Поездка в Питер
В субъектах федерации, как и предполагалось, раскол тоже пошел по линии представительных и исполнительных органов власти. Почти все губернаторы заявляли о том, что полностью «разделяют и поддерживают мудрую политику партии, то бишь Президента», большинство областных Советов осуждали Указ № 1400 или принимали каучуковые резолюции.
Бывали, правда, и исключения. Губернатор Новосибирской области Муха призвал к неподчинению бывшему Президенту и даже обещал, в случае нарастания конфликта, перекрыть Транссиб. После событий его, конечно же за это, сняли.
Разные политические группы, представители бизнеса, профсоюзов, церкви и т. д. предлагали разные способы выхода из кризиса.
Ясно, что после случившегося дальше так было работать нельзя, и необходимо было проводить выборы, выборы одновременные и Президента и депутатов, как наша фракция уже и предлагала накануне референдума 25 апреля. В Указе же № 1400 предлагалось сначала переизбрать депутатов, а потом Президента.
С точки зрения непосвященных, кажется, и разницы-то никакой нет, но на самом деле первый вариант обрекал позицию Верховного Совета на полное поражение, так как выборы на равных это одно, а выборы под контролем президентской команды, это все равно, что голосование в концлагере. Тем более что на тотальный контроль за агитацией мы уже насмотрелись на референдуме.
А вот если бы Верховный Совет существовал, то была бы хоть какая-то возможность иметь выход на телевидение, отслеживать нарушения в ходе выборов и так далее. Ведь после 9-го съезда худо-бедно выходил в эфир Парламентский час, где хотя бы иногда звучал альтернативный взгляд на ситуацию.
А Ельцинский указ фактически предлагал выборы с заранее известным результатом.
Совещания по этому поводу проводились многими, в том числе и «Гражданским союзом».
25 сентября поздно вечером, мы с Головиным и Муравьевым встретились с Василием Липицким — секретарем Гражданского союза, правой рукой А. В. Руцкого, который подписал «Программу проведения одновременных досрочных выборов парламента и Президента».
В ней были некоторые нюансы, честно говоря, не очень точно помню какие, которые нас не устраивали. Помню только, что в этих предложениях в предвыборный период Верховный Совет ограничивался в своих полномочиях, а Президент, практически нет, что опять же могло привести к тотальному подавлению любой агитации с нашей стороны и к игре в одни ворота. Начался спор. Дело в том, что на следующий день в Питере собирались Председатели областных советов, и вырабатываемая позиция была очень важна. Мы пошли к Руцкому.
Электричество в Белом Доме, для того, чтобы нас выкурить, в этот день как раз отключили. В нем была предусмотрена система автономного питания от генераторов. Солярку закупали и привозили сочувствующие Верховному Совету предприниматели, но ее, ясное дело, надо было экономить и поэтому ночью и вечером (Был уже конец сентября, и темнело достаточно рано) сидели при свечах. В связи с этим шли к Руцкому в потемках, по темным коридорам, освещая дорогу фонариками.
Александр Владимирович выслушал Липицкого, нас и все больше распаляясь, начал спрашивать Василия тоном, не предвещавшим ничего хорошего:
— И ты согласился с этим?
— Да, — тихо отвечал Липицкий.
— Вон отсюда! Мужики выгоните его и больше не пускайте[60], — крикнул он охранникам и начал в ярости ходить по кабинету.
Мы всячески его пытались остановить, так как он в гневе мог наломать дров.
Ясно было, что на совещании в Питере надо настаивать на принципиальной позиции: истинно нулевой вариант. Отход на позиции 20–00 21.09. Все формально восстанавливаются в правах, готовится закон о выборах, предполагающий равное освещение в СМИ всех позиций и т. д. Пошли с этим к Хасбулатову.
Со своей неизменно трубкой, какой-то весь бледный, он нас выслушал, и было принято решение отправить нас в Питер для усиления выражения позиций Верховного Совета. Нас, это Головина, меня и Муравьева.
Задача была уговорить Председателей занимать более жесткую позицию по отношению к Ельцину и принять наши предложения по нулевому варианту.
Собирались быстро, до вокзала нас сопровождали двое молчаливых парней, которые профессионально отслеживали возможности слежки. До Ленинградского вокзала мы добрались без приключений. Единственный эксцесс, впопыхах перепутали поезд, обнаружили это за 10 минут до его отхода, и нам пришлось побегать.
В дороге мы старались не привлекать ничьего внимания. В Питере, быстро поселившись в гостинице, выехали на точку. Это была так называемая зона К-2, бывшая резиденция Ленинградского обкома партии.
Народу собралось достаточно много. Были здесь хорошо знакомые нам по обсуждению законов, касающихся работы региональных органов власти Председатели областных советов. В этом смысле было очень хорошо, что мы с Игорем были из Комитета по местному самоуправлению и многих руководителей знали по совместной работе, как и они нас.
Настроения были разные. Владимирский Председатель областного совета был настроен решительно — отмена незаконных указов и т. д.
А вот Тюменский, маленький крепыш, полный тезка Ленина, Владимир Ильич Ульянов, в отличие от своего знаменитого однофамильца, был настроен очень осторожно. «Ведь и Верховный Совет совершал ошибки, — говорил он, — так что и вы виноваты».
«Виноваты-то все, а почему же тогда только нам отвечать, — парировал я, — нужны одновременные перевыборы».
В связи с тем, что совещание проводилось в Питере, тон пытался задавать Собчак.
На предварительном совещании, он как человек команды Ельцина, предлагал обратиться с требованием к Верховному Совету, подчиниться решению Президента.
Собчак демагогически пытался истолковать, предложенные В. Б. Исаковым поправки в Конституцию, как отмену принципа разделения властей.
И на этом основании, он, обвиняя Верховный Совет в узурпации власти, оправдывал действия Ельцина.
Я в очень жесткой форме обвинил его в том, что негоже «демократу» требовать наказания за мысли, так как никаких поправок не было принято, и, раз такое предлагается, то наступают совсем плохие времена.
Основное заседание должно было начаться чуть позже, и все толпились в фойе около большого зала, а мы продолжали агитировать: «Поймите, — говорил я кому-то из колеблющихся, — ведь это только начало, сегодня распустят нас, а завтра, если вы это позволите, распустят вас!»
Телевизор в фойе был включен и буквально через несколько минут после моих слов, какой-то журналист, ведя репортаж, заявил о том, что Верховный Совет распущен и это хорошо, но есть еще тормоза на местах: областные, городские и районные советы депутатов, надо разгонять и их.
— Ну, вот видите? — вскричал я.
— Видим, видим, — мрачно отвечал мой оппонент, и вяло махнул рукой.
В это время в фойе неожиданно появился Кирсан Илюмжинов. Он был Президентом Калмыкии, и одновременно депутатом России, членом нашей фракции.
Андрей Головин набросился на него с обвинениями: «Ну что доволен? Это ты его надоумил, идиота старого!» Дело в том, что Кирсан Илюмжинов незадолго до событий договорился с депутатами Калмыкии о самороспуске и все газеты этот шаг приветствовали, причем некоторые договаривались до того, что представительные органы власти вообще не нужны. А зачем?
Кирсан стал защищаться, объясняя, что он все сделал по взаимному согласию, и что сейчас надо действовать также.
И действительно, когда началось общее заседание, Кирсан очень жестко осудил действия Президента и предложил создать группу из представителей субъектов Федерации, чтобы начать процедуру по примирения обеих сторон.
Заседание шло несколько часов, и было прервано появлением в зале руководителя РКРП (Российской коммунистической рабочей партии) Тюлькина. Он появился здесь потому, что демонстрация, возглавляемая им, перекрыла движение, не помню где, по-моему, чуть ли не на Невском проспекте, и в ультимативной форме потребовал, чтобы заседающие заслушали мнение народа. Он зачитал резолюцию. Смысл был простой и ясный: «Банду Ельцина под суд!»
В конце концов, под давлением и нашим, и Тюлькина, и Илюмжинова, и других присутствовавших депутатов совещание приняло решение о том, чтобы ратовать за созыв Совета Федерации до 1 октября. При этом они выступали за одновременные выборы, по их предложению съезд должен поручить принять акты о федеральных органах власти на переходный период органу, созданному субъектами федерации, а Президент и съезд должны все свои решения, начиная с 21 сентября, отменить. Все бы ничего, но Совет Федерации, в отличие от лиц, созванных на это совещание, почти полностью состоял из глав администраций, непосредственно назначенных самим Ельциным и поэтому надеяться на его объективность не приходилось.
