на камне маркиз, который к тому же писал стихи, и то, как густо нашпигован ими эрменонвильский парк, свидетельствует, что он питал определенные иллюзии по части своего таланта.
Концерты для высшего общества часто проходили на Тополином острове, и встретился Жирарден с автором «Деревенского колдуна»{265} как раз в связи со своими музыкальными интересами. Жан Жак приехал в Эрменонвиль 20 мая 1778 года и поселился в одном из парковых павильонов вместе с неотлучной Терезой Левасер. То были последние дни философа. Он бродил по окрестностям («дабы побудить мой разум к работе, нужно, чтобы тело пребывало в движении»), карманы у него всегда были полны зерном для птиц. Он играл с детьми, рассказывал им сказки. Сообщал о намерении написать произведение, которое дополнит «Эмиля», строил музыкальные планы. Но главное, прогуливался по парку, как и пристало автору «Прогулок одинокого мечтателя», собирал гербарий и вздыхал над любимым своим растением — барвинком. «Эти шесть недель выпадают из писательской биографии Руссо: ни одна строчка его произведений не помечена датами пребывания в Эрменонвиле». Руссо жил в парке маркиза как в средоточии воплотившейся мечты.
Природа смилостивилась над ним, даровав легкую смерть, однако ее внезапность возбуждает подозрения. В ночь на 4 июля 1778 года, через два дня после кончины, тело его при свете факелов упокоилось в самом красивом месте парка, на Тополином острове. Надпись на гробнице гласит: «lei repose l’homme de la nature et de la vérite»[105]. Кроме романтической стороны, у этого погребения был еще и практический аспект. Пятью неделями раньше духовенство запретило хоронить Вольтера в освященной земле.
Тело Руссо покоилось в гробнице, украшенной барельефом Лезюера. По решению Конвента (при усиленном сотрудничестве Терезы Левасер) оно было перенесено в Пантеон. Но дух Жана Жака остался в Эрменонвиле, который стал объектом литературных, философских и даже императорских и королевских паломничеств. Здесь — если верить легенде — Наполеон произнес знаменитые слова: «L’avenir dira s’il n’eût pas mieux valu pour le repos de la terre, que ni Rousseau ni moi n’eussions existé»[106].
Воздух в парке зеленый и душный от мертвых сантиментов. Тропки предназначены для тех, кто не стремится ни к какой цели, а просто проходит по мостикам, повисшим над искусственными водотоками и ведущим к Алтарю мечтаний. Но сейчас никто уже не приникает к нему пылающим челом. И Храм философов (посвященный Монтеню{266} и намеренно не достроенный) тоже не пробуждает тех раздумий, какие по замыслу должен был пробуждать, разве только одно: не стоит строить руины. История умеет сама производить их, причем в избытке. Несколько колонн оторвались от храма. Терпеливые корни вдавливают их все глубже в землю.
Могила Руссо не единственный камень, навевающий мысли о бренности. На высоком левом берегу речки Онетты, через которую перепрыгивает причудливый мостик, находится «Могила Незнакомца». Летом 1791 года тридцатилетний неврастеник совершил здесь живописное самоубийство. «Victime de l’amour»[107], как он сам назвал себя, просил в письме, адресованном маркизу Жирардену, похоронить его «sous quelque épais feuillage»[108].
Воды пруда изливаются, падая водопадом. Около водопада, естественно, Грот наяд. Неподалеку «скамейка королевы», с которой Мария Антуанетта{267} смотрела на гробницу философа, отражающуюся в недвижности вод. Каменный прямоугольник благородных пропорций сереет среди травы. Тополя очень высокие. Когда дует ветер, сухие зеленые пламена становятся похожи на ангелов Тинторетто{268}.
Эрменонвиль, тонкий инструмент трогательных переживаний и раздумий, изрядно поврежден временем. Часть строений рассыпалась в прах. Нет уже Алтаря дружбы, Обелиска пасторальной музы, нет также и Пирамиды, воздвигнутой в честь буколических поэтов — от Феокрита до Геснера.
Сейчас парк является собственностью Tourning Club[109]. Сюда приезжают экскурсии, и толпы туристов несутся по дорожкам, обозначенным в путеводителе. Могила Руссо — et voilà[110]. Водопад — tiens, tiens, tiens[111]. Алтарь мечты — c’est à droit[112]. Воздух, отяжелевший от сырости и вздохов, дух маркиза де Жирардена заслоняет рукой глаза и плачет. Потому приезжать в Эрменонвиль нужно ранней весной или поздней осенью. Наяды спят. Водопад молчит, и спущенное озеро вокруг Тополиного острова лежит как грязевое зеркало.
Прелести провинции: отсутствие чувства симметрии, атрофия инстинкта времени и отвержение тупых правил.
Большое нужно искусство, чтобы узнать, где останавливается автобус, едущий из Эрменонвиля в Париж. «On ne sait jamais»[113], потому что иногда у моста, а иногда возле табачной лавки. Я поставил на табачную лавку и выиграл. Едем сквозь ночь.
Остановка в Санлисе. На остановке, обнявшись, плотно прилипнув друг к другу, утонув друг в друге, целуются солдат и девушка. Водитель кашляет. Потом нажимает на клаксон, включает фары, после чего поворачивается и улыбается пассажирам. В конце концов трогает, но очень медленно, чтобы солдат мог не слишком резко оторваться от девушки и на углу вскочить в автобус. По радио (а может, из музыкального автомата) жалуется Эдит Пиаф{269}:
La fille de joie est belle
Au coin de la rue là-bas
Elle a une clientèle
Qui lui remplit son bas[114].
Когда через двадцать пять лет я опять приеду сюда, Пиаф будет уже мертвой звездой, как Мистингетт{270}. Однако с людьми моего поколения, с людьми, пережившими туже самую войну, я смогу найти общий язык, упомянув как бы невзначай ее фамилию.
Через двадцать пять лет. Сколько же поколений карпов ляжет в ил на дне пруда у дворца Шантийи! И только Сасетта останется тем же самым, и улетающая на небо добродетель бедности будет подобна недвижной стреле Элеата{271}. Благодаря Сасетте я дважды вступлю в ту же реку, и время, «мальчик, играющий в камешки», на миг будет благосклонно ко мне.
Я вновь в движении. Спешу к смерти. Перед глазами Париж — грохот огней.
Здесь жила мадам Мари Мартель — акушерка — офицер Академии. Вся ее жизнь… несение добра. Радостью для нее было исполнение долга (фр.).
Блаженный хаос фигур (фр.).
«Охотничьи ритуалы сибирских народностей» (фр.).
Есть и другой метод датирования археологических находок. Он основан не на анализе стиля, а на измерении содержащегося в растительных и животных остатках содержания радиоактивного изотопа углерода C14. Анализ углей, найденных в пещере Ляско, позволил установить дату создания этой живописи: за тридцать тысяч лет до нашей эры. Однако археологи отодвигают ее еще на несколько тысячелетий дальше. (Прим. автора).
Дважды в году цветущие Пестума розы (лат.).
Конец века (фр.).
Он был смешной (фр.).
Защитники граждан (лат.).
Здесь в Арле средь надгробий Алискана
Когда так розово от роз ложатся тени
И льется свет так странно
Остерегайся сладостных видений (фр.).
Добрый король Рене (фр.).
«Сокровище Фелибрижа, или Провансальско-французский словарь» (фр., прованс.).
Собор (ит.).
Проблема фасада (нем.).
Он: Нравится?
Я: Очень.
Он (пылко): Этот фасад скорее творение небесное, чем земное.
Я: Да.
Он: Какое чудесное сооружение, какое великолепное искусство!
Я: Именно!!! (ит.).
Хор богословов (ит.).
«Проповедь Антихриста» (ит.).
В сомнении (лат.).
«Конец света» (ит.).
Сомнительно (нем.).
На самом деле девушка всего одна, она убирает номера, застилает кровати, а вечерами просматривает рваные простыни и тонким, как игла, голосом вышивает печальные песенки (Прим. автора).
